Все думали, что так оно и будет, и потому все были очень рады сесть в комитете. Но не так думал Иван Васильевич Вернадский. С учреждением пресловутого “бюро” тотчас появилось естественное его последствие — бюрократия. Вместо того, чтобы вопрос тут стал, тут разобрался и тут же был зарешен, его стали жевать сначала в “бюро”, “бюро” предрешало его иногда, не хотим сказать пристрастно, но весьма часто по-своему, в духе симпатий меньшинства. Собранию вопрос докладывался уже предрешенным и потом ставился в известном освещении и известною стороною. Другие же вопросы, уже раз рассмотренные в “бюро”, собрание только перекидывало с рук на руки, как мячик, и само опять сдавало в “бюро”. “Передать в бюро”, “поручить бюро” — в комитете стали самыми часто употребляемыми фразами. Люди баловались и совсем упускали из вида свою прямую цель и свои настоящие обязанности. Кто поумнее и посерьезнее, скоро увидал, что здесь никакого прока не будет; что “бюро” тешится и не делает настоящего дела, а подогнать его, обрезонить его нет никакой возможности. Этим людям надоело быть пешками, и они перестали ходить в комитет, решив для себя, что это учреждение не только бесполезное, но даже в некоторой степени вредное, ибо непроизводительно поглощает время у людей, по преимуществу рабочих; приучает их не различать дела с бездельем и вводит в общество, так сказать, умственный онанизм, угрожая в то же время подрывом всякого доверия к способности свободной коллективной деятельности людей, стремившихся в ту эпоху к заявлению своих гражданских дарований. Дело шло плохо, то есть не будет греха, если скажем, что оно даже совсем не шло, ибо все, что сделано комитетом со дня его основания и до сегодняшнего дня, вне стен дома, принадлежащего Вольному экономическому обществу, не проявилось почти ничем, достойным усилия такого большого числа людей, связанных единством цели. Каталог его книг беден до крайности, и хороших изданий в нем менее, чем пальцев на руках у одного человека. Цены некоторых книг действительно очень умеренны, но зато цены других очень высоки. Комитет не позаботился уравновесить этих цен, что весьма возможно, наложив две, три копейки на пятачковые книги, которых, разумеется, будет расходиться гораздо более, чем книг, стоящих дороже. Вообще издано в три года очень мало, и то, что издано или приобретено, почти вовсе не расходится. Если это покажется комитету несправедливым или обидным, то пусть он назовет открытые им в течение трех лет склады и объявит цифру книг, проданных его комиссионерами. Мы избегаем цифр и вообще сухих доказательств, ибо не видим нужды распинаться перед читателями в том, что мы знаем и о чем сообщаем наши беглые заметки, а не полемическую статью пишем; но не прочь будем дать место и ясным возражениям против себя, если таковые воспоследуют. Одно из последних прений комитета резюмируется таким или почти таким образом: у нас складов нет, и наши дела с книгами не идут. Красноречивей этого нечего требовать. Субсидии, выдаваемые комитетом на воспитание нескольких учениц, ничтожны, а больших комитет не может производить, потому что он не умеет вести своих денежных дел, потому что он не пользуется способностями своих членов, потому что он не понимает книжного дела, за которое взялся; потому что он не умеет сойтись с людьми, которые ему действительно нужны; наконец, просто потому что он говорун и ничего больше.

А какие ж там у них разговоры идут?

Разговоры самые интересные. Мы можем взять из разнообразных там постоянных рассуждений по образчику.

— Милостивые государи! Иван Иванович Икс посетил школу, подведомую баронессе Игрек, присутствовал при экзамене; да, остался очень доволен, вот, и то-то; ну, и вот он составил об этом записочку, которую и может, то-то, прочесть (пауза). Читать, господа? — Молчание.

— Так как вам угодно, господа: читать?

— Читать, — раздается один голос иксова доброхота.

— Да, так читать?

— Читайте, Иван Иванович!

Все остальные молчат, зная, что такое значит записочка Ивана Ивановича. А Иван Иванович пойдет с расстановкой выколачивать: “Вообще примерный порядок, чистота и благонравие суть истинно отличительные качества сего заведения, достойного своей попечительницы. При испытании воспитанницы оказали самые блистательные успехи, делающие честь как главной руководительнице сего заведения, так и отдельным наставницам, а также и наставникам, и воспитателям. В память сего события преосвященный епископ Иринарх, удостоивший сей акт своего присутствия, пожертвовал в память святую икону святаго священномученика Пантелеймона, врача безмездного. Икона сия в серебряной, вызлощенной ризе принята достойною попечительницею заведения и ее просвещенною помощницею, а также и наставницами, и руководительницами, равно как и наставниками, и всеми питомцами с истинно христианским благоговением и торжественно перенесена чрез зал, где и устроена на приличном сей святыне месте…” и т. д. Три листа читает все в этом роде.

При чтении таких записок дамы шепотом переговариваются, молодые члены бродят за колоннадою; козероги сидят, черкают карандашами и зевают.

(Разносят чай.)

— Милостивые государи! (Возглашается это всегда высоким фальцетом.) Наш почтенный корреспондент, ротмистр Яков Захарьич Шпорин пишет из Глуповского уезда, что его соседка, вдова полковника Каскина, Наталья Ивановна Каскина, устроила у себя в селе Воздыхалове школу, в которой обучаются пятнадцать девочек.

— Все врет, должно быть, — шепчет один скептик соседу. — Небось, насчет клубнички увивается, вот и пишет.

— Как же, господа! Не прикажете ли заявить вдове-полковнице Шпориной наше сочувствие? — продолжает фальцет.

— Да.

— Почему же.

— Отчего же.

— Заявить.

— Милостивые государи! Мой знакомый Ордальон Ордальонович Ордальонов пишет, что помещица Евгения Николаевна Нестоянова желает заняться раздачею книг безграмотному народу. Как вам будет угодно: войти ли по этому случаю в непосредственные сношения с помещицей Нестояновой? Бюро рассматривало это дело и положило войти с нею в сношения. Угодно ли вам войти в сношения с помещицей Нестояновой?

— Да, разумеется.

— Почему же не войти в сношения с помещицей?

(Разносят чай.)

— Алексей Иванович Пальцев рекомендует в члены родственника своего Ивана Алексеевича Ногтева, который живет в Соликамске и желает быть полезным комитету. Его предлагают по уставу три члена. Угодно баллотировать, господа, или так?

— Так.

— Так, что баллотировать!

(Чай разносят.)

— Вот еще, милостивые государи! — выкрикивает фальцет, желая заглушить поднимающийся говор и шум от собираемых чайных чашек. — Священник села Долгого Илиодор Протяженносложенский сообщает некоторые замечания по сельской педагогии. Я думаю передать в “бюро”?

— Да.

— Передать в бюро!

— В бюро передать!

Ну, этих довольно; теперь в другом роде надо тоже выбрать пяточек.