Генри прижал мои бедра к своим и обхватил мой подбородок ладонью.

— Сейчас это уже неважно. С этого момента мы боремся вместе. — Генри рассмеялся, грея мне кожу своим дыханием. — Моя прелестная шпионочка!

Губы Генри прильнули к моим, и в каждом ласковом движении его языка я чувствовала обожание. После тяжелого, полного неудач дня здорово было снова увидеть свою ценность в чьих-то глазах.

Он крепче прижал меня к себе, и я со вздохом растворилась в его объятиях.

— Дием Беллатор, выходи за меня.

Мое сердце замерло.

— Будь моей женой. Давай сражаться на этой войне бок о бок.

Мышцы вдруг свело. Капля самоуважения, гревшая меня после его комплиментов, мгновенно превратилась в ледяные тиски ужаса.

— Генри… мы ведь только-только переспали после долгой паузы. Мы даже не встречаемся. Мы едва… то есть времени прошло совсем мало, и…

— Мало? — Генри засмеялся и покачал головой. — Дием, мне не нужно с тобой встречаться и ухаживать за тобой, чтобы понять, как я к тебе отношусь. Мы вместе почти два гребаных десятилетия.

— Как друзья…

— А то, что между нами сейчас происходит, куда больше дружбы. И куда лучше — ты не согласна?

Я не могла перестать хлопать глазами, не могла перестать заикаться. Большой палец Генри снова и снова прочерчивал дорожку у меня за ухом. Я могла думать лишь об этом его движении, представляя, как он медленно стирает мою кожу, пока не образуется кровоточащая ссадина.

Стать женой — значит раствориться в тени мужчины, а не действовать самостоятельно; отказаться от себя и от своих целей ради повиновения авторитету мужа и ради супружеского долга. Такая жизнь ожидала большинство жительниц Смертного города.

Молчание. Покорность. Жертвы.

Эта перспектива давила на меня, как сжимающийся кулак. Но ведь не такой семейной жизни от меня хочет Генри. И не будет ожидать ничего подобного, не будет ведь?

— Ты знаешь меня как никто другой, а я знаю тебя, — проговорил он. — Да, прошлый год получился… проблемным, но нам с тобой… предначертано быть вместе. Старые Боги свели нас не просто так.

Я потупилась, не в силах вынести нежный оптимизм, горящий в его ясных глазах.

— Генри, это очень важный шаг, — прошептала я, нервно сглотнув.

— Да, но шаг хороший. Ты могла бы переехать к нам с отцом. А после победы Хранителей над Потомками перестать работать и сидеть дома, чтобы мы завели детей. Ты стала бы замечательной матерью.

Вот это он зря сказал.

Я буквально на дыбы встала. Обижать Генри мне совершенно не хотелось, но это… К этому я готова не была. И если о такой жизни он мечтает, возможно, не буду готова никогда.

«Борись!»

Голос, Пламя пламенное! Теперь он наконец-то решил дать о себе знать?

— Мне нужно подумать, — выдавила я и растянула губы в умиротворяющей улыбочке. — Это очень важное решение. Дашь мне немного времени?

Генри восторженно закивал:

— Думай сколько нужно. Хочу, чтобы ты радовалась этому шагу так же, как я. — Генри притянул меня к себе для быстрого, но крепкого поцелуя, и впервые в жизни его губы показались чужими. — Это наша судьба, Дием. Нам так предначертано. Я в этом уверен.

Генри проводил меня домой, всю дорогу сияя так, будто я ответила пылким «да», которого он столь страстно желал. Растущее беспокойство я закопала куда подальше — в самую глубокую яму, которую удалось вырыть.

Может, у меня получится быть женой.

Может, мне просто нужно время.

Может.

Мора сдержала слово. За следующие несколько недель в королевский дворец целителей вызывали несколько раз, и, вопреки моим обещаниям вести себя прилично, Мора запретила мне там появляться.

Вместо этого она навещала членов королевской семьи сама, порой в сопровождении Ланы.

Молчаливая напряженность в отношениях с Ланой достигла апогея. Не в силах смотреть в глаза друг другу, мы старались не сталкиваться в Центре целителей. Получалось так неловко, что мы начали ловить любопытные взгляды других стажеров. Понятия не имею, что именно они надумали, но правда заключалась в том, что в Лане я видела свое отражение, которого слишком стыдилась.

Каждый раз, когда они с Морой возвращались из дворца, меня сковывал страх: сейчас скажут, что повстанцы напали на резиденцию монарха, воспользовавшись секретым входом, который я им выдала. Этот сценарий проигрывался у меня в голове каждую ночь, пока я металась в постели без сна.

«Они проникли через брешь в садовой стене и перебили детей, мирно спавших в своих кроватках, — скажет Мора. — Ни малейшего шанса малышам не оставили. Что за чудовище станет участвовать в таком зверстве?!»

Будь я умнее — и смелее, — я отвела бы Лану в сторону и предупредила бы или, по крайней мере, признала бы вину в том, что привела в наш мир Хранителей. Мы никогда не дружили, в основном из-за моей мелкой ревности. На миниатюрную волоокую блондинку Лану засматривались все мужчины, а я рядом с ней вечно комплексовала из-за высокого роста, мускулистого тела и своей грубости в целом.

Но все это были только мои проблемы. Лана отличалась отзывчивостью и единственная из всех могла бы понять, какое бремя я несу на плечах. Замечая совершенно нехарактерную для нее мрачность после каждого посещения Потомков, я гадала, не бушует ли война и в ее сердце.

В ту пору и мудрости, и отваги мне не хватало, поэтому я держалась особняком и брала на себя тех пациентов, что жили далеко-далеко от Центра целителей.

Мора запретила мне посещать королевский дворец, но позволила лечить Потомков из Люмнос-Сити, и их я навещала с особым рвением. Хранители не давали мне новых заданий, вежливо отказываясь от моей помощи, Вэнс лишь посоветовал внимательно смотреть и слушать, когда я посещаю дома Потомков.

Совету я последовала, и, хоть ничего по-настоящему ценного пока не выяснила, это позволяло обманываться тем, что я приношу пользу, не подвергая риску жизнь окружающих.

А вот Генри практически пропал. Его привлекли к секретному заданию, готовясь к которому он почти каждый вечер проводил на собраниях. Я изобразила возмущение, но получилось вяло, потому что, если честно, его отсутствие меня только радовало.

На предложение пожениться я так и не ответила и не чувствовала, что постепенно зрею для такого шага. Я даже не рассказала о нем никому, кроме Теллера, который лишь вскинул брови и загадочно проговорил: «Лишь бы ты была счастлива».

Осень уступила права зиме, яркая листва в лесах Люмноса пожухла, сморщилась и опала на застывшую от холода землю. В морозном воздухе зрело какое-то предчувствие — тихое и опасное, что-то вроде треска, предупреждающего, что скоро ударит молния.

Голос внутри меня тоже насторожился. Он больше не дремал — он выжидал. И во сне, и наяву я слышала его несмолкаемый гул. Он стал таким постоянным, что я почти научилась полностью его игнорировать. Почти.

Но случалось, что призывы бороться звучали так громко и настойчиво, что едва не поглощали меня без остатка. Голос всегда просыпался, когда я чувствовала угрозу, — теперь, благодаря запрету бывать во дворце, это случалось редко, — но я уже поняла, что монотонный ропот становится громче и безумнее, стоит приблизиться к резиденции монарха.

Например, пока я стояла у роскошного особняка в сердце Люмнос-Сити и смотрела на сияющие шпили дворца, находящегося рядом, он звучал так громко, что я не услышала, как меня окликают с другой стороны улицы.

— Дием! Ди-ем! Дием?

Я стряхнула транс. Ко мне шла группа голубоглазых девушек-подростков в нарядах, которые идеально подошли бы для бродячего цирка. Я отметила умопомрачительно пышные рукава из прозрачного шифона, широченные брюки из гладкого шелка, струящегося на пять футов за ними, много голой кожи и цвета — целое безумство цвета.

В Смертном городе школьницы, одержимые правилами приличия, с ног до головы одевались в блеклое и тусклое. Наверное, так они стремились продемонстрировать практичность и отсутствие эгоизма — задатки идеальной жены и матери. Даже слишком яркой ленты могло хватить, чтобы город зашептался: у девицы нехватка добродетели.