«Да, нам любовь цвела и пела…» И вы любили на широком Просторе вольных рифм моих. А. Блок Да, нам любовь цвела и пела На вольной воле Блока рифм. Искали мы с Андреем Белым Мудреной рифмы логарифм. Мы за Ахматовой метались, От душной страсти без ума. Для Кузмина мы наряжались И в маркизет и в гро-дама. Мы отдыхали на Бальмонте — Лесной поляне трав и мха. И нами в Брюсове-архонте Не узнан Каторжник стиха. Нас Вячеслав Великолепный И причащал… и посвящал… Для нас он мир в эдем вертепный — В обоих смыслах — обращал. Где изнывала, токи крови Лия, стенающая тварь – Он воздвигал и славословил Свой торжествующий алтарь. Кровь Сатаны храня в Граале, Христа в Дио ниса рядил, И там, где, корчась, умирали, Благословлял — и уходил. 11.I.1918 С ЧУЖОГО ГОЛОСА (Оттепель ночью) I. Романтика 30-х годов Ночной туман встает, клубится, И круг магической луны, Едва виднеясь, серебрится Сквозь неба мутной пелены. Снег почернелый мягко тает, Ноге послушно уступает, Хрустит обманчивым ледком. За незажженным фонарем Возница дряхлый мирно дремлет. Всё тихо. Редко ухо внемлет – Пройдет усталый пешеход Да взлает пес из-за ворот. Гляжу – в душе осиротелой Встает забытая печаль — Как тайный зов мечты несмелой В недосягаемую даль. Как древоточец стены гложет, Воспоминание тревожит Неумолимой чередой Души покинутой покой. Где ты, прекрасная? Как прежде, К любви невольнику сойди, Зажги бывалый огнь в груди, Дай крылья легкие надежде, И на чужбине мрак пути Лучом волшебным озлати. 12.I.1918 II. По Вячеславу Иванову Двойных небес единая Селена – Душа миров к мирам души слепа. Но разоймет ее вериги плена Двуострый рог единого серпа – Воспоминанья упованьем смена – Двойной удар единого цепа, Кому вода и снег – хоть по колено – Зерно и колос одного снопа. И ты, уснувший вещим сном возничий – Личина, лик двуличий и величий, Ты, вечности хребта отпавший пик, На колеснице рухнувшей Патрокла, Зане праматерь-Гея вся измокла, Влеки меня ко мне – как мой двойник. 12.I.1918 III. По А. Ахматовой
И улица пустая, Неверная луна, И вся я неживая, Как иней холодна. Снег тает, леденея – Моей печали роль. Ах, боли нет больнее – Пустого места боль. Там кто-то страшен, сонный. Шатнусь – шатнется в тень. Хоть в пламя, страшный, сонный, Хоть в воду сердце день. И не хочу я верить, Не верить не хочу – Обманному у двери Фонарному лучу. 12.I.1918 IV. По А. Блоку 1 Льдистым звоном спящих проталин Позвала нас лунная мгла. Кто клонился, зыбкий, печален? Кто с ним юная там была? Тающим плакал снегом, Пустым дрожал фонарем. Меж нами, землей и небом, Кто жил-ворожил за углом? Не тронь, в рукавицах, не трогай Мою снеговую весну. Мы пойдем одной дорогой, Я – на лестницу, она – ко дну. Побегут струйками ряби В темном водяном кольце. Поймите, лунные — это правда – хляби – В моем сердце, на моем лице. 2 И вновь, как встарь, туманы встали, И так же робок лунный луч. Но в тусклой черни – отблеск стали, Но скован льдом звенящий ключ. Иду дорогою безлюдной – И не властитель, и не раб. Еще немного – дом мой скудный, Еще недолго – черный трап. Я золото текучих песен Давно на сталь перековал. Мой факел дымный всё чудесен, Пусть блеском первым отпылал. Пускай умчит меня не вьюга – Свезет извозчик как-нибудь, – Пусть я в черте иного круга, – Но в строгих латах та же грудь. Но та же Дева Снеговая Ведет стезею роковой. И та – другая, та – земная, Неразлучимая – со мной. 14.I.1918 V. По М. Кузмину (Секстина) Одето небо шалью нежно-сизой, Луна капризно прячется от взора, Фонарь незрячий тускло неподвижен, Пустых саней ответны очертанья, Осевший желтый снег безбольно хрупок, Растаявшая струйка стынет льдинкой. Вовеки сердце не застынет льдинкой, Пускай на миг угаснет пламень взора. В морях любви – как остров, неподвижен Останусь я, для ока грудой сизой, Храня для света те же очертанья. Поверь, что крепок только тот, кто хрупок. Ах, тот любви не знал, кто не был хрупок, Кто не спешил лететь голубкой сизой, Пугаясь неулыбчивого взора, Пугаясь слова, канувшего льдинкой – Под кров, где милый образ неподвижен, Храня причуд всё тех же очертанья. Любви не ведал тот, кто очертанья Причуды милой звал бездушной льдинкой. Казаться безучастну — кто не хрупок, Бесчувтвенну – тому, кто неподвижен, Улыбка – участь плакавшего взора, Жемчужина – спит в раковине сизой. Снопы огней золой таимы сизой. Не уклони от ней с насмешкой взора, Не говори: остывший пепел хрупок. Напоминаньем вспыхнут очертанья – И не унять утраты жалкой льдинкой Огня, что тлел, незримо неподвижен. Но если он взаправду неподвижен, И не горят, меняясь, очертанья – Знай, страсти пыл в плену у лавы сизой, Знай, влага жизни остеклела льдинкой. Тогда оставь – узор мороза хрупок И тоже мил для любящего взора. Но лед – игра для солнечного взора, Любови плен – игра луча со льдинкой, Узор златой на ткани жизни сизой. 14.I.1918 |
