ПОД СНЕГОМ I. «Запушено на небо окно…» Запушено на небо окно Просеянною снеговой пылью. Не выпрямиться ив сухожилью – Заиндевелостью сведено. Уснуло подснежное зерно, Покорное зимнему засилью. Белым-бело земному обилью, Подземельному темным-темно. Глубоко залегла тишь да гладь, В потемках затаилась бесследно, Бесчувственно, немо, безответно. Снежинкам привольно зимовать, Былинкам не больно истлевать, Невидно, неслышно, неприметно. 20.I.1936 II. «Еще не светло, но уже не темно…» Еще не светло, но уже не темно, Шатнулись, качаются тени, Прояснилось из-за деревьев окно, Наметились сизым ступени. Кривая луна унесла, как грибы, Все звезды в дырявом лукошке, И, выпав, одна у небесной избы Осталась лежать на дорожке. Большая, яснее, хрустальнее всех, Дрожит в холодке спозаранку. Такую светильницу снять бы не грех В полон бы пригожую бранку! Привстала ль на цыпочках я до нее, Она ль за меня зацепилась – Но только замерзлое сердце мое На тысячи льдинок разбилось. И каждый осколок, светясь и звеня, Пронзает восторгом и болью, И рвется он вон из груди у меня К раскинувшемуся всполью. В глазах, на руках ли – одно к одному – Сверкает, струится и тает – Лучи или слезы, никак не пойму. Звезда закатилась. Светает. 25.I.1936 III. Хроника И.П. Очень приятно – залечь средь хлама – и жмурить разнеженные глаза. Очень занятно оно, то самое, щурится на меня из-за ширмы: «и чего она всё мечется? ишь, бормочет: не найти, хоть брось». А помнишь, недавно, с черной лестницы ты вошел, больной, тощий насквозь, и сказал: «камешки несъедобные, шубка не теплая, а потому пустите меня к себе, очень неудобно и плохо маленькому одному». Вот и живем, и довольно дружно мы, ссоримся подчас, ежели ты книжки мои своими игрушками воображаешь и рвешь листы. Я и досадую: вот убожество – нянчиться с ним, свалишься пока! Но он не один — многое множество смотрит из щели его зрачка. Тянутся ко мне сквозь него – травами с прежних дорог и с родных могил – полузамученные забавами тех, кто беспомощных не щадил. Голые крылья, клювики цапкие всех птенцов, выпавших из гнезда, все беззащитные руки и лапки тянутся, через него, сюда. В нем, сквозь него, я тоже вот с этими, кто одни, я с теми, кто ничьи, общими связаны мы приметами: у них, как у меня, нет семьи. А болести – пусть, в теле как цвель они, но пойдемте вон к той душистой ветле: выеден ствол, а ветви все зелены, иначе нельзя – гнездо в дупле. И у нас с тобой нечто подобное: звереныш, детеныш – не пойму, иначе нельзя – очень неудобно и плохо старенькому одному. Вам отвечу, кто суть высокопарно прячет за чьи-то высшие права: сантиментально? нет – гуманитарно, если к вам еще дойдут слова. 13.I.1937 IV. «Снег, все улицы заметающий…»
Снег, все улицы заметающий, Читать надоело до оскомины, Жмусь у печки, перебираючи Не четки, не карты – помины. Палисадник, сумерки-памерки, Снежинки – или вишень цветение, Шаги – или вздохи – замерли, Туман – или наваждение. Прошло – а было так недавно, Прошло – и стало так давно. А пляшет, кружится исправно Постылых дней веретено. И, хоть ни холодно, ни жарко Ни от добра, ни от греха, А жизнь, сухая перестарка, Всё рядится для жениха. Напрасно, бедная, пойми ты: Хоть ешь и пей на серебре, Не зацветут твои ланиты Снежком на утренней заре. И то, что смолоду хотело, Пленяло, заворожено, Как цветень вишень облетело Давным-давно, давным-давно. А всё же – остудила древность Когда-то огненную кровь, Не ранит страсть, не жалит ревность, Но не мертва твоя любовь. Она подспудна, потаенна, Она стара, она страшна, Как ночь – слепа, как день – бессонна, Всё ближе к вечности она. И у порога, где безгласна И недвижима красота, Она как молодость прекрасна, И безрассудна, как и та. Снег и снег, идет нескончаемый, Хватило бы до весны и глетчеру. Что же, погреемся за чаем мы, Надо бы протопить к вечеру. 22.I.1936 |
