— А ты возразил, что если бы я его любила, то пошла бы на жертвы, несмотря на свой возраст.

— Неужели я так сказал?

— Что-то в этом роде. И знаешь... — Она запнулась. Почему бы не рассказать ему все? — Когда ты так сказал, я подумала, что ради тебя отказалась бы даже от Радклиффа.

Джеймс посмотрел на свой бокал, потом снова поднял глаза на Лесли.

— Правда?

Она кивнула.

— Вряд ли из этого что-нибудь получилось бы, — отрезал он.

Лесли с улыбкой пожала плечами.

— Я просто объясняю, что чувствовала тогда.

Он пошарил в кармане, вытащил сигарету и закурил. Его лицо скрылось в кольцах дыма. Обычно Лесли не любила, когда курили в ее присутствии. В таких случаях ее сапфировые глаза становились ледяными. В них ясно читались негодование и осуждение. Теперь же, глядя на Джеймса, она думала: «Какой он красивый, когда курит! И какой сексуальный...» Она покачала головой, отгоняя эту мысль, и улыбнулась.

— В чем дело? — спросил Джеймс.

— Так, ничего. Небольшой парадокс, который я пытаюсь разгадать.

— Насчет моего курения?

— Да.

— Больше не буду. — Он принялся тушить окурок.

— Да нет, пожалуйста. А парадокс вот какой. Уже несколько лет я имею дело с людьми, которые нанесли непоправимый ущерб своему здоровью, а то и убили себя курением. Иногда я ужасно злюсь на них. Мне приходилось видеть на вскрытии почерневшие легкие, рак гортани...

— Я же выбросил сигарету, — перебил Джеймс, кивая на пепельницу.

— В этом-то вся загвоздка — ты выглядишь прекрасно, когда куришь. О большинстве людей этого не скажешь, а ты — да. Мне всегда нравилось смотреть на тебя с сигаретой.

— Хочешь, опять закурю?

— Нет, — совершенно серьезно возразила она. — Нельзя ради моего удовольствия подвергать опасности твои легкие. И твою жизнь. Та моя половина, которая не страдает эгоизмом, а заботится о твоем здоровье, подсказывает, что лучше бы ты вообще не курил.

Джеймс посмотрел на нее так многозначительно, что смущенная Лесли поспешила отвести глаза.

— Итак, расскажи о себе. Начни с Черил.

— Черил... — протянул он. — Она была женой лучшего друга моего брата. Они оба воевали во Вьетнаме, и Черил чувствовала себя одиноко. Наши отношения ничего не значили, Лесли.

— Но это было приятно?

— Во всяком случае, помогло мне скоротать лето. А в сентябре ее муж и мой брат вернулись из Вьетнама — физически здоровыми, но эмоционально сломленными, — с горечью продолжал Джеймс. — Как бы то ни было, Черил вернулась к мужу. Собственно, ничего другого и не предполагалось.

— Мне кажется, она тебе нравилась, — сказала Лесли, вспомнив тот злополучный августовский вечер.

— Разумеется, она мне нравилась, но наши отношения ничего не значили ни для нее, ни для меня. Просто попытка уйти от одиночества.

Лесли с сомнением покачала головой.

— Это было то же, что у тебя с Аланом. Ты же знала, что это не любовь, но тебе все равно было хорошо.

— Ни он, ни я не были женаты, — возразила она и, помолчав, добавила: — И не спали друг с другом.

— Этого я не знал. Мне казалось... — Джеймс не докончил фразу. Он вспомнил, как тогда, у озера, ему ужасно хотелось заняться любовью с Лесли. Тогда, как и много раз перед этим. Ему и в голову не приходило, что для нее это было бы впервые. Немудрено, что она сбежала.

— Я была наивной школьницей, Джеймс. Да ты и сам это знаешь. Повзрослела только в Радклиффе.

Он кивнул, думая о том, какие еще из его предположений не соответствовали действительности.

— А потом я написала тебе то дурацкое письмо, — напомнила Лесли.

— Почему дурацкое? Это письмо спасло мне жизнь.

— Каким образом?

— Оно пришло на лесозаготовки вместе с письмами Черил. Мы получали почту два раза в неделю, а писала она каждый день. Обычно я не читал ее посланий — они были похожи как две капли воды. Но все-таки хранил. Туда же попало и твое — нераспечатанное.

В ту осень я начал учиться в университете, как и намеревался. Моего энтузиазма хватило на две недели. — Он помолчал и со вздохом продолжил: — Энтузиазм по поводу учебы сменил энтузиазм к наркотикам.

— Ты пристрастился к наркотикам?

— Мне было все равно что, лишь бы забыться, — с горечью объяснил Джеймс, вспоминая те годы. — Спиртное я уже пробовал, марихуану тоже. Теперь очередь дошла до более сильных средств.

— Но зачем? — недоуменно спросила Лесли.

— Вначале было любопытно. Достать наркотики не составляло труда. Наверное, и в Бостоне было так же. Ты хоть попробовала марихуану?

— Нет, — покачала головой девушка, вспоминая, с каким презрением относилась к студентам-наркоманам, которые не могли и дня прожить без ядовитого зелья. Ее собственное любопытство распространялось совсем на другие вещи: интересных людей, с которыми судьба свела ее в университете, лекции, студенческую жизнь. Единственное, в чем она позволила себе поэкспериментировать, был секс, да и то на последнем курсе и с человеком, которого, как ей казалось, она любит.

— Нет? Ну а с моей точки зрения это был идеальный способ забыться. С помощью таблеток я кое-как дотягивал до конца дня. Мне виделись огни и краски, которых не существовало в действительности, и я не видел того, что действительно существовало, но о чем я предпочел бы забыть. Наркотики примиряли меня с самим собой.

— Забыться? Уйти? Примириться с собой? Я тебя не понимаю.

— Наверное, когда мы учились в школе, ты считала меня человеком, контролирующим свои поступки, знающим, чего он хочет, и добивающимся этого, — начал объяснять Джеймс. — Ведь так?

— Ну да. Ты казался таким спокойным, уверенным в себе. По-моему, ты был единственным, кому удалось идеально вписаться в нашу компанию, не порывая с собственной. И там и здесь ты был на месте. Казалось, тебя ничто не смущает, — сказала Лесли.

— Это была иллюзия. На самом деле я был испуганным маленьким мальчиком, отчаянно пытавшимся найти себе подходящее место. При этом я вовсе не был уверен, что мне удастся отыскать такое место, а если оно даже найдется — что меня туда пустят.

— Но ведь ты был таким умным, талантливым!

— Я не верил в свои силы. Мне казалось, что рано или поздно я потерплю неудачу.

— Но почему? — искренне изумилась она.

— Потому что мне каждый день твердил об этом мой папаша-алкоголик, — мрачно изрек Джеймс.

— Господи! — ахнула Лесли. — Твой отец — алкоголик?

— И он, и мать, — с горечью поправил Джеймс. — Наверное, в университете тебе рассказывали о таких, как я?

Она задумчиво кивнула.

— У родителя, страдающего алкоголизмом, отсутствует чувство собственного достоинства, и свою ненависть к себе он переносит на детей. Как правило, такой ребенок изо всех сил старается добиться успеха, чтобы заслужить родительскую любовь и одобрение, но взрослые не способны его приободрить, и ребенок постоянно чувствует себя неудачником, хотя в действительности таковым не является. Он словно обречен на поражение, — единым духом выпалила Лесли, суммируя то, что слышала в университете об этом недавно открытом синдроме.

— Все правильно. Конечно, будучи ребенком, я не понимал, что проблема не во мне, а в отце. Я только знал, что не оправдываю его ожиданий. А потом это превратилось в мою проблему. Люди, обладающие чувством собственного достоинства, не заводят шашней с женой приятеля, не травятся наркотиками изо дня в день, не пытаются разрушить свою жизнь.

— Часто дети алкоголиков сами становятся алкоголиками, — вставила Лесли. Она видела, что после ее слов в глазах Джеймса появилась боль, и могла лишь догадываться, через какие страдания ему пришлось пройти, чтобы в конце концов выжить.

— Я не исключение. Одно время я пил, потом пристрастился к наркотикам. Девять месяцев — почти весь первый курс — я был постоянно одурманен, причем иногда несколькими средствами сразу.

— Где же ты их доставал? Он улыбнулся ее наивности.

— Неужели ты не помнишь эту эру свободной любви, вседоступности, вседозволенности? Ведь в начале семидесятых ты уже училась в колледже.