Звуки усталой возни, страстные вздохи, хихикает Фелиб, городит какую-то похотливую чушь Манга, а потом – гробовой молчание, слышно только, как шелестит прибой.

– Хуммер тебя раздери, Фелиб, что это с тобой?! – испуганный голос Манги.

– Ты чего… ч-ч-чего… х-хум-мер, да ты что… С-Син? А тебя раз-зве н-не с-сожгли?

Элай не знал, кто такая Син. И хотя он мельком видел ее на Игрищах Альбатросов в Наг-Нараоне, он не интересовался именем вызывающе чувственной спутницы Тай-Кевра. Тогда Элай был всецело поглощен Харманой и других женщин для него не существовало..

Разговора между Фелиб и Манга Элай тоже не слышал и, стало быть, у него не было даже шанса понять, что за превращение произошло там, в сенях.

Браслет не настораживал его, как то было с Харманой, и он, разумеется, не мог предположить, что возня и сдавленные крики Манги как-то с ними связаны.

Однако к чести Элая он, несмотря на поздний час и усталость, не задремал. Даже сама мысль о сне претила ему – он боялся осрамиться перед своей возлюбленной Хозяйкой…

Хармана просила разбудить ее когда зайдет луна. Но он, Элай, не мальчишка и вполне может отоспаться на борту «морской колесницы». Он не станет будить ее – проявит великодушие. На этот раз он покажет себя настоящим мужчиной! Одним словом, Элай был истерически бодр, его сознание бороздили мысли о подобающем воину.

Но Хармана все же проснулась – проснулась сама незадолго до того момента как луна скрылась за горизонтом.

Ведущая из сеней в комнату дверь хижины, сколоченная из прогнивших корабельных досок, вздрогнула от чудовищной силы толчка и слетела с петлиц. Запора на ней, естественно, не было. Впрочем, перед тем как расположиться ко сну, Хармана основательно подперла дверь деревянным горбылем – если этот Манга все-таки задумал дурное, решила осторожная Хармана, это задержит его на пару лишних минут.

Элай вскочил и его вмиг вспотевшая рука сжала рукоять меча.

«Неужели решился-таки, недоносок? Не иначе как снова нанюхался – для храбрости!» – пронеслось в сонном мозгу Харманы.

Она ошиблась – Манга тут был не при чем.

На пороге стояла женщина – поджарая и высокая, с длинной неряшливой гривой волос. Лицо ее было искривлено гримасой ярости.

В руках женщины поблескивал длинный рыбный нож, явно позаимствованный на кухне Манги. Лезвие ножа было обильно обагрено кровью – ее тревожный запах ударил в ноздри. – Фелиб? – сердито спросил Элай.

Женщина не отозвалась. В этот момент Элай окончательно осознал, что на Фелиб ночная гостья похожа, как шишка на ананас. «Может, соседка? У Манги ведь должны быть соседи? И с каких-то пор в гости к соседям ходят нагишом?»

– Чего надо? – взревел Элай. – Поболтать не с кем?

Его взвинченность наконец-то нашла себе достойное применение. В том, что он одержит победу над этой угрюмой обнаженной бабенкой с длинными черными космами и бездонными глазами, в которых плясали изумрудные искорки неведомого пламени, он почему-то не сомневался.

Но Син не сочла нужным объясниться – вместо ответа в Элая полетел кухонный нож.

Элай едва успел закрыться – нож благополучно вонзился в его плечо, дойдя до самой кости. Элай обиженно вскрикнул – нет, эта смурная красотка, кто бы она не была, явилась отнюдь не для просвещенной беседы.

Полученная рана быстро отрезвила Элая.

Рядом с ним – госпожа Хармана и он должен защитить ее. Она, безоружная и беззащитная, свернулась сейчас калачиком под вонючим тряпьем контрабандиста Манги и спокойно спит!

«Спит и даже не подозревает о том, что здесь творится… Она прекрасна… Как трогательно она накрыла голову этим завшивленным одеялом….Она прекрасна! И я буду последним ублюдком если…»

Не без труда Элай извлек из раны нож и уверенно метнул его в ночную гостью.

Син омерзительно завыла – бросок Элая оказался точным.

«О Ярость Вод Алустрала, я попал!»

Хотя нож и вонзился в ее бедро, причинив ей сильную боль, Син не намерена была уступать из-за такой ерунды.

Пока Элай терял драгоценные секунды на то, чтобы извлечь из предплечья нож, она теряла их по-своему. Она была полностью обнажена, лишь на ее густо обернутой мускулами талии красовалось одно-единственное украшение, которое с некоторой натяжкой можно было бы назвать и деталью костюма.

Это был пояс, сотканный из тонких серебряных нитей и украшенный разновеликими неограненными изумрудами. А к поясу был приторочен мешочек, в котором-то рылась Син, теряя драгоценные секунды!

– Нужно было убираться подобру-поздорову, мерзавка! – рявкнул Элай.

В следующий миг его собственный кинжал полетел в живот незваной гостьи по одной из самых изысканных фехтовальных траекторий – с легким предательским перекрутом вершины клинка.

Чудо! Элай снова попал – кровь Син брызнула ему прямо в лицо. Она рухнула на пол.

Элай ликовал и недоумевал одновременно.

С одной стороны, все, что он ни делай, все получается. С другой стороны, воевать с женщиной, теперь уже безоружной и смертельно раненой – не слишком достойное занятие.

«Впрочем, все равно придется снести ей голову – по обычаю да по Алустральскому. Пусть даже это и не очень достойное занятие. Не то Хармана будет сердится – снова начнет распекать за малодушие…» – решил Элай.

Пересиливая жгучую боль в предплечье, он извлек из ножен меч и приблизился к лежащей с открытыми глазами Син. Вспомнив советы своего наставника по фехтованию, он слегка вынес меч назад, и чуток присел, примеряясь к горлу ночной гостьи.

Но тут его их глаза – глаза Элая и глаза Син – встретились и Элай… опустил меч. Вдруг ему стало так больно и так холодно… Словно в оба его глаза одновременно воткнули по ледяной игле, от которых мозг начал потихоньку покрываться инеем…

– Дай мне свою левую руку, мальчик, – властно сказала Син. Она приподнялась с пола, нисколько не смутившись торчавшим из живота кинжалом. – Бери… – промямлил Элай.

– Мне нравятся послушные мальчики, – улыбнулась Син и встала. Теперь ее лицо и лицо Элая разделяло расстояние в один поцелуй. – Приятно слышать, – пробормотал Элай, окончательно потерявший над собой контроль.

Увы, он был не в силах оторвать взгляд от бездонных глаз неубиенной Син. И возражать он тоже был не в силах.

Он выронил меч и Син, не отпуская Элая взглядом, медленно подобрала его.

Теперь в ее руке была мужская варанская серьга с зеленым камнем – за ней-то она и лазила в поясной сарнод.

Элай покорно следил за манипуляциями истекающей кровью Син.

Его галопирующие мысли сделали бы честь любому безумцу: "Ведь все-таки она тоже прекрасна… хотя и не так прекрасна, как Хармана… Не правда ли, милостивые гиазиры, она хороша? Такие трогательные кудряшки внизу живота… И волосы – не такие дивные, как у Харманы…Но тоже густые… Да, жесткие, как конская грива… но тоже ведь, в сущности, волшебные… И пальцы тонкие… с такими острыми ноготками… На запястье – о-о-о! Да это же тот самый, мой браслет! Наверное, я ей его подарил… Он ей как раз впору! Как раз впритык к косточке…. И губы тоже ничего… Хоть и бескровные, но притягательные… "

Губы Син сложились в некоем подобии воздушного поцелуя. Она подалась вперед, к Элаю – она шепнет ему на ухо то, что обязательно должны знать такие красивые, такие наивные мальчики, как он…

Но Син не успела осуществить задуманное, ибо в следующий миг шелковый шнур обвил ее смуглую шею и смертоносно натянулся.

Две сильные руки, державшие шнур сомкнулись за спиной Син крестом, а вместе с ними сомкнулись крестом и концы шнура. Под сводом хижины зазвучали пресекающие злоименное бытие заклинания…

Руки натянули шнур и неумолимый шелк глубоко впился в плоть Син, которая захрипела и забилась в конвульсиях. Но душитель был неумолим. Он повелевал шнуром так же твердо, как минуту назад сама Син повелевала Элаем. Но только власть Син над Элаем теперь окончилась, ибо глаза ее закрылись навсегда.

– Хармана?