— Ты же не собираешься уезжать отсюда, я надеюсь. Я рассчитываю на твою помощь, когда мы захватим эту большую лодку.
Бёртону очень хотелось послать его ко всем чертям. Это было бы, однако, очень недипломатично, поскольку вождь мог конфисковать «Снарк» в свою пользу. Хуже того, он мог перестать противиться желанию заполучить в свою постель Логу. В течение всего года он доставлял ей немало неприятностей, хотя и воздерживался от применения силы. Когда он напивался сильнее обычного, что бывало частенько, он совершенно открыто добивался, чтобы она пошла с ним потрахаться.
Было несколько весьма неприятных случаев, когда казалось, что он собирается взять ее силой. Фрайгейт, чей характер было трудно назвать воинственным, намеревался вызвать вождя на дуэль, хотя и считал это довольно глупым способом решения споров. Но честь того требовала, мужество тоже, и ничего не оставалось, разве что потихоньку сбежать с Логу в какую-нибудь прекрасную ночь. Однако ему вовсе не хотелось уходить от людей, с которыми он столько лет провел вместе.
Логу сказала ему:
— Нет, ты не будешь убит, но и не убьешь этого дикаря, так как его люди разозлятся и убьют тебя самого. Лучше предоставь это дело мне.
После чего Логу поразила всех, а больше всего самого Оскаса, вызвав того на смертный бой.
Оправившись от шока, Оскас ржал чуть ли не до умопомрачения.
— Что? Чтоб я дрался с женщиной? Я луплю своих баб, когда они меня разозлят, но мне и в голову не придет сражаться с ними. Если б я это сделал, то, без сомнения, запросто укокошил бы тебя. Но после этого надо мной бы все издевались. Я уже не был бы Оскасом-Большой-Лапой, я стал бы Мужчиной-Который-Дрался-С-Бабой.
— Ну, так как же у нас с тобой будет? — спросила Логу. — Томагавк? Копье? Нож? Или голые кулаки? Ты видал меня на состязаниях. И знаешь, насколько хорошо я владею любым оружием. Правда, ты крупнее меня и сильнее, но я знаю такие приемчики, о которых ты и представления не имеешь. У меня были лучшие в мире учителя.
О чем она ничего не сказала, так это о том, что он постоянно пьян, очень жирен и вообще в плохой форме.
Если б с ним так разговаривал мужчина, Оскас тут же бросился бы на него. Хоть он и был пьян, но все же понимал, что попал в ловушку. Если он убьет эту женщину, то станет всеобщим посмешищем. Если не примет вызова, то все будут говорить, что он испугался.
Тогда, улыбаясь, вперед вышел Монат.
— Вождь, Логу — мой очень близкий друг. Но и я твой друг. Давайте оставим все это без последствий. В конце концов, в тебе сейчас говорит выпивка, а вовсе не ты сам — Оскас, вождь, самый могучий воитель на Земле и Реке. Никто не осудит тебя, если ты откажешься драться с женщиной.
Однако ты поступаешь неправильно, беспокоя женщину другого мужчины. И ты бы не сделал этого, если б не налил полное брюхо виски. Поэтому я бы предложил, чтоб с сегодняшнего дня ты относился к этой женщине исключительно с тем почтением, которого требуешь от других мужчин в отношении твоих женщин.
Ты знаешь, ведь тебе говорил Бёртон, — я когда-то был великим чародеем. У меня и сейчас остались кое-какие силы, и я ни на минуту не задумаюсь использовать их, если ты обидишь Логу. Я сделаю это неохотно, ибо уважаю тебя. Но сделаю, если буду к этому вынужден.
Оскас побледнел, несмотря на свою темную кожу и красноту, вызванную приливом крови от избытка виски. Он сказал:
— Да, должно быть, это все от пьянки. Никто не может обвинить меня за то, что сделано в пьяном виде.
Этим вечером больше ничего не было сказано, а на следующий день Оскас заявил, что был так пьян, что вообще ничего не помнит, как не помнит и о вчерашней вечеринке.
В течение нескольких месяцев он был подчеркнуто холоден, но вежлив с Логу. Потом снова стал отпускать свои шуточки, но ее не трогал. Возможно, потому, что Логу сказала ему в частном разговоре — чтобы он не потерял лица, — что вспорет ему брюхо, если он хоть раз попробует дотронуться до нее. А затем просто раздавит ему мошонку.
Она рассказывала, что Оскас лишь расхохотался. Но несмотря на это, он прекрасно понял, что если дать ей шанс, то она полностью выполнит свои угрозы. И все же Оскас питал к ней незатухающую страсть. Теперь, когда приближалось время отъезда, он снова стал ее преследовать.
Бёртон, разговаривая с ним, этого не забывал. Не следует давать Оскасу повод думать, что у него осталось совсем мало времени, чтобы затащить Логу в свою постель.
— Нет, мы еще не отплываем. Мы постараемся осуществить тот план, который я для тебя придумал. И я, и мои люди пойдем в авангарде тех, кто будет брать корабль.
Однако, как тебе известно, важно, чтоб мы взяли его в тот момент, когда он будет забирать молнии из питающего камня. Если он будет в движении, у нас ничего не выйдет. Я рассчитал примерно, где находится то ближайшее от нас место, в котором он остановится вернее всего. Я не могу указать его точно. Но примерный район протяженностью в четыре — пять питающих камней его вечерней остановки я знаю.
Наш корабль нуждается в пробном рейсе. Я хочу его сделать завтра. Я отправлюсь к тому месту, где большая лодка должна, по моим расчетам, остановиться, и посмотрю, какова там ситуация. Мы должны точно знать, как выглядит тамошняя береговая линия, если собираемся атаковать могучий корабль и иметь шансы на успех. Хочешь поехать с нами?
— Конечно поеду. Я же не собираюсь слепо лезть в драку. Это сняло невысказанные подозрения Оскаса, что «Снарк» может не вернуться из своего плавания. Но и в этом случае он поставил в близлежащей хижине караул из четырех воинов, чтоб они не спускали глаз с корабля, хотя «забыл» предупредить об этом Бёртона. В ту ночь вся команда «Снарка» в тумане тихонько ушла в холмы. Там они выкопали «дармовые» граали из ямы у подножия горы, перенесли их на борт и спрятали в заранее приготовленном месте, которое выглядело как прочная солидная перегородка.
На следующий день Оскас после завтрака явился на борт с семью своими лучшими воинами, что здорово стеснило команду. Но Бёртон не стал возражать. Он щедро раздавал алкоголь из лишайников, приправленный размолотыми листьями железного дерева. Команде же был отдан приказ воздержаться от выпивки. Во второй половине дня вождь и его люди уже превратились в компанию орущих и хохочущих пьяниц. Даже ленч и тот был не в силах их протрезвить хотя бы в самой ничтожной степени. Бёртон продолжал накачивать своих гостей самогоном. Примерно за час до того, как «Снарк» должен был пристать к берегу для ужина, индейцы или бродили, спотыкаясь, по палубе, или валялись в тяжелом забытьи.
Было очень нетрудно столкнуть в воду тех, кто еще сохранял сознание, а вслед им швырнуть тех, кто был без сознания. К счастью, шок от соприкосновения с холодной водой сразу пробудил последних. Иначе Бёртон почувствовал бы себя обязанным подобрать их и доставить на берег.
Оскас, бултыхаясь в воде, потрясал кулаками и проклинал Бёртона на миномини и эсперанто. Хохоча, Бёртон прижал к ладони большой палец и все остальные, кроме среднего, и поднял руку вверх. Затем вытянул другую руку с распрямленными первым и четвертым пальцами — древний знак «дурного глаза», тот самый, что в наши более поздние дни стал означать «дерьмо собачье».
Изложение Оскасом тех способов, которыми он собирался отомстить обидчикам, стало еще более красочным и злобным.
Казз с широкой ухмылкой швырнул вождю его грааль так, что тот точно стукнул его по башке. Воинам пришлось долго нырять, чтобы достать вождя со дна. Когда они вытащили Оскаса на берег, то двое воинов вынуждены были его поддерживать, пока он наконец не пришел в себя.
Казз был уверен, что шишка на голове Оскаса — великолепная заключительная шутка. Впрочем, с его точки зрения, было бы еще забавнее, если б вождь вообще утонул. А ведь среди товарищей по плаванию Казз был самым общительным, внимательным и славным компаньоном, какого только можно пожелать. Конечно, он был примитивом, а все примитивы — цивилизованные или еще из дописьменных обществ — народ, необычайно высоко ставящий интересы своего племени. Племя Казза состояло из людей, и только с ними и следовало обращаться соответственно. Все, кто вне племени, хоть кое-кто из них может даже рассматриваться как друг, — это не совсем люди. Поэтому с ними вовсе не обязательно обращаться так, как с настоящими людьми.
