Е. РЕДИНУ Ваш дальний родич, светлый Моцарт, За то что жил и пел легко, Испил отравы тайной оцет, Налитый дружеской рукой. Но в наши дни иные травы Иным сжинаются серпом – И стих, пропетый для забавы, Нам служит огненным столпом. 21.I.1922 ЕМУ ЖЕ Не хочется дразнящий силуэт Мне Вам писать на Ваши именины, Но, вспомнив лад галантный и старинный, Вам посвятить ласкательный сонет. Итак, примите дружный наш привет За то, что в век нестройный и бесчинный Вы пишете без цели, без причины, Как пишет только истинный поэт. О, в песне Вашей процвела наглядно Сухая трость лозою виноградной, Чей плод вернет полузабытый рай. Нам не уйти из радостного плена И мы легко прощаем, если пена Игры таланта льется через край. 4.II.1922 АВТОРУ CI-DORE А. Кочеткову Ты вопросил – нельзя нелепей – Расширить детские глаза: «За что в греховном Ci-Вертепе Я отпущенья ci-коза?» За то, что ты гулял, проказник, Средь белых рук жестоких лилий, «Когда мы чтили каждый праздник И каждый цветик на могиле». За то, что, когда мы безбожно Ломали – для жены – ребро, «Перебирал ты осторожно Струн утомленных серебро». И, наконец, за то, что ныне «От пляски с пеньем на заре» Уносишься «еще невинней» К своим лягушкам в Ci-Dore. 12/25.VI.1924 М. СЛ. («Опять Ваш день,Михал Иваныч…») Опять Ваш день, Михал Иваныч – В июле беды все лихи – Опять кропать мне, поздно за ночь, Вам именинные стихи. В моей заигранной колоде Немало нераскрытых карт – И к ним влечет меня, уводит Воспоминания азарт. «Онегин, помните тот» вечер, И перса пышные хлеба, Когда углом впервые встречным Свела две линии судьба? К Вертепу дверью оказалась Пекарни узенькая дверь. Но я «неузнанной» осталась Для Вас тогда – как и теперь. С тех пор все знаки в Зодиаке Сменило солнце три раза – А мы всё грызлись как собаки, Как кошки фыркали в глаза. И даже становилось жалко, Когда стихал сраженья пыл И несговорчивый Михалка Как агнец тих и мирен был. Но в смене Ваших декораций Следила я и взгляд, и жест – И ведал тайну муз и граций Ваш полустертый палимпсест. И на лице бесстрастном этом, Где стынет стали полоса – Клянусь, я вижу Кифарэда Опустошенные глаза. И этот голос монотонный, Где моря пенится бурун – Клянусь, я слышу потаенный Нестройный рокот строгих струн. И этот жест, где вызов скован, Где за враждой горит любовь – Клянусь, я чувствую: готов он Сразиться насмерть с Музой вновь. Так вот что мне шептали карты, Тасуясь в вещей пестроте, Пока Вы августы да марты Влачили в тусклой немоте, Сажали птенчиков по гнездам (Кляня меня исподтишка), Гадали по вертепным звездам О дальнем будущем стиха. А шифр на последней карте Растолковал мне старый парс: Своей Comedia dell’ Arte Не обратите в жалкий фарс, И не топите сердца груза На дне приманчивом стекла – Зане боровшемуся с Музой И побежденному хвала. 12-25.VII.1924 М. М.
Удел досадный и нелюбый, Но одинаков у двоих: Ты век свой кротко лечишь зубы, Я – заговариваю их. Морочим головы мы людям, Ты – по науке, я – стихом. И верно после смерти будем Помянуты мы не добром – А станут, в запоздалой злобе, Одно и то же говорить: Они умели ловко обе Глаза нарочно отводить. Никто, внимая нашим сказкам, Не угадал, в конце концов, Что за чужою темной маской Таилось ясное лицо. Что ж, так и будем в жизни длинной Вытягивать бессрочный стаж – Пока не стала бормашина И не сломался карандаш. 22.VII.1924 МИЛОЧКЕ АНГЕЛИДЗЕ I.«Помечтала барышней уездной...» Помечтала барышней уездной, Почитала Жития монашкой, Постояла куколкой любезной Рядом с палевою в розах чашкой, Соловьем запела во скворешне, Стрекозой на травке стрекатая, И лепечет под родной черешней: «Старый мир… прочь руки от Китая». Кто же эта в лицах небылица? Кто она – восьмое чудо света? Это Милка, в зелени Девица, В крыльях стрекозы – душа поэта. Это Милка в Скипе и в Вертепе, Плача и смеясь (но не пророча), Просто шьет из жизненных отрепий Редкого искусства узорочья. |
