Задорная манера письма заставила Марка вспомнить автора, хотя вряд ли он нуждался в подобном напоминании. Он думал о Кэтлин каждую минуту, скучал по ней, хотел ее. И в то же время понимал, что она была права — им надо немного побыть вдали друг от друга.

На Марка навалилось столько проблем, что решить все сразу ему оказалось не под силу. Поэтому он решил сосредоточиться на одной — разобраться в своих чувствах, связанных с разводом. По поводу разрыва с Дженет он испытывал лишь печаль и сожаление. Вернуться, начать все сначала — такой мысли даже не возникало. Собственно, и возвращаться было некуда. Их любовь стала прошлым и теперь существовала только в их сознании да в истекающих болью сердцах.

Союз Марка и Дженет распался, но надо было жить дальше — извлечь уроки из прошлого и постараться не повторить прежних ошибок. Одну ошибку он уже допустил, но, к счастью, Кэтлин вовремя на нее указала.

Существовала опасность и других ошибок — тех, которые он не заметит сам и на которые не обратит внимания Кэтлин. Не обратит, пока, как и в случае с Дженет, не станет слишком поздно.

Марк чувствовал, что риск совершить подобную ошибку остается, и не в последнюю очередь потому, что имеется еще одна проблема. Огромная нерешенная проблема его жизни, о которой догадалась Дженет и существование которой он яростно отрицал.

Только теперь, проводя долгие ночи в одиночестве и размышлениях, он понял, что Дженет была права. Ему не нравилось быть врачом. Эту профессию выбрал для него отец, этого ждали от Марка окружающие. К тому же он всегда стремился стать самым лучшим...

Но в действительности Марку не нравилась медицина. Более того, как верно выразилась Дженет, он ее ненавидел.

Что же теперь делать? На этот вопрос у него не было ответа. Принять решение сейчас, когда он с головой погрузился в работу, было непросто. Но может быть, со временем он сумеет найти выход.

Пока не нашел. А из-за этого один брак уже окончился неудачей.

Взглянув на приглашение и сверившись с календарем, Марк понял, что не сумеет побывать на генеральной репетиции — на этот день выпадает его дежурство. Значит, он будет свободен в день премьеры.

Марк повертел в руках билеты. Два. «Ох уж эта Кэтлин! — подумал он улыбаясь. — Напоминает, что я должен развлекаться...»

Она и в этом оказалась права. После отъезда подруги Марк, памятуя ее просьбу, перестал игнорировать женские авансы, щедро раздаваемые ему с того дня, как он снял обручальное кольцо.

Все это напоминало школу — то же кокетство, те же заигрывания. Только сейчас они стали откровеннее, в каком-то смысле грубее. Женщины недвусмысленно давали Марку понять, что не прочь переспать с ним.

При этом ни одна не преследовала матримониальных целей. Тезис Кэтлин о том, что недавно разведенные мужчины не годятся в мужья, зато из них выходят отличные любовники, похоже, разделяло большинство представительниц слабого пола.

Им хотелось развлечься, показать, чего он был лишен, будучи женатым. Ни одна и не думала в него влюбляться. Те же, кто относился к Марку серьезно, кто втайне вздыхал о нем, держались в стороне. Пусть пройдет время. Может быть, через год, когда он эмоционально созреет для новой привязанности...

Марк с легкостью вступил в игру. Это оказалось до смешного просто. Ставки были невысоки, риска разбить чье-то сердце не существовало. Мимолетные связи не только не угрожали его отношениям с Кэтлин — напротив, они их укрепляли. Еще до ее возвращения он выйдет из игры, причем без всякого сожаления.

А до тех пор почему бы нет? Так соблазнительно хотя бы ненадолго сбежать от одолевающих его проблем, от бесчисленных вопросов, на которые нет ответа, от морального гнета, давящего на него всю жизнь...

Ни с одной из любовниц Марк не встречался более трех раз. И только с Гейл получилось по-другому.

Она начала заигрывать с ним, как только он поступил в ординатуру, — обручальное кольцо ее ничуть не смущало. Во-первых, браки врачей часто распадаются, во-вторых, замуж за Марка она все равно не собиралась.

Гейл уже десять лет работала старшей сестрой кардиологического отделения, имела большой опыт, поэтому Марк слегка удивился, когда во время дежурства она вдруг позвонила ему и попросила зайти в отделение — дескать, не может сама разобраться в кардиограмме.

— Взгляни на эту линию. Никак не соображу — брадикардия или тахикардия?

— Тахикардия, разумеется, — ответил Марк, не понимая, как медсестра с солидным стажем может не видеть того, что очевидно любому первокурснику.

— Я и сама так думала, но решила посоветоваться. Спасибо. — Она подняла на него смеющиеся зеленые глаза. — Как дела, Марк?

— Хорошо.

— И только?

— С каждым днем все лучше, — отшутился он. Неожиданно Гейл подошла к нему вплотную и запустила пальцы за ремень, поддерживающий его рабочие штаны.

— Исхудал, бедняжка. Видать, кормить некому?

— Гейл! — укоризненно произнес Марк, отводя ее руку, но не покидая кабинета, как наверняка поступил бы раньше. Он был заинтригован. К тому же Кэтлин уехала так давно...

— Почему бы тебе не прийти ко мне на обед? — с невинным видом предложила она.

Вечером, когда они, насладившись любовью, лежали рядом в ее постели, Гейл вдруг прыснула.

— Да я знала, что это тахикардия. Просто хотела, чтобы ты обратил на меня внимание.

— Под фальшивым предлогом?

— Под любым. Да тебе и самому этого хотелось.

Марк молча поцеловал ее и подумал: «Возможно, она права».

Марк решил, что на премьеру пойдет один. Вряд ли Дженет понравится, если на ее торжестве он появится в обществе посторонней женщины. И еще он подумал, что не худо бы уведомить бывшую жену о своем приходе.

В последний раз они беседовали в начале января, когда Дженет предложила ему забрать «коробки с воспоминаниями». Марк набрал номер своего прежнего дома. Телефон был отключен. На станции ему дали другой номер — пригородный. Значит, Дженет уехала из Сан-Франциско.

— Привет. Это Марк, — сообщил он, когда она сняла трубку.

— Привет, — спокойно отозвалась она.

— Как дела?

— Хорошо. Прекрасно.

— Где ты теперь живешь?

— На побережье, к северу от города. Снимаю небольшой коттедж. — Судя по голосу, Дженет была довольна своим новым обиталищем.

— А как дела в театре?

— Чудесно! — с энтузиазмом ответила она. — Я многому научилась.

— Не так, как было в Линкольне и в Омахе?

— Совсем по-другому.

— Я хотел прийти на премьеру... — «Если ты не возражаешь».

— Конечно, приходи. У Кэтлин есть билеты. Кстати, я не видела ее ни на одной репетиции.

— Она уехала. До июля.

— Вот как!

— Я приду один, так что ты сразу меня заметишь — рядом со мной будет единственное пустое место во всем зале.

— Вряд ли я буду смотреть на публику.

— А когда-то смотрела.

Это была правда: выступая в Линкольне, Дженет всегда отыскивала глазами Марка и пела как будто специально для него.

— Пожалуй, — нехотя согласилась она и, помолчав, уточнила: — Так ты действительно будешь один?

— Ну да.

— Почему бы тебе не пригласить Лесли? Мне бы очень хотелось ее повидать. Сама она вряд ли достанет билет.

— С удовольствием, — сразу согласился Марк. Лесли никому не помешает. Она придет в театр, как и он, — ради Дженет.

— Позвони ей прямо сейчас. Она дома — мы с ней только что разговаривали. Я пыталась убедить ее прийти на премьеру. По-моему, она не прочь.

— Конечно, позвоню. У тебя есть ее телефон?

Продиктовав номер, Дженет как бы между прочим добавила:

— Почему бы вам с Лесли после спектакля не заглянуть ко мне в гримерную? Я предупрежу помрежа.

На работе Марк и Лесли частенько перезванивались.

— Марк, я в «неотложке». Случай серьезнее, чем я предполагала. Ты мог бы спуститься?

— Лесли, тебе давно пора домой. Сегодня мое дежурство, а не твое.