Сефт вздохнул. Лучше бы прояснить этот вопрос.

Тем прочёл его мысли.

— Иди, — сказал он. — Я справлюсь. Ступай домой и разберись с братом.

— Спасибо.

По дороге домой Сефт размышлял, как изменилась его жизнь. Он мечтал быть с Ниин, его мечта сбылась, и они всё так же любили друг друга и десять зим спустя. Он поклялся создать семью, не похожую на ту, в которой вырос, и эта его мечта тоже сбылась. У них с Ниин было трое детей, они любили их всех, и никто не знал ни насмешек, ни мучений, ни побоев.

И он больше не был забитым заморышем, которого все обижали. Он стал уважаемым человеком среди скотоводов, тем, к кому обращались в беде и за советом. Все его знали, и даже едва знакомые люди приветствовали его с почтением.

Долгое время он считал, что эта счастливая жизнь будет продолжаться без изменений до конца его дней. Но засуха всё изменила. Община скотоводов не была неуязвимой. Плохая погода могла стереть её с лица земли. Сефт ощущал на своих плечах новый груз ответственности за защиту скотоводов и их уклада жизни. Он восхищался Ани, её преданностью своему народу.

После убийства Инки Ани придумала систему распределения еды, чтобы предотвратить расточительство и избежать ссор из-за мяса. Её приняли, хоть и не без труда. Люди восприняли предложение Ани негативно, но такие уважаемые личности, как Кефф, Джойа и Сефт, её поддержали, и в конце концов большинство скотоводов признали разумность предложенной ею системы.

Мир вернулся в общину, и ссор и драк из-за еды больше не случалось. Но если засуха не отступит, беды не миновать.

Олф не был угрозой для всего племени скотоводов, но он мог оказаться нарушителем спокойствия, и его появление несло в себе угрозу. Приближаясь к дому, Сефт чувствовал не страх, а настороженность.

Олф и Кэм сидели на земле у дома и ели заячьи уши. Дичь в систему распределения не входила, а зайца Ниин дал кто-то, кому Сефт чинил дом. Уши нужно было варить целый день, а потом жарить, и даже тогда они оставались жёсткими, но Олф и Кэм рвали и чавкали так, словно не ели достаточно давно. Да и выглядели они изголодавшимися. Олф усох вдвое, а Кэм был худым, как палка. К тому же они были грязными, одежда на них была потрепана. Олф был босым, а туника Кэма порвана. Было ясно, что они в беде. И именно поэтому они пришли сюда.

Он посмотрел на Ниин. Она стояла, скрестив руки на груди, и настороженно глядела на Олфа и Кэма, словно на чужих псов, от которых не знаешь, чего ждать. Вспомнив события десятилетней давности, он понял, что она никогда не встречала его братьев. Но она знала о побоях, которые он перенёс в памятный день, и за эти годы он рассказал ей всё о своём детстве.

Пару раз она спрашивала его о матери. Он редко говорил о ней и не любил вспоминать её смерть, но, когда Ниин задала вопрос, он почувствовал, что должен объяснить. В его воспоминаниях мать была доброй и щедрой, и когда она умерла, не осталось никого, кто бы его любил. Когда он озвучил это Ниин, детское горе и растерянность накатили на него, словно обезумевшее стадо сбило его с ног, и, к собственному изумлению, он разрыдался.

Теперь Ниин с явным облегчением смотрела на Сефта. Её тело расслабилось, она улыбнулась. Старшие дети уставились на оборванных пришельцев. Илиан, старший, девяти лет от роду, казалось, пытался осознать, что эти оборванные существа являются частью его семьи. Денно, старшая девочка, пяти лет, просто пялилась на изуродованное лицо Олфа. Сефт решил не говорить детям, что это он его так изувечил. Впрочем, Олф мог и сам рассказать. Он никогда не отличался тактичностью, и Сефт сомневался, что тот успел научиться такту и манерам.

Годовалая Анина лежала на животе и, размахивая ручками и ножками, пыталась ползти, не обращая внимания на странных гостей.

Сцена явно не походила на воссоединение семьи. В других семьях Сефт неоднократно наблюдал объятия и хлопки по спине, шутки и смех, фонтан воспоминаний и историй. Здесь же атмосфера была напряжённой, никто почти не говорил, и слышно было лишь громкое чавканье.

Сефт не стал садиться. Глядя на Олфа и Кэма, он спросил:

— Что привело вас сюда, десять зим спустя?

Олф ответил, не переставая жевать:

— Отец умер.

Первой реакцией Сефта было непонимание. Что это значит? Как такое может быть? Отец… умер? Затем вернулся здравый смысл. Его отец был стар, пусть Сефт не знал, насколько, и вот теперь он умер.

Миру стало лучше без него, подумал Сефт.

— Он был жестоким и безжалостным человеком, — сказал он. — Я рад, что его не стало.

— А я нет, — сказал Олф.

Кэм проглотил остатки заячьего уха и добавил:

— И я.

— Я его ненавидел, — сказал Сефт. Но в глазу у него неожиданно блеснула слеза. Он нетерпеливо её смахнул. — Да и было за что ненавидеть.

— Но, Сефт, он был твоим отцом, — сказала Ниин.

Вот в чём дело. Злоба и жестокость Кога были не всем. Он занимал в душе Сефта место, отведённое «отцу», и теперь это место опустело и останется пустым навсегда. Сефта охватило чувство утраты. «Вот что такое утрата, — подумал он. — Вот что такое горе».

— Как он умер? — спросил он.

— Он умер за работой, — сказал Олф.

— Верно, — подтвердил Кэм. — Он поднял корзину с кремнями по шесту для лазания наверх, поставил её, потом выпрямился и сказал: «Кажется, мне нужно отдохнуть», — и рухнул на землю. Когда мы к нему подбежали, он уже не дышал.

— Когда это было? — спросил Сефт.

— Около года назад, — ответил Кэм.

«Значит, — подумал Сефт, — вы пришли сюда не для того, чтобы сообщить мне новость. Случилось что-то ещё». Он уже собирался спросить, но Ниин сказала:

— Давайте поедим.

Солнце стояло высоко, самое время обеда.

— Еды у нас, правда, немного, — добавила она.

Илиан принёс миски и ложки. Ниин разложила небольшие порции из котла, стоявшего на огне.

— И это всё? — спросил Олф.

— Да, — твёрдо сказал Сефт.

— Мне этого мало.

— Если не нравится, можешь поискать ужин в другом месте.

— У нас здесь система распределения, — сказала Ниин. — Каждая семья получает ровно столько, сколько нужно. Так что мы делимся с вами нашими порциями.

Олф замолчал и принялся есть. Он управился со своей долей за несколько глотков и насупился.

— Мы не ели нормально уже несколько недель, — объяснил Кэм. — У нас нет ни еды, ни чего-либо на обмен. — Он поскрёб ложкой по своей миске.

— А почему так? — спросил Сефт. — Вы же добытчики, а люди по-прежнему дают еду за нужные им кремни.

Кэм отставил пустую миску.

— После смерти отца мы продолжали работать в шахте, пока жила не кончилась.

— И тогда вы вырыли новую шахту, я полагаю.

— Да, но она оказалась пустой. Никакой кремневой жилы. Тогда мы вырыли ещё одну. Тот же результат.

— Неужели отец так и не показал вам, как находить кремненосную жилу? — спросил Сефт.

Кэм помотал головой.

«А как же я научился? — подумал Сефт. — Кажется, я просто наблюдал, как отец осматривал разные места и выбирал одно, где надо копать. А может быть, прислушивался к тому, что он бормотал себе под нос. В любом случае, понять это было довольно просто. Но эти двое, очевидно, не обращали внимания, пока не стало слишком поздно».

— Вы могли бы работать на другого добытчика, — сказал он, — например, на Вуна.

— Мы просились к нему. Но он нам отказал. Мы и к другим пробовали обращаться, но они, кажется, все были настроены против нас.

«Да они знают, что вы за люди, — подумал Сефт. — Община добытчиков мала, и слухи быстро расходятся».

— Нам нужно, чтобы ты нам помог, — сказал Кэм.

«Вот оно что», — подумал Сефт.

— Во имя богов, с какой стати я должен помогать тем, кто годами меня травил и мучил? — сказал он.

Олф заговорил угрожающе:

— Ты должен нас спасти. Ты наш брат.

Сефт резко ответил:

— Я тебе ничего не должен, Олф, так что лучше смени тон, и немедленно.

Олф отвёл взгляд и замолчал.

Ниин велела детям отнести миски к реке и вымыть их. Сефт встал и сказал Ниин: