— Темниковы своими секретами со мной не делились. Они вообще относились к нам свысока, — Людмила Григорьевна курила, чуть прищурив глаза, красиво стряхивая в хрустальную пепельницу пепел с длинной сигареты. — У них был свой бомонд. Очень известные фамилии, которые не принято трепать.

При этих словах она глянула на Труханова и усмехнулась. В её улыбке было столько презрения, что Евгений невольно поёжился. Ему вообще сделалось как — то не по себе. И он вздрогнул, приняв наконец вернувшуюся с подносом в руках Галю, за медсестру, которая непременно должна была сделать ему какой — нибудь вредный укол. Он невольно заёрзал в супер удобном кресле. Но запах хорошего кофе вернул его в реальность.

— Про их семью могу сказать, что люди они были не простые, закрытые для общения и отношения между ними были сложные.

Ни нотки сожаления не прозвучало в голосе Людмилы Григорьевны при воспоминании об усопших родственниках мужа, оставивших Лаврищевым немалое наследство.

— Одно лишь то, что свою сноху Ларису они довели до психушки, не характеризует их с хорошей стороны. Потом конечно лечили, и в лучшей клинике на Рублёвке тоже. Впрочем, в их кругу так принято.

Лаврищева настаивала на том, что Евгений должен ей безоговорочно верить, не требуя никаких доказательств. И явно давала понять, что он должен делать.

— О Дмитрии Антоновиче, как специалист могу сказать, что предсказуемых людей вообще мало. Человек по натуре имеет много слабостей и порой обстоятельства решают всё. А их то мы, как я понимаю, не знаем.

— А почему Темникова Лариса ничего не унаследовала? — всё же решился перебить Лаврищеву Евгений.

— Вы что же меня подозреваете? — Людмила Григорьевна снова прищурила свои красивые, эффектно подчёркнутые косметикой, глаза. — Вместо того, чтобы вести следствие, вы дёргаете родственников и без того недавно переживших страшную семейную трагедию.

От повисшей в воздухе гостиной напряжённости, по спине Евгения прошёл холодок.

— Вы уж простите мне мои дурные манеры, но это моя обязанность! — резко ответил Труханов, глубоко неприятной ему даме. Но у него не было улик против неё и он решил сменить тон: — Подозрения, уложенные в рамки уголовного закона, являются только следственными действиями. Кроме того я занимаюсь не следствием, а оперативным розыском преступника. А само следствие ведёт прокуратура.

— Ещё и прокуратура! — Лаврищева была оскорблена до глубины своей бездонной души. Если, конечно, такая у неё имелась.

— Потому, что Ларису признали недееспособной! — резко объяснилась Лаврищева с этим надоедливым «мусором», при этом занервничав, словно ей наступили на мозоль.

— В вашей клинике естественно? — съязвил Евгений, проглотив окончание мысли — «не без вашего участия!»

Людмила Григорьевна встала, не желая дальше общаться с Трухановым и, не прощаясь, покинула кресло, оставив в гостиной Труханова, кофе и Галю. В дверях она обернулась, бросила на Евгения яростный взгляд.

— А вы знаете, что после представления своей пьесы «Свадьба Фигаро» Бомарше был арестован и посажен в тюрьму за то, что имел наглость надсмехаться над высшим сословием, — не без яду спросила она. — Людовик XVI был тогда занят игрой в карты и написал приказ об аресте Бомарше прямо на семёрке пик!

Глядя в глаза Труханову, Лаврищева выдавила из себя холодную улыбку змеи и удалилась. Сейчас она была сама собой.

Это столь глубокое познание Лаврищевой в истории литературы прозвучало как угроза.

— И как ей удаётся уживаться со Станиславом Кузьмичом? — мысленно удивлялся Евгений. — Ведь у такой бабы муж должен знать только три фразы: «люблю», «куплю» и «конечно поезжай, дорогая». А Лаврищев ещё сам — не промах!

— Почему я задал ей так мало вопросов? — позже думал Труханов, слушая хруст снега под подошвами ботинок и ежась от безжалостного ветра. И сам себе ответил: потому, что больше мне не позволили!

И он это хорошо почувствовал, прямо кожей.

Трагическая кончина Дмитрия Антоновича Темникова получила широкую огласку. Труханова теперь тормошили все кому не лень: от начальства до корреспондентов различных изданий и каналов телевидения, которых начальство периодически отсылало к нему.

Евгений, образно говоря, рыл носом землю, но конкретных результатов до сих пор не было.

В который раз он подъехал к фирме Лаврищева. На первом этаже он внезапно почувствовал, что за ним следят. В конце коридора, кто — то неслышно подкравшись сзади, осторожно взял Евгения за локоть.

От неожиданности Труханов вздрогнул, обернулся и увидел тщедушного мужчину.

— Гражданин милиционер, подождите! — шепнул он.

Длинный нос и как бы извиняющиеся, слегка приподнятые брови делали его похожим на школьника, неожиданно обгадившегося прямо на уроке.

— Вот, — протянул он Евгению слегка помятую фотографию Темникова и Лилии, более чем интимную. — Ваше лицо мне симпатично, поэтому я с вами так откровенен, — улыбнулся он неприятно заискивающей улыбкой.

Такого поворота событий Труханов не ожидал. Светящийся нимб над покойным Темниковым таял и, сильно исказившись, теперь напоминал рожки.

— Понимаете, мы вчера с Лилей ужинали у меня дома, — смущённо двигал носом мужчина. — Я сейчас живу один. Жена от меня ушла. У нас, так сказать, не пересеклись общности интересов. От неё у меня в голове, постоянно была одна морока!

А я мужчина ещё молодой, пардон, так сказать душой и телом. Ну и вы понимаете…

А сегодня утром, когда Лиля уже ушла, я обнаружил на полу вот это! Наверно фотография у неё из сумочки выпала.

Я сразу решил после работы отнести её вам, — поспешил выслужиться перед Трухановым незнакомец. — Вы же сами сказали, когда были у нас в отделе, что, если кто что вспомнит, то сразу к вам. А тут такая удача — вы сами у нас!

Тощий загадочно улыбался, интригующе шевеля бровями. Окружающая действительность приобретала таинственные тона.

— Ну, я пойду? До свидания, — продолжая смущённо улыбаться мужчина, скрылся за дверью отдела «Логистики».

А Труханов поспешил в приёмную Лаврищева, что бы переговорить с Лилей по поводу фотографий, которые теперь имели место быть.

Там только, что закончилось производственное совещание и из кабинета начальника не спехом выходили сотрудники, на ходу обсуждая услышанное и договаривая не досказанное в кабинете. Но замолкли на полуслове, оглушённые секретарём Лилей, увлечённо громко разговаривающей с кем — то по телефону.

— Так кому ты говоришь, я понравилась? — крайне заинтересованно выясняла Лиля. — Томазу? И он от меня так прямо и заторчал?

А кто это? Где я с ним была? Ой, да, ладно! — мурлыкала Лиля.

— А, это тот усатый гамадрил на чёрном джипе, — похоже она начала вспоминать вслух, а зря.

Но на том конце интересного разговора явно были не глухие.

— Он, что рядом с тобой? Да, да, скажи, что я его помню. Такого импозантного и горячего мужчину разве можно забыть?

Кто — то из подслушивающих не выдержал и хмыкнул. В создавшейся ситуации не хватало только аплодисментов. Лиля подняла строгие глаза и громко сказала: — Можно по тише! У меня важный телефонный разговор!

— Что он говорит? Сколько? — без тени смущения она опять обратилась к телефону. — Нет, раз я сказала нет, значит нет!

Но Лиля всё же колебалась, а собеседник настаивал.

— Сколько, сколько? Да! А во сколько? Ладно, пусть подъезжает к пяти часам. Только сначала в ресторан. Я ужасно голодная. Сегодня было много работы и я осталась без обеда, — нагло врала Лиля в телефон, совершенно не обращая внимания на тормозивших возле неё сотрудников фирмы, словно она находилась не в приёмной генерального директора, а в где — то в параллельном измерении.

Когда приёмная, наконец, опустела, Труханов положил на стол, уже заметившей его присутствие, Лиле её живописную фотографию, которую ему передал бдительный сотрудник фирмы.

— Где вы её взяли? — испугалась Лиля.

— Лиля, надеюсь вы понимаете как это серьёзно? — постарался развить тему Евгений.