6. «Белые косматые пчелы...» Белые косматые пчелы – Реющий, слепительный рой – Кроют обнаженные долы Белой восковой пеленой. Белые бурмицкие зерна Сыпятся с мутной вышины, Землю убирая – по черной Рясе – фатою белизны. Белая пчела – золотою – Летом сберет цветочный мед. Белое зерно той весною Колосом пшеничным взойдет. Сны мои, вспышки и улыбки – Тающий, мелькающий рой – Реют, переливчато-зыбки, По-над опустелой душой. Думки мои – нет их безвестней, Сны мои — нет у них лица – Станут перелетною песней В сердце бродячего певца. 16.XII.1924 ДИКИЙ КОЛОС «Каждый раз, себя приоткрывая…» Каждый раз, себя приоткрывая, Выдавая стих или мечту, Я напрасно духов вызываю, Тщетно заклинаю пустоту. Между мной и, слушатели, вами Есть река, но нет на ней моста. Мнится вам звенящими словами Песенная глухонемота. Знаю всё. И всё же, и тем боле К вам иду, без устали даря – Оттого, что так на то изволит Щедрость песнопевца и царя. 28.V.1922 ОСТАЛАСЬ Память Марии Александровны Меркурьевой 1. «Ночью поздно, утром рано…» Ночью поздно, утром рано – будто не спала. Без молитвы, неубрана, сядет у стола. Черств хлеб ей, черный горек, солона вода. Стукнут в двери – не отворит: подошла беда. – Ты ль, подруга, ты ли это? глянь-ка на меня. Дождалась от бела света черного ты дня. Оскудела, обнищала песенная стать. А бывало, ты знавала в голос причитать. – Я засплю ли, я заем ли горе до утра – если спать в сырую землю улеглась сестра? Мне ли в мочи, мне ли в силе бедовать одной – если ждать меня в могиле довелось родной? Как же мне залиться песней, как сложу я сказ? Ведь она в могилке тесной не услышит нас. 16.X.1931 2. Цепь забот Не спи хоть до утра, жги ночью свет, кури да вдоволь. Никто не спросит: ты здорова ль? не скажет: спать пора. До вечера не ешь, броди весь день, бесцельно даже — никто не скажет: так нельзя же, не хватится: ты где ж? Как лист сухой кружа, пришла ненужная свобода – жить для себя, других поодаль, себе принадлежа. О, знать бы, знать бы мне, что цепь забот, с любовью смежных, и раздражительных, и нежных, нас держит в жизни сне. Не сплю. Всё жду – а ну как скажут голосом знакомым: – Приляг, не бойся, я ведь дома, – и я, вздохнув, усну. 26.Х.1931 3. Разлука Тихо в доме. Гость не стукнет под окном. Мы с тобой, сестра моя, вдвоем. Жарко дышит печки круглое жерло, нам с тобою наконец тепло. Я тебе неспешно штопаю чулки – я надену их с твоей ноги. Ты легла за книжной полкой на кровать, так – понежиться, так – подремать. Вот ты встанешь, вот присядешь ты за стол, скажешь: – что твой чайник, не ушел? – И в твоих словах, простых как белый цвет, я услышу, что разлуки нет, что сквозь жизни слепоту, и боль, и злость ближе мы, чем в теле кровь и кость. Вскинусь я, вскричу – тоски не снесть: – милая моя, разлука есть! Я — одна, я — без тебя везде, всегда, ты же мне – как воздух, как вода. – И услышу где-то, где-то там, ответ: – Милая, пойми, разлуки нет. Что с того, что я в земле – и день, и ночь – ты же на земле – день и ночь – если взглядывают светлые, из-за темных глаз твоих, мои глаза, если другу, кто зайдет к тебе порой, трону руку я твоей рукой, если ты меня не можешь разлюбить и ни на минуту позабыть. Не крушись же ты по мне, ни по себе: я – жива, я – с тобой, я – в тебе. – Тихо дома. Разве звякнет угольком, да котенок прыгнет за клубком. И еще – тишайший звук, легчайший свет: – Помни, милая, разлуки нет. – 18.XII.1931 |
