— Имя кораблю присвоено всеобщим голосованием. Сэм протестовал, правда, не так чтобы очень сильно. Ладно, ты меня прервала. А у нас неписаное правило — капитана не перебивают. Так вот: «Мы, народ Пароландо, сим объявляем…»

Насколько она могла судить, в этом длинном монологе не было ни оговорок, ни задержек. Почти полное отсутствие письменности заставляло грамотное население полагаться только на свою память. Искусство, которое раньше процветало только среди людей, живших еще до изобретения письменности, да среди актеров, теперь стало всеобщим уделом.

Пока слова уходили к облакам, само небо становилось все светлее. Туман теперь держался на уровне колен. Дно долины издали все еще казалось укрытым снежной пеленой. Подножия холмов, начинавшихся сразу за равниной, виднелись совсем четко. Высокие горные травы, кустарники, железные деревья, дубы, сосны, ивы и бамбук теперь смотрелись не как на японских акварелях — в дымке, нереальные и далекие. Огромные цветы, свисавшие с толстых лоз, обвивающих ветви железных деревьев, уже начинали набирать краски. Когда на них упадут первые солнечные лучи, они запылают ярко-красным, ярко-зеленым, голубым, черным, белым, желтым, загорятся полосами и многоугольниками разнообразных сочетаний цветов.

Западные кручи отливали черно-голубым; скалы пестрели колоссальными пятнами голубовато-зеленых лишайников. Здесь и там узкие водопады стекали тускло светящимися нитями по боковинам черных кряжей.

Все это было давным-давно знакомо Джилл Галбирре. Но каждый день, проснувшись поутру, она ощущала все то же удивление и все тот же восторг. Кто создал эту речную долину протяженностью в миллионы километров? И зачем? И как и почему она — Галбирра — вместе с тридцатью четырьмя — тридцатью шестью миллиардами других людей оказалась воскрешенной на этой планете? Все, кто жил на Земле между 2000 годом до нашей эры и 2008 годом нашей эры, по-видимому, восстали тут из мертвых.

Исключением были лишь дети моложе пяти лет да умственно отсталые. А также, возможно, безнадежные идиоты, хотя, конечно, термин «безнадежный» весьма спорен.

Кто эти люди, способные совершить такое? И зачем они это сделали?

Разумеется, ходили разные слухи и сказки — странно тревожащие и доводящие до безумия — о людях, которые появлялись среди этих лазарей. Ненадолго. Под покровом тайны. Их звали по-разному, в том числе этиками.

— Ты слушаешь? — спросил Фаербрасс. Джилл вдруг обнаружила, что все глядят на нее во все глаза.

— Я могу пересказать почти дословно все, что ты продекламировал мне до сих пор, — сказала она.

Это, конечно, не было чистой правдой, но она была натренирована — как держать одно ухо настроенным вроде антенны на прием волн определенных частот, то есть в данном случае того, что она считала важным.

Люди уже начали выходить из хижин; потягивались, покашливая, закуривая сигареты, они направлялись к окруженным бамбуковыми изгородями отхожим местам или к Реке, держа в руках свои граали. Некоторые имели только полотенца вокруг чресел, но большинство — закутаны с ног до головы. Бедуины мира Реки. Фантомы в мираже.

Фаербрасс сказал:

— О'кей. Готова принести клятву? Или у тебя есть какие-то возражения на моральной почве?

— У меня таких никогда не было, — ответила она. — А у тебя есть? В отношении меня лично?

— Если бы и были, то не имели бы значения. — Он снова усмехнулся. — Клятва имеет предварительный характер. В течение трех месяцев ты будешь находиться на испытании, а потом народ будет голосовать. Но я могу наложить на их решение вето. Все равно тебе придется принести новую клятву, если ты пройдешь испытания. О'кей?

Все это ей не очень-то нравилось, но что было делать? Уходить отсюда она не собиралась. Кроме того, хоть они об этом и не знали, она сама определила им всем испытательный срок.

Воздух уже немного согрелся. Восточная часть неба еще больше посветлела, гася все звезды, кроме нескольких гигантов. Запели горны. Ближайший горнист стоял на вершине шестиэтажной бамбуковой башни, расположенной на середине приречной низменной полосы, — это был высокий тощий негр с ярко-красным полотенцем вокруг чресел.

— Настоящая бронза, — сказал Фаербрасс. — Тут немного выше по течению оказались месторождения цинка и меди. Мы могли бы отобрать их у людей, которым они принадлежат, но решили, что торговать лучше. Сэм никогда бы не разрешил нам прибегнуть к силе, разве что при крайней необходимости.

— Тут южнее раньше находился Душевный Город с очень большими залежами криолита и боксита. Народ Душевного Города не пожелал выполнить свои договорные обязательства — мы меняли оружие на руду, — так что нам пришлось пойти на них войной и взять город. Короче, — он обвел рукой горизонт, — Пароландо теперь простирается на шестьдесят четыре километра вдоль обоих берегов Реки.

Мужчины снимали все полотнища, кроме тех, что прикрывали чресла. Джилл оставила себе зеленый с белыми полосками килт и тонкую, почти прозрачную ткань на груди. Еще недавно пароландцы выглядели как арабы пустыни, теперь — как полинезийцы.

Обитатели равнины и подножий холмов собирались у Реки. Многие сбрасывали одежду и кидались в воду, вскрикивая, когда холодное течение обжигало их, и со смехом окатывая друг друга брызгами.

Джилл колебалась недолго. Весь вчерашний день она обливалась потом, а всю ночь работала веслом. Ей нужно было искупаться, и рано или поздно ей все равно придется раздеться догола. Она сбросила свои покрывала, подбежала к берегу и очертя голову кинулась в воду. Поплавав, она одолжила кусок мыла у какой-то женщины и хорошенько намылила верхнюю часть тела. Из воды вылезла дрожа и энергично растерлась какой-то деталью своего костюма.

Мужчины откровенно рассматривали ее. Перед ними была очень высокая женщина с тонкой талией, длинными ногами, маленькой грудью, широкими бедрами и бронзовой кожей. У нее были короткие, прямые, желтовато-коричневые волосы и большие, того же цвета глаза. Ее лицо, и она это знала, не было из тех, что называются незабываемыми. В общем-то, ничего плохого, если не считать выдающихся вперед зубов и носа — слишком длинного и ястребиного. Зубы были наследием от чернокожей бабки. С ними уж ничего не поделаешь. Да, честно говоря, она и не стала бы с ними возиться, даже если б это было возможно.

Глаза Харди приковались к ее лобку — волосы на нем были странно длинные, густые и почти янтарного цвета. Ладно, переживет, подумала она, хотя он, если говорить по правде, явно нуждался в помощи, чтобы пережить такое потрясение.

Фаербрасс отошел к питающему камню и вернулся назад, держа в руке копье. Чуть пониже стального наконечника к древку была прикреплена большая позвоночная кость рогатой рыбы. Он с силой воткнул копье в землю возле каноэ Джилл.

— Кость означает, что копье — мое, оно капитанское, — сказал он. — Я воткнул его в землю возле каноэ как знак, что из лодки ничего нельзя брать без разрешения. Тебе еще предстоит встретиться со множеством вещей подобного рода, они тебе пока незнакомы. А сейчас Шварц покажет тебе твое жилье и проведет тебя по разным местам — увидишь, что тут и как. Явишься ко мне ровно в полдень вон к тому железному дереву.

Он указал на дерево, стоявшее метрах в девяноста к западу; оно возвышалось метров на триста, кора толстая, серая и в трещинах, а десятки огромных ветвей вытягивались метров на девяносто по горизонтали. Ветви были усыпаны колоссальными листьями, похожими на слоновьи уши, разрисованные красными и зелеными полосами. Надо думать, корни дерева уходили по меньшей мере метров на сто двадцать в глубину, а древесина, почти не поддающаяся огню, была так тверда, что даже стальные пилы перед ней пасовали.

— Мы зовем это дерево «Вождь». Встретимся под ним.

Снова заиграли горны. Неорганизованная толпа сразу рассыпалась на несколько военизированных подразделений, подчиняющихся командам офицеров. Фаербрасс поднялся на верхушку питающего камня. Он стоял неподвижно, наблюдая, как проходит перекличка. Капралы рапортовали сержантам, сержанты — лейтенантам, а те — адъютанту. Затем Харди передавал донесения Фаербрассу. Минута — и отряды распались. Однако толпа не расходилась. Фаербрасс слез с камня, и его место заняли капралы. Они ставили граали в углубления на шляпке каменного гриба.