Хармана положила руку на плечо Торвенту, побуждая его говорить, – Торвент, отражение Зикры Конгетлара, судя по всему, знал об Озере Перевоплощений больше других.

– Озеро Перевоплощений не имеет любимчиков. Оно не знает ни дурного, ни доброго. Воды его не могут сопротивляться злой воле, не могут, однако, и потворствовать ей. Озеро Перевоплощений – это всего лишь замок. Ключом же является Семя Ветра, – Торвент подмигнул Герфегесту, справедливо полагая, что именно ему больше других будет интересно продолжение разговора, начатого еще на борту крылатого корабля Пелнов и все еще не законченного. – Семя Ветра, брошенное рукой Ганфалы, извратит мир Синего Алустрала, и Озеро Перевоплощений примет его, не воспротивившись. Если же оно будет брошено твоей рукой, госпожа Хармана, в Синем Алустрале воцарится великое благо. Ненадолго, разумеется. Ибо нет ничего в этом мире, что имеет власть продолжаться долго.

– А Сиятельный князь Шет оке Лагин, – вмешался Артагевд, – для чего ему нужно Семя Ветра?

– Семя Ветра? Да ему плевать на Семя Ветра. Ему плевать на Синий Алустрал. Ему, как и тому герверит-скому царьку до него, нужно только одно: чтобы Хум-мер пробудился, – неожиданно для всех рявкнул Перрин, Хозяин Дома Лорчей.

«Быть может, среди Лорчей не сыщется и трех грамотеев, способных дочесть до середины трактат о тонкостях игры в нарк, – подумал Герфегест. – Но это ничуть не мешает им быть самым просвещенным Домом Синего Алустрала».

– Скажи мне, Торвент, – спросила Хармана, заглядывая в глаза регента. – А что будет с Сармонтаза-рой, если Ганфале или Шету оке Лагину удастся-таки бросить Семя Ветра в воды Озера Перевоплощений?

Торвент довольно долго не отвечал – он вслушивался в жужжание невидимого шмеля, внезапно зазвеневшее где-то неподалеку. Самого шмеля, однако, и в помине не бьшо. «Шуточки из Пояса Усопших», – заметил про себя Герфегест, который тоже не торопился с высказываниями – Сармонтазара, сколь бы далекой она теперь ни была, все-таки виделась ему вторым домом, приютившим его на долгие годы. Вершить ее судьбу, пусть даже в сослагательном ключе, ему не хватало храбрости.

– С Сармонтазарой? – голос Торвента дрожал. – Земли, бывшие вотчиной Лишенного Значений, земли Сармонтазары канут в Синеву Вод, дабы Равновесие не нарушалось. Семя Ветра, слившись с водами Озера Перевоплощений, заставит Синий Алустрал, который и есть исконная земля Хуммера, восстать из вод, как это было с Дагаатом.

– Значит, Сармонтазара станет отражением Синего Алустрала?

– В некотором смысле да, – твердо сказал Торвент.

«В некотором смысле да!» – в сердцах вскричал Герфегест. Еще чего не хватало. Он-то по наивности думал, что Семя Ветра и вся эта возня вокруг Дагаата – это дело Синего Алустрала.

Элиен Тремгор. Его сын, Ифтер. Аганна, грют-ский царь. Гаэт, «олененок». Тень Октанга Урайна. Леворго, владетель Диорха. Диофериды. Люди, которые были ему дороги, канут в ничто? И только из-за того, что у него, Герфегеста, не хватило проницательности остаться с ними и сохранить Семя Ветра от нечистых рук? Только из-за его странной наивности, толкнувшей его на путь доверия Рыбьему Пастырю? Да знают ли они вообще, что происходит там, за Хел-танским хребтом? Знает ли Элиен о том, куда направился его Брат по Слову Шет оке Лагин? Да и жив ли вообще Элиен?

– Когда я сделал Тайен и велел ей быть с тобой неотлучно, – шепнул ему на ухо Торвент, – я думал и о Сармонтазаре тоже.

От упоминания запретного для него имени Герфегест вздрогнул. Словно бы ощутив вкус пыльцы с крыла неповоротливого и трогательного бражника. Хармана сделала вид, что не услышала сказанного регентом. Тайен, «сделанная женщина». Воительница Киммерин. Сколь многим дарил свою любовь Герфе-гест Конгетлар за тридцать с лишним лет своей жизни.

Хармана вздохнула. Она не была ревнива, нет. И все же, и все же…

– Закрой глаза, – прошептала Хармана перед дверью, густо исписанной магическими заклинаниями и пояснительными реляциями, выполненными на Истинном наречии Хуммера. Рисунки. Животные, люди, косматые звезды. В иное время в ином месте Герфе-гест рассмотрел бы их получше. Но сейчас – сейчас Герфегест послушно смежил веки. Обычно Хармана позволяла ему видеть все, что она делала. Но на этот раз, видимо, дело было не только серьезным, но и опасным. Сколь долго ему придется стоять вот так?

Хармана встала перед дверью на колени и поцеловала перстень, одетый на лапу страховидной саламандры, фигура которой украшала дверь. Произнесла несколько заклинаний из числа действенных, а потому затертых, и дверь отворилась.

Герфегест стоял неподвижно. За спиной его покоились в ножнах теперь целых три меча. Один – свой собственный. А два других принадлежали раньше Стагевду. Хармане и Стагевду, разумеется.

– Можешь открывать, – сказала Хармана. Герфегест, весьма удивленный скоротечностью магического действа, вошел внутрь Овальной комнаты, на поиски которой они с Харманой потратили долгих два часа. «Когда я была здесь в прошлый раз, она была в правом крыле», – смущенно сказала Хармана, когда они нашли-таки искомый коридор.

Овальная комната была похожа на яйцо изнутри. Скорлупа этого яйца была бордового цвета. «Цвет Великой Матери Тайа-Ароан, Хуммер ее раздери», – отметил про себя Герфегест. В центре комнаты возвышался круглый дырчатый шар, вырезанный неким искусным каменотесом из цельного куска благородной яшмы. Рядом с шаром Герфегест приметил что-то вроде жертвенного алтаря. Оставалось только гадать о предназначении дыр, которыми был изрешечен бордовый шар. Как и о предназначении самого шара. Впрочем, на своем веку Герфегест повидал столько предметов, чье назначение так и осталось туманным, что удивление его уже давно перестало быть побудительным мотивом к тому, чтобы задавать глупые вопросы.

Войдя в комнату, Хармана отвесила земной поклон, побудив Герфегеста последовать своему примеру. Затем, грациозно поводя бедрами, она подошла к шару и возложила на жертвенник венок, сплетенный из черных лебединых перьев – она сплела его незадолго до того, как они отправились на поиски Овальной комнаты. Не пожалев своего веера, чью силу не раз приходилось видеть Герфегесту и остальным Га-мелинам. Когда венок из перьев коснулся жертвенника, в его центре вспыхнуло бордовое пламя, тут же сожравшее принесенное.

– Жертва принята, – удовлетворенно сказала Хармана. – Теперь давай сюда мечи.

Ступая по изумрудно-зеленому ворсу богатого ковра, Герфегест подошел к ней и передал ей оружие. Мечи Стагевда.

– Мы должны вложить в них всю свою силу без остатка. Всю силу стали, звенящей в глубинах нашей страсти. Всепроникающую, словно Первопричинный Ветер, нежность. Помыслы друг о друге. И даже больше. Все воспоминания о том, что было, и надежды на то, что будет. И тогда эти мечи будут вновь освящены нашим сакральным союзом, – сказала Хармана.

Герфегест поцеловал ее бледные, но от этого еще более зовущие уста. Он знал, что сейчас будет любить ее. Сейчас.

Хармана мягко отстранила его руку, обвившую ее талию. Таинственно улыбнулась – как будто извиняясь – и подошла к бордовому шару. Вдруг резким выверенным движением она извлекла из ножен один из мечей. Осмотрела лезвие. Поцеловала лезвие. И вложила его в одно из отверстий, проделанных в шаре. Меч вошел на удивление легко и складно. Словно бы в ножны работы опытного оружейника. То же она сделала и со вторым мечом.

– Если судить по количеству отверстий в шаре, в Овальной комнате можно освятить целый арсенал, – иронично заметил Герфегест, наблюдавший за приготовлениями своей возлюбленной.

– Можно. Но где они, те нелюди, способные пожертвовать на это столько своей жизни? – печально улыбнулась Хармана.

Когда мечи были водружены в отверстия в бордовом шаре, все остальные отверстия закрылись в одно мгновение. Словно бы глаза рыбы миог. Герфегест не удивлялся. Удивляться в таких местах – это значит попусту тратить свое время.