— Знаю, но мне сдается, что к болезни этого ребенка взрослые имеют прямое отношение.

— Я сейчас же приду.

Малыш неподвижно лежал на кровати. Казалось, он просто спит, но это был не сон, а кома. Дыхание осуществлялось с помощью механического вентилятора, а давление поддерживали медикаменты, тщательно отмеренными дозами поступавшие в кровь через крошечные голубые вены.

— Я был готов поклясться, что это Рейс, только до вчерашнего дня мальчик был совершенно здоров. И печень не задета. Мать попыталась его разбудить после дневного сна, но он так и не проснулся. Все показатели в норме, только сахар чуть понижен.

Лесли приблизилась к маленькому пациенту и осторожно откинула одеяло. И тут же профессиональная озабоченность на ее лице сменилась ужасом.

— И это ты называешь здоровьем, Брюс? — стараясь не выдать своих чувств, проговорила она. — Мальчик сильно истощен — мышечная масса мала, а жир и вовсе отсутствует. Или его плохо кормят, или у него что-то хроническое.

— Ты права, — осторожно заметил Франклин. — Он действительно не производит впечатления здоровяка. Но мать уверяет, что еще вчера он играл с детьми на улице.

— Ей можно верить?

— Кажется, она очень обеспокоена состоянием сына. А что ты еще заметила?

— Ну, например, вот эти рубцы на запястьях и щиколотках. — Лесли положила руки мальчика одну на другую, и то, что могло бы сойти за случайные царапины, вдруг соединилось в одну линию. Она проделала ту же манипуляцию с ногами. Результат повторился в точности.

— Господи помилуй! — ахнула девушка. Брюс кивнул.

— Он был связан, да? — вне себя от ужаса прошептала Лесли, высказывая мысль, уже ставшую очевидной для ее коллег-педиатров.— Его морили голодом...

— И похоже, заморили до смерти, — мрачно бросил один из ординаторов.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Мы пытаемся, Лес. Даем все, что имеется в нашем распоряжении, но, увы, это мало помогает. Давление стремительно падает, печень вот-вот откажет. — По голосу Франклина чувствовалось, что он тяжело переживает случившееся.

— Неужели это дело рук матери?

— Почти наверняка. Все ее россказни шиты белыми нитками.

— А отец?

— Они в разводе. Она получает алименты и живет с другом, который тоже почему-то страшно разволновался. Мы забрали ребенка в больницу и вызвали полицию. Они наверняка захотят поговорить и с тобой, Лес.

— Да-да, конечно. Скажи, Брюс, ты когда-нибудь уже видел такое?

— К сожалению, да, и не один раз.

На следующий день, подъезжая к дому Эрика, Лесли не могла отделаться от мыслей о вчерашней трагедии. У нее перед глазами все еще стояли мать мальчика и ее хахаль — оба модно одетые, аккуратно причесанные. На вопросы полиции они отвечали, картинно утирая слезы. Один из полицейских побеседовал с Лесли. Освободившись, она тут же поспешила в палату. Героическая борьба за жизнь маленького пациента, увы, окончилась не в пользу медиков. Лесли вспомнились слова Марка о том, что, когда ежедневно сталкиваешься с чужими страданиями, тебе начинает казаться, будто ты сам умираешь.

То, что произошло вчера, потрясло девушку до глубины души. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о том, как мать может вести себя так жестоко по отношению к родному сыну. Это не укладывалось ни в какие рамки, и все же это была правда. Утром она встала с гудящей головой и с саднящей болью в сердце.

— У тебя усталый вид, дорогая, — участливо заметил Эрик, раскрывая объятия ей навстречу.

Прежде, как бы Лесли ни уставала, для любимого у нее всегда находилась улыбка — радость предстоящего свидания перевешивала любые огорчения. Сегодня же она не могла заставить себя улыбнуться. И прежней радости не чувствовала. Несчастный малыш — жертва бесчеловечной матери — один властвовал в ее мыслях и никак не хотел отпускать.

Прильнув к груди Эрика, Лесли зарыдала.

— Что с тобой, дорогая? Что-нибудь случилось? — озабоченно спросил он, целуя завитки ее каштановых волос.

Лесли заколебалась. Она знала, что Эрик не любит, когда она рассказывает о своих пациентах. Правда, он вежливо выслушивал ее, но никогда не задавал вопросов, давая понять, что его это мало интересует, и при первом удобном случае менял тему разговора.

Лесли давно решила, что обязательно выяснит, в чем здесь дело. Не сейчас, а когда они оба отдохнут — например, на Гавайях. Она должна знать, почему Эрик избегает разговоров о медицине. Ведь это — часть ее жизни, причем немаловажная часть. А что, если когда-нибудь ей понадобится его помощь, поддержка? Сможет ли она на них рассчитывать?

И вот наступил как раз такой момент. То, что произошло в больнице, так ужасно, что одной ей с этим не справиться. Необходимо выговориться, а к кому же обратиться, как не к любимому человеку? Намерение отложить дискуссию до Гавайев начисто вылетело у нее из головы. Она была слишком расстроена, чтобы рассуждать логически.

— Понимаешь, — начала она почти виновато, — вчера ночью в детское отделение блока интенсивной терапии привезли мальчика. Вначале все считали, что у него так называемый синдром Рейс... — Лесли остановилась, почувствовав, как при последних произнесенных ею словах Эрик весь напрягся. — Ты слушаешь?

— Разумеется, — хрипло ответил он, отстраняясь. — Я только что сварил кофе. Хочешь?

— Нет, спасибо. — Она прошла за ним на кухню. — Так вот, вначале думали, что это синдром Рейс. Обычно он возникает после ветрянки или...

— Я знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Не важно. Но врачи ошиблись. Мальчик оказался жертвой жестокого обращения. Об этом сообщается во всех утренних газетах.

— Да, журналисты своего не упустят, — вздохнула Лесли, припоминая, как однажды ей самой пришлось отбиваться от них.

— Представляю, каково тебе пришлось, — посочувствовал Эрик, но в его голосе не было прежней теплоты. — Может, примешь душ и поспишь?

«А может, ты все-таки поговоришь со мной? Я собиралась рассказать о том, что я чувствую, а ты меня обрываешь, сообщая, что факты тебе уже известны. Да не в них дело, неужели ты не понимаешь!»

Этот гневный монолог Лесли не решилась высказать вслух — ее остановило выражение боли в глазах Эрика. «Он хотел бы помочь мне, но не может, — догадалась она. — Есть причина, которая не позволяет ему это сделать».

Ее сапфировые глаза наполнились слезами. Эрик подошел к ней, порывисто обнял и поцеловал.

— Я так люблю тебя, дорогая. Не плачь!

— Я тоже тебя люблю. — «И все же мы должны поговорить. Не сейчас. Как-нибудь в другой раз».

Эрик встретил Лесли в половине девятого у главного входа в ветеранский госпиталь. Беспосадочный перелет на Мауи был назначен на десять утра. Лансдейл решил воспользоваться обычным рейсом, поскольку летели только они вдвоем. Чарли и Джеймс с семьей уже отбыли на Гавайи. Лесли же смогла освободиться только сегодня.

— Доброе утро, — поздоровалась она, целуя его в губы.

— Доброе утро. Ты выглядишь потрясающе, — не сдержал он своего восхищения.

Еще в госпитале Лесли приняла душ и переоделась в дорожный костюм. Ее белый халат и вчерашний наряд — юбка и пестрая блузка — покоились в дорожной сумке.

— Просто ты привык, что я выхожу из больницы в мятом халате и со стетоскопом, — рассмеялась девушка. — А вообще-то я, наверное, выгляжу счастливой. Всю ночь я думала о том, что впереди у меня пять беззаботных дней в тропиках. Было бы преступлением тратить их на сон!

— И все же тебе необходимо отдохнуть. Этот месяц в интенсивной терапии тебя вконец измотал.

— Отдых и тебе не помешал бы. Так что будем отдыхать вместе — это гораздо приятнее, чем в одиночку. — Она многозначительно сжала его руку.

— Да, чуть не забыл. Вчера вечером звонила Дженет. Судя по голосу, она расстроена, что мы не сможем побывать у нее на свадьбе, но просила передать, чтобы ты из-за этого не расстраивалась. — Эрик усмехнулся. — Кажется, я ничего не перепутал, хотя постичь женскую логику довольно трудно.