“Гг. покойный Винокуров, бывший долгое время попечителем, М. и другие ездили в Петербург между 50 и 60 годами ежегодно. Они были люди, привыкшие к этому, а в особенности Винокуров и М. Касса находилась в их руках, а отчета не было. Сумма собиралась в больших размерах. Они, — как сказать, не знаю, было ли у них усердие, или лучше было и выгоднее, — они хотя и принимали архиепископа Антония и других духовных особ, но все-таки ходатайствовали в Петербурге у правительства заштатных себе попов или, лучше сказать, беглых от церкви. По этому ходатайству в тогдашнее время собиралась на это громадная сумма. Им в Петербурге, сколько они туда ни ездили и ни просили, всегда постоянно отказывали; но они все-таки не переставали ездить в Петербург в чаянии как будто чего-то. И вот, — как припомню, было в 1858 или 1857, — будто Винокурову и М—у в Петербурге было предложено, что будто даст уже им правительство попов, бежавших от церкви, и они сторговались на то за очень приличную цифру. И вот приехали в Москву и объявили своим в то время приверженцам, и это принято было к содействию. Егор Воробьев стал будто в тогдашнее время спрашивать архиепископа Антония владимирского: “Можно ли принять, владыко святый, если к нам обратятся попы от господствующей церкви, а вы, владыко, будете их начальствующим?” И сказано было в тогдашнее время, что будто архиепископ Антоний соизволил на это изъявить согласие попов русского ставления, от церкви ушедших, принимать. И вот Воробьев сказал об этом Винокурову и М. Дело пошло в ход. Приступлено было с предложениями к особам, известным в старообрядческом обществе, о сумме в больших размерах на этот предмет. И в это время Пафнутий, еще бывший епископом коломенским,[204] с своими приближенными, стали спрашивать архиепископа Антония, правда ли, что он благословил Винокурова с шайкою просить беглых попов? Архиепископ Антоний говорил господину Пафнутию: “Нет, я их не благословлял”, и упросил владыка господина Пафнутия и граждан, вопреки этому, изъявить, если возможно, правительству, что мы имеем не только попов, но и архиереев, и просить, чтобы правительство дозволило иметь старообрядцам свое духовенство на правах иноверных исповеданий, а сам архиепископ Антоний уехал тогда на то время из Москвы, оставив в этом деле во главе Пафнутия с гражданами. Дело опять пошло в ход иначе, с пафнутиева направления. Просьба была написана и подана куда следует, а с тем вместе здесь дома для прежних хлопотунов и расходчиков за беглых попов заперты стали толстые сундуки с деньгами у именитых особ, особливо для Винокурова. Винокуров с приверженцами этого не облюбовали и, не захотев стерпеть такой перемены, поехали в Петербург к особе, даме (?!), обещавшей им и от них принимавшей, но она, допустив их перед себя, и спросила сперва о деньгах: привезли ли они? Они говорят: “после”, и были за то сейчас приглашены выйти вон. Вот в тогдашнее-то время они и поклялись отметить лицам, сделавшим им в этом распоряжении деньгами препятствие; приехали в Москву и сразу же стали мстить Пафнутию, как главному виновнику в рассуждении отказа принимать бегствующих попов. Это, сколь вспоминаю, было в августе. К ноябрю Винокуров и М. приготовили хорошо враждою своих приверженцев на все злобное, и вот было назначено собрание на предмет обсуждения обрядов. И в то время на собрании были архиепископ Антоний и с ним господин Пафнутий. Во время собора Григорий Агапов, бывший начиненным против Пафнутия, стал упрекать Пафнутия сначала за нововведение обрядов осенения креста, а потом дошел и коснулся его личной жизни, по слухам, носившимся тогда в народе, и оскорбил его, господина Пафнутия, тогда бывшего епископа, до самых крайностей, а Антоний в этом не остановил порицателя почему-то: или не имел решимости, или, быть может, по другим причинам. И после, когда узнали граждане, как обидел Григорий Агапов господина Пафнутия и как чтили весьма его епископский сан, то им стало прискорбно слышать оскорбление, учиненное в лицо епископу. В то время они были владыки Антония решительнее и составили приговор: уволить из попечителей Григория Агапова, и приговор в тогдашнее время сейчас был подписан почти всем обществом, за исключением Ф. Винокурова с приверженцами. Винокурову и М. это опять была большая и, можно сказать, даже страшная неприятность, так как власть их и влияние чрез удаление Григория Агапова еще упадали и, скажу лучше, исчезали уже вовсе. В тогдашнее время Винокуров и М. увидели свою невзгоду и просили архиепископа Антония потерпеть немного; говорили: “Сам выйдет Григорий Агапов”. Время тогда близко было к великому посту. И на первой неделе великого поста Винокуров взял к себе архиепископа Антония и здесь еще больше обманул его обещаниями, что после пасхи Григорий Агапов из попечителей непременно выйдет, а теперь, говорил, нужно проститься, и для этого пригласил действующих в этом деле лиц для взаимного прощания, что и было сделано. Тут многие личности, кои в обществе виднее, приглашены были к Винокурову, и, когда собрались все, нам было предложено архиепископом Антонием о примирении, по случаю поста. “А Григорий Агапов, — говорил обманутый владыка, — сам выйдет после пасхи”. Мы никто не желали мириться с Агаповым, как с оскорбителем архиерейского сана, как с врагом св. церкви; но были вынуждены, потому что все это дело принял на себя в тогдашнее время лично архиепископ Антоний и сидя упрашивал нас христианскими убеждениями. Мы, нечего делать, в его угождение, раскланялись с Григорием Агаповым, М. и Винокуровым взаимно и сделали для близиру, не больше сказать, как одно иудино лобзание. Столь уж злоба наша стала лукава!

Прошел пост. На Пасхе три дня архиепископ Антоний сидел у Винокурова, и много они тут между собою келейно говорили и советовались. После, спустя довольно времени, архиепископу было предложено от нас напомнить о выходе Григория Агапова, и он поехал напомнить Винокурову его обещание, и когда сказал: “Пора теперь выйти Григорию Агапову вон из попечительства”, то Винокуров разбранился с архиепископом и чуть ли не выгнал его вон от себя за предложение оставить Агапову выгодное место, то есть попечительство. Винокуров в тогдашнее время понимал и знал, что общество на собрании выгонит из попечительства и его вместе с Григорием Агаповым. Архиепископ уехал от Винокурова, ужасно им оскорбленный. После этого Винокуров, видя, что хитростию и лестью “ничто же успевает, паче но молва бывает”, написал со своими приверженцами тринадцать пунктов обвинительных против архиепископа и хотел добиться, чтобы самого его выгнать вон из Москвы. Пункты эти, в подлинике писанные Григорием Агаповым, были доставлены чрез Зеленова архиепископу Антонию, и он, всплакав по прочтении их от клеветы и несносной обиды, вынужден был обратиться к лицам, действующим против Григория Агапова. Говорил архиепископ: “Простите меня, я лукаво обманут Винокуровым и его приверженцами: поверил им, что сам выйдет Григорий Агапов, и упросил вас действовать мирно, на пользу св. церкви, не зная, что так получится”. Это было в июле 1859 г. Лица действующие простили архиепископу Антонию его крайнюю ошибку и принялись иначе действовать против попечителей Винокурова и Агапова. В декабре было собрание для избрания попечителей, и всеми единогласно были выгнаны с позором и Винокуров, и Григорий Агапов. И вот с сего времени сделались Винокуров да единомысленник его М. заклятыми врагами архиепископа и, что бы с тех пор владыка ни устроял или ни одобрил, все вменяли ему во зло, в ересь и даже в предательство. Злобы своей к Антонию они и не скрывали. Они говорили: “Мы выгоним и его из Москвы, если за него нас выгнали из попечителей”. Им крайне было обидно оставить столь доходное место, и эта причина главная в начале нынешней несносной вражды в нашей общине.

Окружное послание, когда было подписано и издано, в то время оно было прочтено на собрании, в коем были и Винокуров с единомысленником своим М. Они выслушали послание и одобрили оное, не найдя в нем ничего противного. Послание окружное было прочтено в черниговских слободах всем тамошним попам и вместе с тем добровольно сложившему с себя сан священника, по своему недостоинству, Григорью Добрянскому, и ему предложено было подписать снова. Это было предложение крайне ошибочное и даже неразумное, ибо, зная характер изуверства этого человека и искание его, во что бы то ни стало, снова сана священника, можно было ожидать, что он постоянно готов искать случая, как можно улизнуть из слободы в Москву и заварить здесь нечто, чтобы стать на виду. Он раскаявался, что объяснил свое недостоинство; он, как сказано, был рад уехать из слобод и стал разглашать, будто там в слободах при нем пригоняли народ к подписке окружного послания. Узнал об этом и Софроний, вечно и без возврата изверженный из сана епископа, — Степан Жиров. Этот недостойный господин, замененный Антонием, давно искал чего-либо взвести в вину на архиепископа. И вот он пишет против окружного послания свое замечание и находит в этом послании как раз счетом сто двадцать ересей, о которых и сообщил в Москву Винокурову и М. с приверженцами, что дескать окружное послание вредно и его подписать архиепископу Антонию было недостойно. Винокуров с М. при главном соучастии многоизвестного по своему еретическому учению Давыда Антипова начали ратовать против окружного послания и стали разглашать в народе, что подписавшие окружное послание непременно соединятся с единоверием, и стали увлекать простой народ этим, а сами главное имели что не против окружного послания, с коим были согласны, а желали лишь отметить чем-нибудь архиепискому Антонию и выгнать его из Москвы. И соединились тут все: и миряне, и попы, владыке Антонию недоброхотные, не исключая и самых неприятных людей, как бывший в виде епископа Софрония — Степан Жиров, и стали с тогдашнего времени рыть ров темен и глубок, чуть даже не до преисподния, а может, и до сего докопаются. И все это напрасно кому думается, что против самого окружного послания. Это можно сказать: только к окружному вся эта злоба пристроилась, а прямой ход ее есть в отмщение архиепископу Антонию, бывшему в оные годы виною их отчуждения от власти.