8. «Кровавый выем белого венца…» Кровавый выем белого венца, Его кайма в червонной позолоте. О, в чьей крови – какой дробимой плоти – Подножие воздушного дворца? Ты, Солнце, ты, обличив ловца, Ты пьешь – ненасытимое в охоте – И капли влаги ржавой на болоте, И брызги крови на шипах волчца. И стынет в небе дальняя морена – Воды и крови пенная струя. И славят Солнце роды и колена, Не ведая, что вечно – только я, Моя неволя – тленности края, Моя свобода – солнечного плена. 9. «Моя свобода – солнечного плена…» Моя свобода – солнечного плена, Меж небом и землей моя черта – Менять все облики и все цвета, Чтоб новый миг – иного действа сцена. Быть чашею божественного тлена: Она полна, и вот – она пуста. Меняясь, знать, что вся моя тщета – Есть неизменность чаши той накрена. Земного бытия небесный прах – Улыбка я на солнцевых устах, И – грустным, постоянно предстоящим – Я им кажусь почти ненастоящим, Затем, что так светла на высотах Моя судьба – быть вечно-преходящим. 10. «Моя судьба – быть вечно-преходящим…» Моя судьба – быть вечно-преходящим, Без целей, без желаний, без тревог. Не знать ни на единой из дорог – Зачем, куда по ней себя мы тащим. И зеркалам – то тусклым, то блестящим – Из века в век твердить, из рока в рок Один и тот же повторять урок: Как быть – сказуемым, не подлежащим. О, тяжесть легких бегов долгих лет! О, лёта кратких мигов долгий след! О, перемен прочитанная книга! Но мой устав – святить чужой завет, Но как свое – беру чужое иго. Моя любовь – приняв, рассеять свет. 11. «Моя любовь – приняв, рассеять свет…» Моя любовь – приняв, рассеять свет По темному, по горестному свету, Я новый подарю напев поэту, Я намекну сомненью на ответ. Я освежу ночной больного бред, Я укажу исканию примету, Я дуновенье дам прохлады лету, И осени напомню вешний цвет. Но то, что радость – скорби выраженье, Что верно – только правды искаженье, Что набожен, как надо – только черт, И то, что жизнь – фатальных карт подмена, И то, что смерть – веселый жуткий спорт, – Моя душа, игры пустая пена. 12. «Моя душа, игры пустая пена…»
Моя душа – игры пустая пена, На призрачном прозрачная вуаль. Что новый миг, и – та она, не та ль, – Но как верна себе ее измена! И если ночь – она темней эбена, И если день – светлее, чем хрусталь. И всё манит, и всё уходит вдаль – Желанная, неверная Елена. Моих дрожаний радужный туман, Моих сияний радостный обман – Равно горит счастливым и скорбящим. Ни от кого лица я не таю, Но душу, душу мнимую мою — Ее даю одним бессонно-спящим. 13. «Ее даю одним бессонно-спящим…» Ее даю одним бессонно-спящим – Иронию молитвы Никому, Улыбку уходящего во тьму От света, что не всяким светит чащам. Ее даю – высокое таящим Безличие к позору своему, Принявшим всё – во всем, и ко всему Бесцельно и безбольно нисходящим. Им, только им, при жизни неживым – Не тень, не свет, а синеватый дым, Но не пожара душная угроза, А – нежный и пустой дурман наркоза, Им, кто – самих себя лишь силуэт, И тем, кто есть лишь там, где больше нет. 14. «И тем, кто есть лишь там, где больше нет…» И тем, кто есть лишь там, где больше нет, Кто слишком свят в своем сарказме истом, Чтоб быть культистом, или оккультистом, Чьей этике мешает – этикет, Кто из размеров выберет сонет, А между птиц любуется Фенистом, Кто меж людей останется артистом, Равно – эстет, атлет или аскет, – Им быть одно среди цветов иль терний, В хламиде или в рясе чернеца. И, проходя – всё тише и размерней — Случайно мимо своего крыльца, Они поднимут, на заре вечерней, Ко мне – глаза, и руки, и сердца. 15. «Ко мне – глаза, и руки, и сердца…» Ко мне – глаза, и руки, и сердца Все лики, времена, пределы, страны Шлют – на мои бескрайние поляны – За взглядом взгляд, как за гонцом гонца. Ни от кого не утаю лица. Смотрите все сквозь ясные туманы, Как светятся лучей блаженных раны – Кровавый выем белого венца. Моя свобода – солнечного плена. Моя судьба – быть вечно-преходящим. Моя любовь – приняв, рассеять свет. Моя душа — игры пустая пена. Ее даю одним бессонно-спящим И тем, кто есть лишь там, где больше нет. 14-20.V.1918 |
