На миг стало плевать на всё. Умирать - так умирать! Только глупо - из-за этого.

  А из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!

  И почему сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам плевать, но матери-то - нет. А она - уже не узница, а "черная сестра". Ирия об этом еще летом слышала. И опять не задумывалась - в чём разница...

  Ползут часы, монахиня не возвращается. И яростный запал исчезает водой в песке. Высыхает. Вымерзает. То ли вековые холод и сырость остудили порыв, то ли жажда жизни берет свое.

  Не вовремя! И уже слишком поздно - ничего не переиграть. Осталось приготовиться к любому исходу.

  Нет, не к "любому". Почти наверняка дерзкие слова сочтут за бунт. Так что - готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.

  Медальон остался в прежней одежде. Но Его лицо Ирия помнит и так. И умрет с Его именем в памяти.

  Вот этот кувшин она успеет разбить - когда войдут "братья". И острым осколком - себе по горлу.

  Жаль, нельзя прихватить с собой пару врагов! Или хоть одного. Но тогда ее горе-оружие успеют отобрать еще до самоубийства. Нет уж - лучше тогда себя!

  Бедный отец! О чём он думал в последние мгновения? Папа ведь тоже был так одинок! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела... Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один. В неделями не топленной Закатной Башне.

  Не согрела - потому что старательно и упоенно жалела себя! Не думала ни о боли отца, ни каково в тюрьме матери...

  В замке Ирия привыкла ложиться позже. И по этой причине или по многим другим - здесь подолгу лежала без сна. И думала, думала, думала...

  Как и сейчас. Наверное, вся картина понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился последний штришок. Теперь Ирии известно имя убийцы. Имена...

  Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет. Но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели - лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв.

  Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого - волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда себе взяла, сестрам крохи оставила...

  Как странно - уже в третий раз готовиться к смерти.

  Здесь.

  В Ауэнте.

  И снова - здесь. Говорят, три - решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.

  Лучше бы Ирию убил Анри - той страшной весной! Ее и Эйду... Всё равно больше не случилось ничего, ради чего стоило выжить. Разве что встреча с Ним...

  Нет, и это - неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.

  Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое - оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.

  Дверь заскрипела - теперь-то уж точно открываясь. Ирия, дочь покойного лорда Эдварда Таррента, пленница аббатства, основанного предательницей, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.

  4

  На пороге - мать. Без рыцарей-леонардитов.

  Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак...

  - Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! - Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ...

  Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.

  - Прекрати лить слёзы! Ты - благородная дворянка! Дочь лорда.

  Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.

  - Наконец, ты - моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.

  Ирия опомнилась.

  Она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.

  И совершенно забыла холодно-равнодушную высокомерную женщину. В последний раз целовавшую и гладившую по голове дочь, когда той было года три.

  Напрасно, Ирия. Другая мать существовала лишь в твоем воображении. А монастырь не смягчит характер никому. Здесь и святая Бригитта взвоет!

  - Впрочем, кого еще можно родить от слизняка? Его даже ты сумела прикончить.

  Папа - не слизняк!

  Спокойно, Ирия.

  - Мама! - Отчаяние вот-вот захлестнет. Держись, Ирия! Иначе - конец. - Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил моего отца! - она попыталась подражать тону матери.

  Получилось или нет - не понять. Себя со стороны не слышно.

  - Это сделала не ты? - Всё тот же ледяной, равнодушный голос.

  - Нет. - Что-то в глазах бывшей графини напомнило Ирии о... чём-то не просто неприятном, а отвратительном.

  Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью - и исчезла.

  - Возможно, - не меняясь в лице, бесстрастно бросила сестра Валентина. - Это всё, что ты хотела сказать?

  Сердце упало. Рухнуло.

  - Ты мне не веришь?!

  - Верю. Говори.

  Когда Ирии было девять, один папин друг со смехом рассказывал, как в одной книге допрашивали преступников. Начинает хам - орет, брызжет слюной, грозит всевозможными пытками. А сменяет его вежливый и мягкий дознаватель. Прикидывающийся таковым.

  Тогда это казалось смешным и отцу. А если и нет - он всё равно из вежливости улыбался. Тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.

  Проверить, так ли поступают в нынешнем Эвитане, Ирии не удалось. В Ауэнте ее не допрашивали. Зачем? Отец ведь не делился с дочерью военными планами...

  Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать - парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?

  Ирия пересказала всё - кроме ночных кошмаров и привидений. Пересказала ровным голосом. Почти.

  - Когда я вошла в кабинет - мне показалось, папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила...

  - И почему же? - перебила бывшая графиня Таррент. Впервые проявив искру интереса.

  - Я много думала, пока была здесь... Там было МАЛО крови. Понимаешь, мама? Мало, а должно было вытечь... - Губы дрожат - как не вовремя! - Намного больше! Понимаешь? А в кабинете... столько бывает, если человек не убит, а легко ранен. Очень легко...

  - Это - всё?

  - Нет! Еще "ратники"... - На лице Карлотты вновь - ничего, кроме равнодушия. И всё труднее справиться с дрожащим голосом! - Когда меня притащили к Леону, он был в покоях Полины. Они там играли в "ратников". Ночью!

  Мать чуть усмехнулась:

  - Продолжай.

  - На доске был "кардинальский триумф"! Это очень сложная позиция - она почти никогда не получается. Даже у хороших игроков!

  - Вот как раз это - не доказательство. Полина вполне может быть очень "хорошим игроком". Тебя она переиграла.

  - "Триумф" был у Леона! А он таких ходов не знает. Я же с ним с детства за доской сижу.

  Прежняя каменная маска. А собственный голос предательски запинается. И спешит - когда не надо.

  - Понимаешь, Полина просто расставила фигуры. Хотела сделать вид, что они играют давно. И предусмотрела всё - даже что всегда проигрывает мужчинам. Но при этом нечаянно устроила на доске позицию, где через три хода - "кардинальский триумф". Мама, клянусь - это правда!

  - Теперь - всё? - альваренский лед не дрогнул.

  - Да. Понимаешь, я уверена: папу убили не в кабинете! Его туда перенесли. Его кровь... - И как же опять дрожит голос! - Сначала пролилась в другом месте. Поэтому в кабинете ее и оказалось так мало... Но тогда это могли видеть слуги!