— И то отдых. Закуривай, Семёнов.

Солдаты стояли вольно. Кто мокрыми руками доставал из кармана кисет с табаком, кто, нагнувшись в сторону, сморкался и потом вытирал руку о завёрнутую полу шинели, кто обтирал рукавом мокрый ствол ружья.

Сзади стояла группа офицеров; они окружили командира в непромокаемом пальто, с накинутым на голову капюшоном, из-под которого виднелись опущенные книзу седые усы. Командир держал свёрнутую в небольшой комок (чтобы не мочить) карту и то смотрел на неё, то оглядывал поле.

Адъютант в серой шинели, сдерживая не стоящую под ним лошадь, показывая рукой направо, что-то говорил командиру.

Тот, досадливо поморщившись, махнул рукой и стал опять разглядывать карту. Потом повернулся на седле и посмотрел назад.

— Конечно, прямо, — сказал он наконец. — Вон впереди это и есть Гросс-Бессау.

— Ай заблудились? — сказал солдат с коричневым, обветренным лицом.

— Врага никак не найдут, — ответил насмешливый голос.

— А он, небось, нас ищет. Вот так походим, походим и пойдём домой к бабам спать.

— Они бы раньше в карты-то эти смотрели.

Колонна тронулась вперёд.

Вдали послышался глухой удар. Все насторожились. Воздух дрогнул, как в жаркий летний день, когда впереди засинеет зловещая туча и по ней начнут быстрыми змейками пробегать извилистые бледные молнии.

Солдаты уже молча продолжали идти навстречу этим звукам. Лошади настораживали уши. Но движение колонн всё продолжалось. Только изредка раздавался окрик ездового на споткнувшуюся лошадь или лязг штыков.

Солдаты невольно оглядывались на лица соседей, как бы по ним желая узнать, насколько близка и как велика опасность.

Вдруг кто-то испуганно крикнул:

— Конница!

Вся колонна сразу, без команды, остановилась. Вдали, со стороны серевшего на горизонте озера, скакали расстроенными рядами всадники. Через минуту уже были видны взмахивавшие нагайками руки, споткнувшаяся под одним всадником лошадь.

— Наши, — сказал кто-то сзади.

— На н е г о, должно, напоролись, — проговорил ещё чей-то голос.

Подскакавшие конные остановились около командира и, держа руки у козырьков, что-то торопливо говорили и указывали руками в том направлении, откуда они появились.

Послышалась команда. Солдаты, не расслышавшие её, оглядываясь на других, стали лихорадочно-торопливо отцеплять лопатки и спешно по отделениям разбегаться вправо и влево от дороги со снятыми винтовками в руках. Некоторые бежали пригнувшись, как делают охотники, стараясь подбежать незамеченными к дичи.

Сзади снимались с передков орудия, и лошади с закинутыми на спину постромками отъезжали назад.

Командир на серой лошади, не выпуская повода, смотрел в бинокль в ту сторону, куда указывали конные. Остальные тревожно поглядывали то на него, то в ту сторону, куда был направлен бинокль командира.

Там, впереди, влево от озера, небольшим холмиком возвышался лесок или роща, похожая на деревенское кладбище. В маленький туманный кружок бинокля, — всё время прыгавший от движения неспокойно стоявшей лошади, — командир видел верхушку ветряной мельницы или костёла, вправо от неё густой дым и какие-то движущиеся точки.

Задние колонны тоже остановились и, как река на запруде, стали растекаться вправо и влево от дороги. Люди длинной цепочкой все больше и больше отбегали в сторону от дороги и залегали, и перед каждым из них скоро оказались кучки накопанной ими земли.

Командир торопливо отъехал от орудий.

Послышалась команда.

Жерла орудий, высовывавшиеся в прорезь стальных щитов, повернулись вперёд. Огненный язык из-за щита лизнул воздух, и раздался оглушительный звенящий удар. Из передней цепи солдат, как бы нечаянно, сорвался один выстрел. Потом точно кто-то линейкой провёл по частоколу.

Вдали послышался удар, и далеко сзади лежавшей на мокрой земле цепи солдат раздался чмокающий звук, и сейчас же вместе с грохотом взвился вверх чёрный столб грязи и камней.

Вдруг едва заметные прежде точки стали расти. Они как бы скатывались с дальнего пригорка и, растекаясь в ширину, уже заметно для глаза стали приближаться.

Пулемётчик, залегший в канаву, водил пулемётом, точно поливая из него, и руки его дрожали, сотрясаемые полным ходом работающей машины.

Где-то послышался стон и голос:

— Носилки!

И, заглушая мелкую ружейную трескотню, уже раздавались тяжкие удары. Это стреляли наши четыре орудия, дёргаясь и мягко оседая назад после каждого выстрела. Начался непрерывный, всё нарастающий грохот.

Видно было, как вдали в середине скакавших всадников взвился столб земли. Одна лошадь села на задние ноги, а другая, споткнувшись на всём скаку, проехала шеей по земле и осталась неподвижной. Остальные вдруг резко свернули налево и понеслись назад.

В поле виднелись только лежавшая на боку лошадь и другая, сидевшая на задних ногах и делавшая попытки встать. От неё отбежал хромая человек и тут же, протянув вперёд руки, упал лицом вниз.

Солдаты стали перебегать вперёд, переходя в наступление. Видно было, как вдали какие-то люди, отстреливались, кинулись назад.

Выстрелов за грохотом орудий не было слышно, а только вспыхивали маленькие дымки. Вдали показались ещё новые цепи. Солдаты стали залегать.

Это было столкновение Четвёртой русской дивизии с Тридцать шестой немецкой, которая шла в авангарде Семнадцатого корпуса. Начальник Четвёртой дивизии полковник Сербинович, не ожидая появления немцев, не сделал никакой разведки в северном направлении.

Генерал Макензен, бывший при Тридцать шестой дивизии, обратился за помощью. И во фланг и тыл русским частям были посланы четыре батальона и три батареи, которые подоспели только к вечеру.

Русские, державшиеся до самого вечера, перебегая и стреляя, подвигались вдоль озера к лесу. Вдруг слева и сзади, откуда совсем не ожидали, послышались орудийные выстрелы, потом показались неприятельские цепи со стороны деревни.

Над всем полем стоял синеватый дым от выстрелов, смешивающийся с туманом, и в этом дыму бежали, копошились, падали и опять бежали люди с ружьями в руках.

Кто-то крикнул:

— Обходят!

И все, не слушая команды офицеров и уже ничего не понимая, кинулись в сторону дороги.

Полковник с седыми усами кричал на бежавших, весь покраснев от напряжения, потом дрожащими руками хотел что-то написать на вырванном из полевой книжки листке и дать его стоявшему около него ординарцу, но лавина обезумевших солдат, повозок, зарядных ящиков с ездовыми, хлеставшими лошадей, смяла его и увлекла за собой.

Позади остались повёрнутые вперёд дулами орудия, у которых суетились несколько человек, и через каждую минуту орудие дёргалось и окутывалось дымом.

Когда выбрались на шоссе, то ещё больше увеличились давка и сумятица. Повозки наезжали на повозки. Ездовые с испуганными и озверелыми лицами, хлеща кнутами лошадей, направляли их в самую гущу толпы. Через редкие промежутки раздавался удар, ослепляя всех. Слышались стоны, и люди обегали стороной оставшуюся посредине дороги кровавую кучу неподвижных или ещё шевелившихся людей.

— Пропали все! Гони, чёрт! — кричал какой-то обозный и вдруг, ткнувшись лицом вперёд, свалился под колёса своей фуры.

Дивизия была разбита, не получив помощи от Шестнадцатой дивизии, которая, заночевав в Бишофсбурге, двигалась на Алленштейн для соединения с Тринадцатым корпусом генерала Клюева.

Правое крыло Второй армии Самсонова таким образом было сбито, а немцам была открыта дорога для окружения русских войск с востока.