Ошметки плоти, кровь, трупы, кровь, былая слава оружия, кровь без конца и без края…

Щитоносцам Сарганны удалось невозможное. Они выполнили бессмысленный приказ гоад-а-рага и остановили герверитов. Те действительно вознамерились вернуться на поле битвы.

В это время грютские теагаты по команде своих улларов перестроились и развернули фронт на северо-восток. Глазам изумленных герверитов и втрое от того потрясенных грютских щитоносцев предстала изрядно поредевшая, но все еще грозная конная орда.

Пропели боевые трубы. Восемь теагатов, сохранивших боеспособность, на рысях двинулись против герверитской колонны, втрое уступавшей им по численности и вдесятеро – по воинскому искусству.

– Хозяин Гамелинов! Хозяин!

Герфегест, который наравне с Торвентом и Сарганной был полностью поглощен умиротворением противников, а после – чудесным превращением грютов из ненавистных врагов в добрых союзников, не сразу понял, что эти возгласы обращены к нему.

Группа Лорчей с двумя парами носилок на плечах.

Они нашли свою смерть вскоре после того, как Герфегест оставил их в полной уверенности, что теперь им ничего не грозит. Они нашли свою смерть совсем незадолго до примирения.

Хармана ушла вслед за Элаем потому, что увидела в нем сегодня то, чего она уже давно не могла найти в Герфегесте. И, убивая своего девятнадцатого за день противника, Хозяйка Гамелинов поняла, что бессмысленно длить жестокость в мире, который и без того обречен лишь на еще большую жестокость.

Хармана была уже очень слаба, когда грютская стрела пробила ей шею. Разумеется, не случайно, как справедливо полагала Хармана, перед глазами которой открывалась истинная дорога к Намарну.

Горхла был зарублен, когда древко его топора, не выдержав двадцатилетнего кровопролития и ежедневных тренировок, треснуло в руках и изумленный карлик первый раз в жизни оказался безоружен перед лицом противника. Грют, который убил его, удивлялся, почему карлик так и не попытался извлечь длинный кинжал, торчавший у него из-за сапога.

Но Герфегесту все это было безразлично. Его самообладания хватило, чтобы приказать Лорчам поставить носилки с Харманой на землю и удалиться вместе с телом Горхлы куда им заблагорассудится – хоть в пасть к самому Хуммеру.

Потом Хозяин Гамелинов тяжело опустился на вытоптанную траву рядом с Харманой. Он положил ее отяжелевшую голову себе на колени, закрыл глаза и окаменел на долгие часы.

Он ненавидел Элиена, чей отпрыск пришел в Наг-Нараон и разрушил их счастье до основания.

Он ненавидел Элиена, чья нерешительность и безумная страсть к Гаэт дважды сохраняли жизнь самому чудовищному слуге Хуммера за всю историю Круга Земель.

Он ненавидел Элиена, которого некогда полагал своим лучшим другом.

В тот день пали сильные. В тот день погибли лучшие. В тот день остались жить лишь те, кто был угоден Хуммеру. Те, кто были призваны расшатать и обрушить долу колонны мироздания. Те, кто должны были подвести под темный венец нового слуги Хуммера двадцатишестилетнего альбиноса с красными глазами.

Торвент Мудрый не был Звезднорожденным и не имел Братьев по Рождению. Торвент Мудрый, та-лан отражение Зикры Конгетлара, был человеком, некогда ушедшим в небытие и возвращенным к бытию.

Возвращенным через собственное искусство – такова была правда Торвента.

Возвращенным через волю Хуммера – такова была правда Хуммера.

Сегодня Торвент взял от Элая и опального Властелина то, что в неделимом единстве давало ему силу, о которой он пока что мог только догадываться.

Сегодня Торвент начинал сражение, имея сорок две тысячи воинов. Он закончил его с шестьюдесятью тысячами, ибо отныне грюты стояли на его стороне.

Люди Синего Алустрала и грюты имели разные конечные цели и разные упования. Но пока что их объединяла одна цель – сокрушение проклятой Эры Благодатного Процветания и ее Властелина.

Святая цель, как полагали они, ибо Властелин – единственный проводник хуммерова зла во всем Круге Земель.

Призрачная цель, как следовало бы полагать мудрейшим, ибо сегодня Властелин был развенчан и на смену ему Хуммер выдвигал новых, еще более страшных ставленников.

Над горящим Линнигом, который грюты взяли с ходу после того, как истребили слабое войско герверитов, поднимались густые клубы дыма.

Солнце уже зашло за горизонт, но по-прежнему было очень светло. Великая Мать Тайа-Ароан посылала миру свой гибельный свет.

В самой чудовищной битве эпохи Третьего Вздоха Хуммера, рядом с которой меркли сражения в Лон-Меаре и на Священном Острове Дагаат, погибло слишком многое, чтобы Круг Земель мог надеяться на возрождение. В битве при Линниге погибла последняя вера людей и родилась надежда Хуммера на Пробуждение.

– Ну вот, ты опять мне накепал, Советник, – досадливо шморгнул носом Лоскир, с беспомощным изумлением взирая на то, как колесницы невозмутимого Кальта занимают холм Эригон на игровом поле Хаместира.

– В следующий раз у тебя будет возможность накепать мне, – парировал Кальт. – До следующего раза еще дожить надо… – Но ведь мы можем начать уже завтра. Завтра вечером!

– Завтра вечером… – Лоскир скроил кислую мину. Его бы воля – он бы начал новую партию прямо сейчас. Но он промолчал – ему не хотелось показаться Кальту несдержанным. Кальт начал складывать фигурки Хаместира в шкатулку, тайком позевывая в кулак. – Спать хочешь? – спросил Лоскир. – Да пора вроде. – Ну, пора так пора. Спокойной ночи! – Взаимно!

Последние слова Кальта привели Лоскира в уныние. Фигурки сложены, слова вежливости – проговорены. Значит, пора удаляться в свои покои!

Спать Лоскиру совершенно не хотелось, а сидеть в гостевой комнате Кальта без такого замечательного предлога, как игра, было как-то неловко.

Он, Лоскир, конечно приставлен батей к Кальту соглядатаем, чтобы тот чего-нибудь не напортачил. Но ведь тот же батя недвусмысленно приказал ему, Лоскиру, не доставать Советника Кальта и не вызывать у него всяких там ненужных подозрений.

В общем-то, Лоскиру было нетрудно выполнять оба этих требования. Но только не по вечерам. Остальные хушаки были далеко, а общаться с простыми смертными он, Лоскир, так и не научился. Кальт был единственным исключением. Иногда Лоскиру даже казалось, что он готов променять общество всех пяти хушаков на счастье играть с Кальтом в Хаместир ежевечерне.

Лоскир нехотя встал из-за доски Хаместира, помялся вокруг, будто бы изучая печальную историю своего поражения, а на самом деле мучаясь вопросом, при помощи какой хитрости можно было бы продлить общение с Советником еще хотя бы на полчаса.

– Если ты не возражаешь, почтенный Тэн окс Мата, я прикажу принести сюда ужин. Если хочешь, можешь составить мне компанию. Поболтаем о том о сем, выпьем вина, а там глядишь, и сон к тебе придет, – предложил Кальт, уловивший суть душевного движения своего партнера по Хаместиру.

Лоскир просиял.

Не возражает ли он?

Нет, он не возражает.

Да он просто в восторге!

Доброе аютское – гордость погребов процветающей Суэддеты, расположенной в венце Золотого Цветка. Кувшин аютского – и мысли становятся легкими, язык – болтливым, а память – податливой.

Впрочем, Лоскир не боялся сболтнуть лишнее – пара заклинаний, развеивающих хмель, решала проблему быстро и радикально. Не боялся и Кальт – дед, которому он был обязан столь многим, научил его укрощать пьяную откровенность при помощи конопляного масла, желтка гусиного яйца и щепотки морской соли.

И Кальт, и Лоскир были совершенно уверены в своей трезвости. Но оба были не против использовать свою мнимую нетрезвость в своекорыстных целях. Оба знали, что под доброе аютское можно задавать такие вопросы, на которые в трезвом виде не повернулся бы язык.