— Неужто Темников меня не любит? — думала Вера и ей становилось безумно страшно! — Но он меня не бросит! Он придёт!

— А отец — то даже на похороны не пришёл! — эта посторонняя фраза неожиданно выползла откуда — то из её глубокого подсознания. Да, именно её Вера слышала в детстве.

И дальше пошли яркие воспоминания: — А кто отец — то?

— Да, Мифчик Темников!

— О боже! Как же я сразу не поняла, что Дмитрий Антонович Темников — отец Верочки, — вдруг обмерла Вера. Наверно потому, что у Верочки была другая фамилия!

И это открытие перевернуло с ног на голову её ещё недавнее вчера и напрочь перечеркнуло завтра!

Много лет назад в тот солнечный первомайский день Вера беззаботно играла со своей подругой Верочкой, которая жила поблизости в её дворе.

Наряженная матерью в лёгкое платье в горошек, беззаботно улыбающаяся, с лёгкими кудряшками пепельных волос, Верочка очень напоминала Лизу и этим сильно раздражала бабку Дуню — Лизину свекровь.

— Вот шлюха поганая! Сколько грязи развела, а сама опять на гулянке! — Вспоминая не добрым словом свою непутёвую сноху, ушедшую с сыном на чью — то свадьбу, бабка с остервенением мела новой метлой чистый двор.

Но, всё же ей удалось намести немного веточек и прошлогодней сухой травы. Добавив к ним газеты, бабка развела костер и бросила туда ещё пару, сушившихся на заборе, но уже слишком рваных тряпок, которыми она обычно чистила керосинку.

Пламя на мгновение вспыхнуло, но всё прогорело довольно быстро и бабка спокойно пошла с вёдрами в колонку за водой.

А девочки смотрели на догорающий костёр, как зачарованные. Но огонь, который только, что поражал ослепительной, неподвластной силой, уже угасал.

Внезапно Вера стянула с забора ещё одну тряпку и бросила её в костёр. Тряпка начала тлеть.

— Ой, ты зачем? Бабушка ругаться будет! — Верочка выхватила тряпку из костра и, надеясь потушить, начала её трясти.

Но, раздуваемое пламя вдруг ожило. Посыпавшиеся с тряпки огненные искры попали на лёгкое платье Верочки и оно мгновенно вспыхнуло.

Девочки завизжали: Верочка от страха и боли, Вера от ужаса. Они друг за другом выскочили со двора на улицу и стремглав побежали прочь от коварного костра. Первой, подчиняясь инстинкту самосохранения, бежала к себе домой Вера. Живым, огненным факелом её догоняла Верочка.

Огонь с жадностью пожирал цветные горошки платья, сжигая кожу на детском теле.

Игравшие в домино за садовым столиком соседнего дома, мужчины среагировали быстро. Они догнали Верочку и накрыли её, случайно оказавшейся под рукой курткой, пытаясь сбить пламя.

Трое суток совершенно поседевшая Лиза дежурила в больнице у постели Верочки.

— Крепкая девочка, — говорили врачи. — Три четверти тела ожогов, а она ещё жива! И плохо, что не плачет. Труднее всего, когда боль спрятана под спокойным лицом.

Но зато постоянно плакала Лиза, а, обколотая обезболивающими уколами, Верочка уговаривала мать не плакать, уверяя, что ей почти не больно.

Хоронили Верочку в платьице с длинными рукавами, что — бы не было видно страшных ожогов. И в чепчике — кудряшки сгорели тоже.

Испуганная Вера стояла у гроба подруги, боясь пошевелиться.

— А отец — то кто?

— Да, Мифчик Темников, кобель облезлый! — утирали слёзы соседские бабки и, пришедшие на похороны, жители посёлка.

Верочку унесли вниз по улице, оставив на пыльной дороге след из еловых веток. Среди слёз никто не заметил, как в палисадниках пышно расцвела вишня.

— Нет, он не придёт! Как и не пришёл к своей дочери даже проститься! — вдруг осознала Вера. — И ей нужно смириться с этим.

Ну, уж нет!

Дрожащей, от переполнявших душу эмоций, рукой она набрала номер Дмитрия Антоновича. Он был на работе. Никто кроме секретаря не мог помешать ей выплеснуть на Темникова весь свой негатив.

— Какая удача! — сквозь слёзы обрадовалась Вера.

Плача, она кричала в телефон. Она уже не жалела Темникова, она его презирала!

Труханову казалось, что он начинает понимать Веру. Это плохо. Самое страшное на войне — это понять врага. Понять — это значит простить. А Вера — преступница, она враг!

В тот злополучный вечер Вера всё кричала и кричала в трубку: — Ты, толстая тварь, даже на похороны к дочери не пришёл! Ты хоть сейчас оторви свою жирную жопу от кресла и на могилку к ней сходи!

— Какие высокие отношения были между влюблёнными! — изумился Труханов.

А утром Вера узнала, что накануне вечером тринадцатого января в двадцать один час тридцать минут Дмитрий Антонович Темников оторвался от кресла и вышел в окно.

В коматозном состоянии Вера вышла от Труханова. Внутри её было пусто, словно всю предыдущую жизнь вдруг выдуло сквозняком.

— Вот и всё! Теперь уже никогда в жизни у неё не будет ничего хорошего, — твердило её сознание. И тоскливый страх щемил сердце.

Ещё утром её считали нормальным человеком, а сейчас её будущее перечёркнуто крест, на крест и впереди следствие, суд и, возможно, тюрьма. А она всего лишь хотела лучшей жизни, а потом всё так запуталось и завязалось морским узлом прямо на её шее.

На улице сильно подморозило. Тротуар старательно уползал из — под ног.

— Вот так я всегда и скользила по жизни, — подумала Вера. — И мне не на кого было опереться. А теперь я совсем одна!

Сейчас с ней оставался лишь, жаливший лицо, колючий снег и вертевший воронкой холодный ветер. Но Вера шла, игнорируя погоду и все её коллизии. Она её просто не замечала. Та отвечала ей взаимностью.

Ни есть, ни пить, ни дышать ей не хотелось.

И всё вокруг: дома, прохожие, машины — медленно ползло, словно в белом фильме ужасов, в котором она жила последние дни.

Вера всё шла и шла. Ведь пока её ещё не задержали и она могла себе позволить куда — то идти. Пока!

Её слегка толкнула молодая женщина, спешившая, как это было возможно, по гололёду в сторону железнодорожного вокзала. Вера вздрогнула и уставилась на неё непонимающим взглядом. Но потом почему — то пошла за ней.

Электронное табло подсказало ей, что электропоезд до её родного городка отходит через пять минут. Вера пошла к нужной платформе.

Народа в вагоне было не много и Вера села у окна. Потом тряслась два часа в вонючей, плохо убранной электричке, глядя на мелькающие сквозь метель белые деревья, поля, станции, дома. Они пролетали перед глазами так же стремительно и тупо, как и вся её жизнь. Всё мимо и всё прахом.

Лишь отвратительный запах электрических печек и, нагреваемых ими лавочек грязного вагона напоминал ей, что она пока живая, раз чувствует, что у неё вот, вот вывернет наружу кишки.

Когда потом Вера шла по улице, её ещё долго мутило, будто она всё ещё продолжала трястись в призрачном поезде.

Дойдя до своего бывшего дома, она осознала, что по дороге не встретила никого из своих знакомых. Или не заметила. За два года могли вырасти и измениться её ученики. А взрослые?

Порывшись во внутреннем кармашке сумки, она нашла там ключи. Странно, что с ней оказалась её старая, правда любимая сумка и, что она так и не выбросила из неё ключи от этого дома. Словно с самого начала намеревалась сюда вернуться.

После темноты улицы, чистый и светлый подъезд ослепил. Возможно, его до сих пор убирала их добросовестная уборщица.

Дверь её квартиры оказалась не заперта, а просто приткнута. Замок в двери был сломан. А когда Вера щёлкнула выключателем в тёмной прихожей, свет не загорелся. Видимо, электричество отключили за неуплату.

— Ничего удивительного, — сказала себе Вера. — Вся моя, казавшаяся мне такой яркой, жизнь на самом деле прошла в сплошных сумерках.

Уже от двери Вере стало нестерпимо тошно: в нос ударил зловонный, смрадный запах. Воняло винным перегаром, въевшимся в стены, табачным дымом и немытым унитазом. Веру опять замутило. Это было уже слишком.

По узкой дорожке света, пробивавшегося из подъезда сквозь незакрытую дверь, она прошла на кухню.