Скрипнула входная дверь.

Элай вздрогнул всем телом – ведь дверь он запирал собственноручно!

Да-да, он запер ее сразу после возвращения со скудного по гедонистическим оринским меркам ужина, где немногословные и до безобразия сдержанные алустральские вояки из клана Гамелинов обсуждали политическую обстановку, которая, де, накаляется. И витиевато, чтобы ненароком не задеть чью-то вечнозудящую честь, распекали друг друга за просчеты в организации того или иного из многочисленных увеселений, запланированных на Игрищах Альбатросов.

Дверь снова скрипнула. Наемный убийца?

Усталости как не бывало.

Элай вскочил с ложа и выхватил из ножен кинжал. Стараясь ступать бесшумно, он направился к двери. Притаившись за складчатой портьерой из тяжелого шелка, отделяющей опочивальню от гостиной, куда вела входная дверь, Элай прислушался. Вроде бы, тихие шлепки человеческих шагов. Или показалось?

Внезапно две холодные руки опустились сзади на его жилистые плечи. «Значит, их двое?» – промелькнуло в голове у Элая. Он несмело обернулся, предпринимая вялую попытку высвободиться.

– Тс-с, – сказала Хармана, со значением приложив палец к губам.

– Мы не одни здесь, моя госпожа! – прошептал Элай. – Только что я слышал шаги…

– Мы одни в целом мире, глупыш. Здесь нет никого. Только я и ты, – вкрадчиво сказала Хармана и ее уста надолго соединились с устами Элая.

Шнуровка, стягивающая лиф платья Хозяйки Гамелинов, расшитого черными лебедями, многообещающе затрещала под напором страстных ласк ошпаренного неожиданным счастьем Элая.

Первобытное, всеиспепеляющее желание, ливнем обрушившееся на него, лишило Элая остатков самообладания и хороших манер. К Хуммеру в пасть эти манеры вместе с мамой, папой, Ийен и Герфегестом! Он возьмет ее, не раздумывая и не медля. Думать, по мнению Элая, в подобных ситуациях было незачем.

«Ийен не солгала», – одними губами произнес Элай, когда его тело и тело Хозяйки Гамелинов стали одним.

Да, небожительница из бронзового зеркала принадлежала ему теперь, как принадлежала бы распутная простушка из придорожного трактира. Но только…"Но только уста Харманы – пряные и горячие. А уста шлюх холодны и имеют вкус старости", – подумал Элай.

Он все же потушил масляный светильник. Теперь трусить было поздно. Неизведанные, чуждые женщинам Сармонтазары ласки госпожи Харманы были такими обжигающими, а наслаждение, что забирало его волнами, было таким острым, что он понял: за меру колдовского экстаза, каким отзывалось его существо на любовь Хозяйки Гамелинов, ему придется заплатить всем, что он имеет. Ибо наставник учил его: «Ничего не дается нам даром.»

Пройдет меньше года и Элай сполна оплатит Алустралу каждый миг своего наслаждения.

– Что может быть глупее ристалищ под небом Синего Алустрала? – проворковала Син, шаловливо прикоснувшись кончиком языка к мочке уха Тай-Кевра.

– Глупее ристалищ под небом Синего Алустрала могут быть только другие обычаи Гамелинов, – мрачно отозвался Тай-Кевр.

Глава Дома Пелнов по-хозяйски положил руку на талию Син и нахмурился. Ему нравилось общество Син, но даже она была не в силах унять его тревогу.

Тай-Кевр и Син стояли на мостике флагмана Дома Пелнов, месяц назад переименованного из «Грозы Западного моря» в «Память Лорнуома».

«Память Лорнуома» – зловещее имя. Назвать корабль так – это все равно что назвать его «Смерть Гамелинам».

Впрочем, на такую мелочь как переименование чужого корабля, на Игрищах Альбатросов, где никто не страдает от недостатка впечатлений, едва ли кто-нибудь обратит внимание. Тем более что и новое, и старое названия были выполнены тайнописью Дома Пелнов. Лишь Сильнейшие Пелнов знали, что означают эти загадочные символы.

Тай-Кевр был поглощен созерцанием прозрачных предутренних далей, в интригующей глубине которых таились Игольчатая Башня и наг-нараонская крепость, Герфегест и Хармана, файеланты Гамелинов и суда прочих Домов. Будущее.

«Память Лорнуома» и еще два файеланта Пелнов приближались к столице Гамелинов строго с юга. А на сто лиг юго-восточнее, по-воровски прижимаясь к безлюдному Поясу Усопших, сообразуясь с показаниями магических Перстов Севера и точнейшими расчетами искусных кормчих, на исходные позиции выдвигался боевой флот Пелнов в полном составе. Через четыре часа ему предстоял поворот строго на запад. Потом – еще два часа хода и остановка. Об этом не знал и не должен был знать никто. Такова была воля Тай-Кевра. Таков был совет Син, всеведущей Син.

Тай-Кевр не хотел сознаваться себе в том, что эта странная дива, исчадие Пояса Усопших, за последние ночи измотала его почище, чем смогли бы это сделать десять самых разнузданных портовых шлюх Рема Великолепного, посаженных на голодный паек целомудрия, а затем выпущенных на волю под залог образцового поведения. И только в эту ночь Син сама отказалась от продолжения любовных утех. «Не всякому воину полезно делать любовь перед сражением», – объяснила она.

Син. Он до сих пор не решил, что подарит ей – жизнь или смерть.

Подарить Син смерть было гораздо проще. Когда она надоест ему, а это, судя по всему, случится очень и очень скоро, ему нужно будет лишь послать за палачом. С жизнью было сложнее. Если он подарит ей жизнь, то, пожалуй, уже послезавтра будет кончать кровью.

Впрочем, жить или умереть Син в конечном итоге решал отнюдь не Тай-Кевр. Это решали обстоятельства. Все зависело от того, что увидит он, Хозяин Пелнов, в Наг-Нараоне. От того, солгала ли ему Син, когда рассказывала о магических свойствах Лона Игольчатой Башни и расположении флота Гамелинов.

«Если не солгала – я подарю ей жизнь. Гибель Гамелинов стоит того, чтобы одна девка, которую, конечно, лучше бы сжечь, зажилась на земле чуть дольше, чем положено», – вот о чем думал Тай-Кевр, напряженно вслушиваясь в рокот пенной стихии, что забавлялась трехъярусной тушей «Памяти Лорнуома».

«В крайнем случае, отошлю ее на время из Лорка, если будет невмоготу», – пронеслось на задворках сознания Тай-Кевра.

Ему очень хотелось, чтобы предсказания Син, которые та шептала ему, переводя дух после ожесточенных соитий, оказались истинными. Чтобы его план, который уже успел созреть и утвердиться во всех своих изощренных деталях, обратился явью. Гибелью Гамелинов. Разрушением Наг-Нараона. Местью. Истинным торжеством Пелнов во имя памяти Лорнуома и его родичей – Шаль-Кевра и Глорамта.

– Вижу Наг-Нараон! – радостно прокричал впередсмотрящий.

Черной риской была процарапана на сером предутреннем небе Игольчатая Башня.

Тай-Кевр пожал плечами – впередсмотрящий мог бы и не кричать. Ожидать роковых решений судьбы теперь оставалось каких-то четыре часа. Увы, от этого ожидание становилось лишь напряженней. «К Хуммеру ожидание! Надо поспать – пустые вопросы можно будет задавать себе и завтра.»

– Разбудить на входе в наг-нараонскую гавань, – с трудом сдерживая зевок, бросил Тай-Кевр вестовому и зашагал в свою каюту, оставив Син скучать на мостике. Насколько он успел изучить ее повадки, она никогда не спала. Даже не притворялась спящей.

– Хозяин! Хозяин! Пора вставать! – продолжительные деликатничанья не привели к желанному результату и вестовой изо всех сил тряхнул Тай-Кевра за плечо.

– А не пошел бы ты Хуммеру срам сосать… – захрипел было спросонья Тай-Кевр, но, продрав глаза, в которых неспешно проступало осмысленное выражение, замолчал. – А, это ты… Спасибо, что все-таки добудился.

– Рад стараться! – вестовой приложил кулак к груди – туда, где сердце. Точнее, не к груди а на пол-ладони от груди – как того требовали морские традиции Пелнов.

Тай-Кевр не стал задавать вестовому вопросов вроде «Ну как?» или «Что там флот Гамелинов?». Он просто оделся, перепоясался мечом, набросил на плечи шерстяной плащ и поспешил на палубу.