– Оставь моих людей в покое, тюремщик Равновесия! – гаркнул Стагевд и, ловко подцепив за замкнутую гарду бесхозный кинжал, воткнутый в доски палубы, метнул его в Ганфалу, подправляя сталь утверждающим в пути заклинанием.

– Иэйя! – утвердительно кивнул Ганфала, и кинжал, не долетев ровно двух ладоней до его лица, воткнулся в подставленную вполне вовремя рукоять посоха. Ганфала играючи прокрутил посох в своих длинных паучьих пальцах, и кинжал, вырвавшись из цепких объятий расщепленного дерева, вернулся Ста-гевду. Но вернулся уже ослепительным потоком раскаленных серебристых капель. Плоть Стагевда разминулась с ними в одну пядь, и смертельный дождь достался кормчему «Черного Лебедя». Тот упал на палубу – обугленный, скрючившийся.

Воины враждующих домов поспешно очищали палубу, на которой предстояло сойтись двум величайшим магам Алустрала. Там, где, быть может, предстоит измениться самому естеству мироздания, не место смертным.

Они ушли вовремя. Потому что стоило последнему Орнумхониору отступить на «Голубой Полумесяц», как палуба за спиной Ганфалы вздыбилась устрашающей древесной волной. Стагевд хорошо представлял себе излюбленные ухватки Рыбьего Пастыря и поэтому не стал медлить. В несколько нечеловеческих прыжков он приблизился к Ганфале на расстояние прямого удара. Никто не мог сказать, в какой момент черные одежды Стагевда упали на палубу и под солнцем засиял его зеркальный нагрудник. В последнем прыжке Стагевд приземлился на колено. В тот же момент один клинок Стагевда вонзился в левую ступню Ганфалы, тем самым пригвоздив Рыбьего Пастыря к палубе, а второй – оскользнулся о стальной полумесяц на посохе Ганфалы. Если бы Рыбий Пастырь не сумел отразить смертельный удар, направленный ему в грудь, он был бы уже мертв, ибо магия его одежд, поглощающих стрелы, была бессильна против заклятого Хозяевами Гамелинов железа.

– Узри свою темную суть и устрашись, Ганфа-ла! – проревел Стагевд.

В нагруднике отразилось сотканное из мертвенно-бледных, зеленоватых, голубых и едва красных нитей тело Ганфалы. Этого не мог видеть никто, кроме самого Надзирающего над Равновесием.

То, что он увидел, было порождено высшей ступенью Пути Стали. То, что он увидел, было страшнее заклятого железа. Вихрь Пустоты, которым питался и жил он сам, Ганфала, отразился в зерцале Стагевда и обрушился на него, вырывая клочья плоти, опустошая жилы, раздирая легкие. Ганфала со стоном упал навзничь, безвозвратно калеча ступню о беспощадный клинок Стагевда. Но уже падая, он смог безошибочно направить свой посох, и два отточенных рога вошли в зерцало, тотчас же брызнувшее тысячью жалящих осколков.

Все случилось быстрее, чем ребенок успел бы трижды хлопнуть в ладоши.

Никто из Гамелинов не знал, во что это обошлось Стагевду. Они видели лишь падение Ганфалы и видели, как, пошатываясь, над палубой поднялся в полный рост глава их Дома. Он выдернул застрявший в палубе меч, и два клинка согласной парой вознеслись над поверженным Ганфалой, чтобы завершить начатое. Но теперь Стагевд был слаб и немощен, как седой старик. Последнее, на что ему достало сил – отвратить от себя осколки зерцала, которому он отдал все, что оставалось в нем. Незримая нить между Стагев-дом и Харманой была оборвана, и ему негде было восполнить утраченное могущество.

Он стоял, шатаясь, над Ганфалой, к победе над которым он шел столько долгих лет, но его сознание было опустошено без остатка. Стагевд не узнавал человека, лежащего перед ним, и не понимал, почему дымятся доски вокруг головы этого оливковокожего незнакомца. Стагевд бессмысленно оглянулся. Ликующие крики Гамелинов затихли. Они увидели глаза Хозяина Дома Гамелинов.

Над проливом Олк время прервало свой бег. Воцарилось полное равновесие.

На низком столике возле ложа Герфегест обнаружил роскошный завтрак. Но он не притронулся к еде.

На ковре, разложенном на полу смежной комнаты, он обнаружил свои вещи. Змеи-веревки свернулись аккуратными клубками. Лук и колчан со стрелами лежали в центре композиции, словно брат и сестра. Духовое ружье было случайной диагональю. Горшочек с краской. Трехпалые «кошки» числом две. Веревочная лестница со стальными «зацепами» на концах. «Лапа Снежного Кота» – она так и не пригодилась. Пустая трубка для отравленных игл. Меч и ножны на специальной поставке из черного дерева. Ларец с ядами… Все то же, что и вчера. Все на месте. Ну и, конечно, до ближайшего предмета ему не хватает дотянуться ровно чуть-чуть. Чуть.

Его одежда была вычищена и повешена на особый держатель. Все то же черное дерево. До одежды он мог дотянуться вполне свободна. Но этого делать он не стал. Герфегеста не смущала собственная нагота. Тем более теперь.

Черный флер, в который вчера куталась Хармана, лежал на полу соседней комнаты. Герфегест отвернулся. Вспоминать о том, что произошло вчера, ему было нестерпимо больно.

О да! Конгетлары никогда не позволяли себе поддаваться женским чарам. Во все времена женщины поддавались чарам Конгетларов. Красавец Вада – Герфегест чаще других вспоминал именно его – был самым беспощадным сердцеедом и одновременно с этим самым большим женоненавистником из всех Конгетларов, которых Герфегесту приходилось знать. «Если тебе достанет глупости отдать ей свое сердце, имей в виду – она без спросу возьмет все остальное». Теперь у Герфегеста была возможность убедиться в справедливости его слов. Но поздно, поздно!

Хармана добилась своего. Герфегест пленник. Ему не убежать. Он может, конечно, свести счеты с жизнью, но Хармана, похоже, достаточно умна для того, чтобы понимать, что Герфегест так не поступит. Зачем она сделала это? – гадал Герфегест, и на его губах блуждала улыбка отвращения. В тот момент он ненавидел Хозяйку Дома Гамелинов. Ненавидел. И все же понимал, что никогда и ни при каких обстоятельствах не убьет ее.

На том же столике, где и завтрак, Герфегеста ожидали три хрустальных сосуда. Вино, вино и еще раз вино. Герфегест прихлебнул из крайнего сосуда и выругался. По какому-то непостижимо идиотскому совпадению это было белое вино Эльм-Оров. Герфегест даже знал, как называется сорт. «Душистая свадьба». Этой же самой «свадьбой» двадцатилетний Герфегест утолял жажду пятнадцать лет назад, отсиживаясь в подвалах Золотого Замка Эльм-Туоль. Он ждал известий о смерти отравленного им наследника Гелло, схоронившись между бочек, которыми были до краев набиты бездонные погреба отца убитого им человека.

Оба флота были обезглавлены.

На палубе «Черного Лебедя» лежал бездыханный Ганфала, и никто не знал, покинул ли этот мир Надзирающий над Равновесием или лишь на время погрузился в пучины своей внетелесной сущности, чтобы избавиться от невыносимых страданий.

Сердце Стагевда продолжало биться. Но с той же пользой шумит вода горного потока и с тем же тщанием, с каким Стагевд всматривался сейчас в лица своих людей, шлифуют набегающие волны камни на морском берегу.

Вздыбившиеся за спиной Ганфалы доски палубного настила, через которые он приуготовлял погибель Стагевду, разом рассыпались в труху и провалились в трюм. И это положило конец всеобщему замешательству.

Гамелины бросились к своему повелителю. Они успели вовремя – ослабевшие ноги Стагевда были больше не в состоянии держать его обмякшее тело, и он упал на руки своих родичей. Клинки звякнули. Двое родственников Стагевда подхватили их, намереваясь заколоть ненавистного Ганфалу, но Орнумхо-ниоры уже окружили тело Рыбьего Пастыря непроницаемой стеной из щитов.

В это время один из горящих файелантов первой линии мягко ткнулся в весла «Черного Лебедя», и ветер понес по палубе первые искры – провозвестники грядущего пламенного пиршества. Спустя мгновение объятая огнем мачта файеланта угрожающе заскрипела и, кренясь поначалу величественно-медленно, а затем все ускоряя и ускоряя свое растянутое падение, рухнула на палубу «Черного Лебедя». Гамелины едва унесли ноги – мачта падала в точности туда, где находился Стагевд.