— Сколько можно ждать? — каждый раз доставала она Артёма Андреевича.

Ей необходимо было всё завершить незамедлительно!

И, чтобы она перестала, наконец, путаться под ногами, Пейков заставил её влюбиться, ну хотя бы вот в этого ботаника, так удачно угодившего под колёса её иномарки.

Счастливый ботаник никогда в жизни не пробовал таких лакомств, которыми теперь его пичкала Людмила Григорьевна. Он жалел лишь об одном, что этот сказочный сон растает сразу, как только с него снимут гипс. И он, используя весь свой интеллект, старательно болел и страдал.

А Людмила Григорьевна кормила его с ложечки и смотрела на него с обожанием, многозначительными вздохами и вожделением. Однако ответных чувств не замечала. Поначалу этот конфуз она списывала на изматывающие боли, якобы мучившие её избранника, на самом деле оказавшегося завидным живчиком. Но с течением времени ничего в их отношениях так и не менялось. Лишь натянутая улыбка, оскорблявшая её чувства, иногда вскользь появлялась на его порозовевших губах.

Подолгу любуясь своим отражением в зеркале, Людмила Григорьевна никак не могла взять в толк, как можно не полюбить такую красоту и грацию и искренне удивлялась привередливости ботаника. А потом решила, что не может его заинтересовать лишь потому, что недотягивает до него в образованности.

Тогда она вспомнила, что кроме прописных букв есть ещё и печатные и по вечерам, а иногда и на работе, где у неё было много свободного времени, начала читать всё, что попадало ей под руку. А попалась ей их шикарная библиотека, недавно купленная ею по совету дорогого дизайнера просто потому, что корешки книг хорошо подходили по цвету к отделке стен.

Недели через полторы она уже могла найти с возлюбленным ботаником общие темы для разговоров. И даже, вдруг почувствовав себя поэтической особой, декламировала чьи — то стихи: — Мне бы только смотреть на тебя! Видеть глаз непролазный омут! И чтоб, прошлое не любя, ты уйти не посмел!

Она была в восторге! А он, не скупясь на сомнительные комплименты, смотрел на неё с удивлением и страхом и всякий раз, когда открывалась дверь палаты, боялся, что в этот момент может войти его жена. Но за всё, проведённое им в больнице время, она ни разу не пересеклась с Лаврищевой. За что он был ей крайне признателен и благодарен в душе.

Ещё больше он испугался, когда Людмила Григорьевна предложила отметить его выздоровление в хорошем ресторане. Но, соврав жене о каком — то там симпозиуме и надев свой единственный костюм, блестящий в некоторых местах, он в ресторан всё же пошёл. Там, быстро наклюкавшись, он позволил себе пригласить свою очаровательную даму на танец. Людмила Григорьевна, стараясь уберечь свои ноги от дальнейшего отдавливания, мечтала лишь о том, чтобы музыка как можно скорее закончилась. А завсегдатаев ресторана очень развлёк этот странный «флеш — моб».

Но, когда они, наконец, смогли уединиться в приватной комнате, физиология перечеркнула все возвышенные чувства Людмилы Григорьевны. Сильно разочаровавшись в своём любовнике и, расстроившись, она вызвала такси и велела шофёру доставить пьяное тело ботаника по указанному им адресу, а сама проплакала дома весь вечер, жалея попусту потраченное время.

Так прошла её странная любовь и пришла страшная злость на всех и на всё. Особенно на Пейкова. И тогда она срочно полюбила молодого стриптизёра и опять на некоторое время перестала мешать Артёму Андреевичу, потому как у неё начались встречи, ласки и нежности и сердце стало много чувствительнее. Вскоре она уже отдыхала со своим личным стриптизёром на Гоа, потом полгода как девочка бегала к нему на свидания туда, куда хотел он.

Он оказался не лохом: шиковал на её деньги и упросил Людмилу купить ему жильё на Тверской. Та конечно расстаралась и оттяпала с помощью своего риелтора неплохую квартиру у пожилого хозяина, который в полуобморочном состоянии переехал в её психушку.

Она немало потратилась на ремонт прибранных к её рукам квадратных метров, дорого обставила их, а через некоторое время, открыв дверь своим ключом, обнаружила там своего возлюбленного стриптизёра в кровати с какой — то молоденькой вокзальной шлюхой.

У Людмилы Григорьевны поплыло в глазах и резко перехватило горло.

— Урою! — всё, что она тогда смогла вымолвить, на сильных эмоциях.

Потом, пребывая в растрёпанных чувствах, но подсчитав во сколько ей обошлись нежные чувства, она опять дома проплакала весь вечер.

На утро вместе с ключами от квартиры ей пришла ответочка «Подавись!» и до вечера Людмила Григорьевна, с улыбкой лишённой смысла, раздавала всем по заслугам. Она ещё некоторое время продолжала в том же духе, чтобы не испортить о себе впечатление. Наконец ей вдруг захотелось почитать и она открыла душещипательный роман про одну из сильнейших любовных драм и плакала над ним ещё два вечера. Особо она рыдала над тем трагическим моментом, где раскрылся обман старого мужа его молодой женой, которую тот обожал и боготворил.

На следующий вечер она вдруг вспомнила про, совсем забытого ею в суматохе чувств, главврача и решила осчастливить его. И на время успокоилась, благодаря подмешенному им ей в вино проверенному средству.

Потом Людмиле Григорьевне приглянулся один депутат — несколько потрёпанный экземпляр мужского пола, который с удовольствием отдыхал с ней от своей семьи. И целую неделю она опять колотилась в страстях! Но вскоре, своей протокольной мордой, несколько попорченной житейскими бурями, он стал вызывать у неё бурный и продолжительный смех.

Тогда Людмила Григорьевна, поняв, что шашни с депутатом — это не её, молниеносно поссорилась со своим статусным любовником, обидев его простуженный нос утверждением, что сопли — это отторжение мозга его организмом.

Затем она покончила с постоянными метаморфозами и с головой ушла в косметические процедуры. Но читать продолжала, правда уже значительно реже и с выбором.

Теперь, всячески игнорируя Вадима и стараясь чем — либо заполнить оставляемый им после себя вакуум, Лариса почти не вылезала от соседки Юльки. Та не возражала и Ларисе было достаточно её молчаливого согласия.

А, когда Юлька с семьёй на две недели уехала отдыхать в Египет, Ларисе опять стало так тоскливо, что она была готова завыть, задрав голову на полную луну. Конечно, ей следовало бы поехать вместе с ними, как они и приглашали, но Людмила Григорьевна пока не рекомендовала ей менять климат. И Лариса её послушалась. Может потому, что ей хотелось покоя, а поездка — это опять сплошные хлопоты. Но одиночество оказалось куда хуже.

Сейчас, перед Танюшиным днём рождения, соскучившаяся по подруге, Лариса больше мешала, чем помогала Юле. И чуть не убила Танюшку. Как мило это было с её стороны!

— Откуда у меня такая агрессия? — Лариса в отчаянии зажмурилась. Через секунду открыв глаза, она вновь увидела светлую, уютную кухню и притихшую на руках отца Танюшку и почувствовала, что у девочки только что чуть не остановилось сердце.

— Юль, я, правда, на тебя плохо смотрю? — спросила Лариса как можно мягче, когда Александр унёс притихшую дочь в комнату.

— Ну что ты? — вздрогнула Юлька. — Просто ты всегда такая грустная. Да ладно, давай не будем говорить о ерунде.

Разрезав коржи пополам, Юлька смазала их прослойками из крема и варенья. Сверху полила торт шоколадным кремом. В одном углу торта она сделала съедобные цветочки, а посередине написала кремом «Танюше 5 лет». И отправила торт в холодильник до завтра.

А Лариса сильно расстроилась из — за Танюшкиной выходки и её возможных последствий. И поспешила уйти. Дома было тоскливо. Вадим как обычно где — то задерживался и на её глаза навернулись слёзы. Лариса включила в ванной свет и машинально глянула на себя в зеркало.

— Какая же я дрянь! — сказала она своему отражению.

Зеркало с шумом треснуло.

Лариса едва устояла на ногах! Сколько времени она смотрела на, похожую на молнию, трещину, она не помнила.