— Так вот почему... — шутливо протянул Марк. Кэтлин покачала головой. Оба знали, какова истинная причина ее настойчивости.

— Это только дополнительный стимул.

Казалось бы, вопрос выяснен. Но озабоченное выражение не исчезло с лица Марка. Надо ли рассказать жене о том, что его мучит? — размышлял он. Да, надо. Он дал себе слово, что отныне будет делиться с ней всем — не только своими радостями, но и печалями.

— Что с тобой? — забеспокоилась Кэтлин.

— Я решил написать отцу, — признался Марк.

С того январского дня, когда Тейлор-старший заявил, что лучше бы его сын умер, отношения между ними были прерваны.

— Зачем? — спросила Кэтлин, заранее зная ответ.

— Потому что так оставлять нельзя. Ему, наверное, сейчас хуже, чем мне. Я вырвался на свободу и счастлив.

— Ты сам создал это счастье, — напомнила она. — Вопреки ему.

— Отец никогда не желал мне зла, — печально вздохнув, промолвил Тейлор-младший. — Он был убежден, что выбранная им жизненная дорога приведет сына к успеху, славе, богатству. Что здесь плохого?

— А для кого он это делал — для тебя или для себя? — резонно возразила его жена.

— Он в такой же мере жертва обстоятельств, как и я, — с горечью заметил Марк. — Заложник бесплодных надежд, несбывшихся мечтаний. Мне его жаль.

Кэтлин задумалась. В этом весь Марк — неподражаемый, добрый, благородный. И за это она его любит.

— И ты решил...

— Решил написать и все объяснить. Если сумею, конечно.

— Надеешься, что он поймет?

— Надеюсь, что да. И простит.

В середине мая Лесли решила перебраться в пригород Сан-Франциско — Пало-Альто. Здесь она будет неподалеку от Станфордской клиники. Такая близость необходима, поскольку, работая в кардиологическом отделении, она должна быть всегда под рукой — ведь пациентам, перенесшим инфаркт, страдающим аритмией и тому подобными сердечными нарушениями, помощь может понадобиться в любую минуту. Учитывая потребности медиков, городские власти окружили клинику крупными жилыми комплексами, предназначенными для одиноких молодых людей.

«А ты и есть одинокая молодая дама, — напомнила себе Лесли. — И не важно, что одинокие молодые люди тебя не интересуют. И не очень молодые тоже».

Подходящий вариант подвернулся сразу — угловая квартира в превосходно расположенном доме, рядом с которым имелись теннисные корты и плавательный бассейн, к тому же в пяти минутах ходьбы от клиники. Чистая, уютная. Можно было только радоваться такой удаче, но, подписывая контракт на полгода, Лесли ничего похожего на радость не испытывала.

Стоило ей подумать о том, что с Эриком она рассталась навсегда, как у нее начинало щемить сердце. Шли дни, превращаясь в недели и месяцы, а боль не только не утихала, но, наоборот, усиливалась. Лесли видела любимого во сне и часто просыпалась в слезах.

Лишь на работе ей становилось немного легче, но и там зияющая пустота стала ее постоянной спутницей. Она старалась задержаться в клинике подольше, проводила долгие часы в библиотеке, готовясь к переаттестации, и штудировала учебники по кардиологии, чтобы явиться в Станфорд во всеоружии.

Время лечит любые раны, убеждала себя Лесли, в глубине души сомневаясь в справедливости этой расхожей истины. А что, если рана слишком глубока? Или шрам, который придет ей на смену, окажется слишком уродливым? Или вдруг выяснится, что есть раны, перед которыми бессильно даже время?

Сотни раз Лесли протягивала руку к телефону, но не могла себя заставить позвонить Эрику. Она не знала, о чем с ним разговаривать. Человек на том конце провода с недавнего времени стал для нее чужим.

Успешно решив вопрос с квартирой, Лесли возвращалась в Сан-Франциско. Она ехала вдоль побережья. Стоял великолепный весенний день. Теплый ветер приносил запах эвкалиптов и лилий. Пляжи были усеяны загорающими, а в воде плескались любители плавания и серфинга. День, самой природой предназначенный для музыки, хот-догов, смеха и любви. Одна Лесли была на этом спектакле зрителем, но даже ее не оставили равнодушной ослепительно голубое небо, яркое солнце и лазурное море.

Не успела она принять душ и переодеться, как раздался звонок в дверь.

— Джеймс? — удивилась она при виде гостя.

— Привет. Можно к тебе? Я как раз проезжал мимо...

— Подыскиваешь место для нового сногсшибательного курорта? И как он будет называться — «Пальмы Сан-Франциско»? — с неожиданным сарказмом осведомилась девушка.

— Ну зачем ты так? Мы ведь с тобой не враги, — укоризненно заметил Джеймс.

— Это он тебя прислал?

— Нет. Я заходил и раньше, но ни разу тебя не застал.

— Я стараюсь пореже бывать дома, — призналась она, сбавляя тон. Все-таки приятно повидать старого приятеля.

— Лесли, — произнес Джеймс, пожалуй, слишком нежно. Его ласковый голос напомнил ей о том, что значит быть любимой, и в глазах блеснули непрошеные слезинки.

У Джеймса екнуло сердце. Лесли выглядела такой слабой, беззащитной, одинокой. Только сейчас он заметил, что она сильно похудела. На осунувшемся лице выделялись огромные, как озера, сапфировые глаза, затравленный взгляд которых словно говорил: «Неужели найдется еще кто-нибудь, кто захочет меня обидеть?»

— Извини, пожалуйста. Нервы разыгрались, — виновато произнесла она, вытирая слезы.

Он обвил ее руками и крепко прижал к себе. Исходящие от него сила и тепло наполнили Лесли ощущением покоя. Когда-то Джеймс любил ее. А что, если...

Она вздрогнула.

— Ты такая напряженная, — прошептал он, касаясь губами ее волос.

«Ты похожа на натянутую струну — если до тебя дотронуться, раздастся звон», — вспомнились ей вдруг слова Грега, Молодой стажер имел в виду ее внутреннее напряжение, строгие моральные нормы, перфекционизм. Может быть, она слишком строга? Слишком многого ждет от всех, в том числе от самой себя?

— Джеймс, — собравшись с духом, проговорила Лесли, — ты не должен меня обнимать.

— Почему? — спросил он, разжимая руки, но не отстраняясь. — Потому что тебе нужен Эрик?

— Вот еще!

— Взгляни на себя, Лесли. Это гложет тебя. И его тоже.

— Я не желаю о нем слышать, — запротестовала она.

— Придется послушать. Он выглядит ужасно, как и ты, и терзается не меньше тебя. В общем, два сапога пара, — мрачно подытожил Джеймс.

— Ты прекрасно знаешь, что он сделал и чего я не могу ему простить!

— Но я также знаю, чего он не сделал. Он не рассказал о прежней любовнице, зная, что тебе будет тяжело это слышать. Он не стал распространяться о своем опыте общения с врачами, потому что не хотел мешать твоей карьере медика. И он умолчал о смерти сына, зная, что для любого человека смерть ребенка, пусть даже чужого, — трагедия. — На последних словах голос Джеймса слегка дрогнул.

— Откуда все это известно тебе!

— От Чарли. Видишь, Эрик даже мне не рассказал о Бобби — очевидно, из-за Майкла.

— Но к тебе это не имеет отношения, а к нашей будущей совместной жизни могло бы иметь. И еще какое!

— Возможно, как раз этого Эрик и хотел избежать. Я уверен — он ни за что бы не согласился, чтобы ты бросила медицину ради него.

— Я бы бросила, — задумчиво произнесла Лесли. — Когда-то я не захотела поступиться Радклиффом ради Алана, потом интернатурой ради жениха. Но для Эрика...

«Много лет назад я не уехала бы в колледж, если бы могла быть с тобой, Джеймс. А сейчас отдала бы все, лишь бы быть с Эриком».

— Мне кажется, он не хотел, чтобы ты чем-то поступалась — карьерой ли, детьми, — только сомневался, сумеет ли убедить тебя. Поэтому постоянно откладывал разговор.

— Потому что сам не был уверен?

— До встречи с тобой он и не помышлял о том, чтобы снова завести ребенка.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Лесли. Именно это она услышала от самого Эрика, когда он звонил ей в Бостон.

— Он говорил об этом с Чарли.

— Ну вот, опять Чарли! Может быть, теперь они наконец смогут быть вместе. Они ведь подходят друг другу, ты не находишь? — не слишком уверенно промолвила девушка, вспоминая слова Виктории Лансдейл.