— Мамочка, — прошептала Шарлотта сквозь слезы, и листок задрожал у нее в руке. — Я люблю тебя, мамочка...

Поговорив с Эриком, Джеймс отправился к Лесли.

— Привет, — сказала она, открывая дверь, прежде чем он успел воспользоваться своим ключом. — А это что? — Она кивнула на большой черный портфель у него в руках.

— Работа, — лаконично пояснил Джеймс.

Он собирался провести выходные у Лесли. Формально она была свободна от дежурства, но это означало лишь, что она будет ночевать дома, а в больницу все же забежит и в субботу, и в воскресенье.

— Работа? — смеясь, переспросила она.

— Ну да. Я, как и ты, работаю даже в выходные. Мне как раз хватит времени, пока ты будешь совершать утренний обход. Тем более что зачастую он растягивается на весь день, — усмехнулся Джеймс. Если это и было преувеличением, то лишь отчасти. — Как служба?

Девушка улыбнулась. Ей было приятно, что он интересуется ее работой. Она подробно рассказывала ему о своих пациентах. Иногда, когда речь шла о неблагополучном исходе, Лесли плакала, и тогда Джеймс утешал ее, гладя по мягким каштановым волосам.

— Неважно. Ночью привезли четверых тяжелых.

— Значит, выходные мне придется коротать одному.

— Не исключено.

— Ну что же, может, это и к лучшему. Я только что разговаривал с шефом. Он намерен купить вдвое больше земли, чем планировалось; соответственно и мне предстоит вдвое больше работы.

— И что это будет?

— Курорт на Мауи.

— Как интересно! Можно взглянуть?

— Разумеется, — кивнул Джеймс, раскладывая бумаги на кухонном столе. Прежде они никогда не обсуждали его работу, да он и не появлялся у Лесли с чертежами. — Вначале фирма намеревалась ограничиться отелем. Примерно таким.

Лесли взглянула на протянутый листок и обмерла. Это был не просто отель, а произведение искусства, грациозно, естественно, элегантно вписывающееся в окружающий ландшафт. Она никогда не видела ничего подобного.

— Как красиво! Неужели ты сам это придумал?

— Дизайн действительно мой. Мне предоставлена полная творческая свобода. Президента компании, финансирующей проект, интересует прежде всего качество. В средствах он меня не ограничивает.

— Изумительно, — снова похвалила Лесли, не сводя глаз с чертежа. — Жаль, что я никогда не была на Гавайях.

— Я сам побывал там только прошлым летом — делал первоначальные наброски. Теперь, когда владения компании расширились, мне снова предстоит туда поехать.

— Но отель остается в проекте?

— Конечно. Строительство должно начаться в следующем месяце. Но теперь он будет лишь частью большого курортного комплекса, — принялся объяснять Джеймс. Чувствовалось, что он в восторге от предстоящей работы. — Отель окружат дома, кондоминиумы. За выходные я попытаюсь прикинуть все это на бумаге, но чтобы окончательно определиться, мне надо посмотреть, что конкретно представляет из себя новый участок.

— И когда ты уезжаешь? — с деланной небрежностью поинтересовалась Лесли, хотя сердце у нее екнуло. Неужели им придется пожертвовать очередным свиданием?

— Пока не знаю. Вероятно, на следующей неделе. Кстати, шеф может позвонить мне и в выходные. Я дал ему твой номер. Не возражаешь?

— Конечно, нет, — отозвалась девушка, оборачиваясь к Джеймсу. У нее вдруг появилось четкое ощущение, что их встрече чего-то не хватает и что он тоже это чувствует.

Как только их губы встретились, она тут же поняла, в чем дело: не хватало поцелуя, прикосновения. В первую минуту они поздоровались как просто знакомые, а теперь приветствовали друг друга как влюбленные.

— Привет, — прошептал Джеймс, целуя ее в шею и крепко прижимая к себе. — Я по тебе скучал.

— Я тоже, — шепотом ответила Лесли и повела его в спальню. Она закрыла глаза, отдаваясь его ласкам. Когда Джеймс прикасался к ней, она всегда мысленно представляла одно и то же: цветущий луг, оранжево-багровый закат, сверкающую голубую воду, белоснежные яхты, песчаный пляж, горные вершины, покрытые снегом, ласковые лучи осеннего солнца. Эти образы, такие яркие, теплые и чувственные, со школьных лет ассоциировались у нее с Джеймсом. До недавнего времени в этой картине отсутствовала лишь одна деталь: они с Джеймсом занимаются любовью в ее постели.

По мере того как ритм их движений нарастал, предвещая пик наивысшего наслаждения, образы, придуманные Лесли, слились в сплошное золотисто-желтое сияние.

— Джеймс... — прошептала она от избытка чувств. И как всегда, до нее донеслось ответное:

— Лесли...

Так называемый «утренний» обход закончился только в три часа дня. Лесли вышла из больницы и поехала домой. Проезжая по набережной — воды Тихого океана были зеленовато-серыми и какими-то неприветливыми в этот унылый ноябрьский день, — девушка думала о Джеймсе. О Джеймсе и о себе. О Джеймсе и о Линн.

В этих мыслях не было ничего нового. Они одолевали ее всякий раз, когда она вообще оказывалась способной думать, мыслить рационально, логически. В присутствии Джеймса это было невозможно — их свидания украдкой были драгоценностью, которую не годилось омрачать.

Итак, прошло шесть недель. Шесть недель, в течение которых они виделись при каждом удобном случае.

Не стоило затевать все это, а начав, дав волю чувствам, томившим обоих еще со школы, следовало закончить как можно скорее.

Им надо было заняться любовью один раз, чтобы довести до конца то, что было прервано много лет назад у озера. Это было бы достойное завершение, вполне понятное и простительное.

Но они пошли дальше. Они продолжали заниматься любовью уже не как подростки, а как мужчина и женщина, одержимые страстью и желанием.

Можно было остановиться позднее, когда они задали друг другу вопросы, мучившие их много лет, и поделились чувствами, которые оставались невыясненными все эти годы.

— Почему ты ушел с той вечеринки, когда мы с Аланом целовались?

— А ты как думаешь? Я не мог на это смотреть. Я хотел тебя.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Ты сама знаешь почему.

— Почему ты не поцеловал меня на пароме?

— Я хотел, но у меня губы свело от холода. Господи, неужели дело было только в этом?

— Почему ты всегда танцевал со мной всего один танец? Зачем бросал на прощание ничего не значащую фразу и уходил? Как ты оказался рядом со мной на том футбольном матче?

— Потому что, разговаривая с тобой или просто стоя рядом, я все время чувствовал, что в моей жизни есть ты. Ты была для меня лучом света. Мне казалось, что и я тебе нравлюсь.

— Казалось? Да ведь это было очевидно! Не заметить этого мог только слепой. И все-таки — почему всего один танец и одна фраза?

— Потому что я боялся, что тебе со мной неинтересно. Ты ведь сама сказала — у меня была занижена самооценка. Тогда, разумеется, я этого не осознавал. Просто боялся тебя оттолкнуть неловким словом или жестом.

Вот на этом стоило и закончить — восстановив прошлое, поделившись былыми мыслями и чувствами.

Но они не остановились. Они продолжали быть вместе и теперь делились не прошлым, а настоящим. К середине ноября Лесли и Джеймс из влюбленных школьников превратились во взрослых любовников — мужчину и женщину, которые сознательно выбрали друг друга.

Лесли хорошо это понимала, как понимала и то, что Джеймс считает иначе. Каким-то образом он умудрился так построить их отношения, что они не мешали его браку. На его взгляд, отношения с Лесли принадлежали прошлому. Только он упускал из виду, что происходило-то все в настоящем.

Лесли понимала, что, как только Джеймс осознает свою ошибку, все будет кончено. Он любил ее много лет назад, когда она была девочкой. Он мог бы полюбить ее и сейчас как взрослую женщину, если бы не Линн. Линн олицетворяла его настоящее и будущее. С ней он намеревался прожить оставшуюся жизнь.

Лесли никогда не обсуждала с Джеймсом его жену, но она хорошо помнила, какой теплотой светились его глаза, когда он рассказывал о Линн в тот вечер в ресторане. Она старалась не думать о том, что было бы, будь Джеймс не женат. Сумели бы они пронести сквозь годы свои отношения, ничем не запятнав и не омрачив их? Или их бы постоянно преследовала мысль, что неудовлетворенные желания юности нельзя исполнить в зрелом возрасте?