Боль на его лице разбила мне сердце. В нашей семье Теллер всегда был самым уравновешенным — после маминого исчезновения отец замкнулся в себе, я одно за другим принимала разрушительные решения, и только Теллер остался верен себе. Его позитивный настрой, доброта, сосредоточенность на учебе — ничто из этого не пошатнулось даже в горе.

— Сын… — начал отец, теперь голос дрожал у него, — у меня нет выбора.

— А ты скажи им нет. — Глаза Теллера наполнились слезами, и он покачал головой. — Скажи, что не можешь поехать. Скажи… Скажи, что у тебя ребенок, о котором нужно заботиться.

— По меркам смертных ты взрослый. Армию не волнует, что ты еще учишься.

— Тогда просто не уезжай, — заметила я. — Тебя не могут призвать на службу, если не объявлена война.

— Так война объявлена. — Взгляд отца снова скользнул ко мне, и его глаза зло полыхнули. — Вчерашнее нападение не единичный случай. Подрывы случились в нескольких королевствах. Монархи хотят подавить сопротивление, пока дело не пошло дальше.

«Борись!»

— И ты собираешься их убивать?! — взорвалась я, не в силах скрыть убийственное осуждение. — Ты собираешься убивать людей своей расы, потому что тебе приказали Потомки?

— Я пытаюсь сохранить мир. Если нападения продолжатся, другие королевства тоже могут изгнать смертных со своей территории. Погибнут тысячи, ограничения, под которыми мы живем, усилятся. Если, остановив группу повстанцев, можно предотвратить уничтожение нашей расы, я с радостью этим займусь.

Его слова звучали так похоже на речи Генри, что меня замутило. Каждая сторона непоколебимо верила, что борется за правое дело; каждая считала, что убийства, которые она совершает, добродетельны и оправданы сохранением жизни невинных. Как же случилось, что я сильно люблю тех, кого эта война сделала непримиримыми противниками?!

И на что придется пойти каждому из нас, пока это все не закончится? Отец протяжно вздохнул и ссутулился, теряя запал.

Он стиснул плечо Теллера, потом мое.

— Понимаю, вы оба беспокоитесь, но меня туда вызывают лишь потому, что будет благовиднее, если приказы станет отдавать смертный. Реальная опасность мне не грозит.

Теллер глянул на меня, вскинув брови, точно просил разрешения поверить отцу, но у меня в голове было слишком много мыслей, чтобы его успокаивать: голос успел превратиться в постоянный требовательный гул.

«Борись!»

Отец добродушно толкнул Теллера:

— Думай об учебе, сынок. Не успеешь оглянуться, а я уже вернусь. Ну а ты… — Он посмотрел на меня и прижал ладонь к моей щеке. — Знаю, Дием, ты думаешь, я тебе не доверяю, но это совсем не так. Уверен, в мое отсутствие ты хорошо позаботишься о брате. Тебе придется брать больше работы в Центре целителей, чтобы свести концы с концами, но как только я…

Я замерла и постаралась удержать бесстрастное лицо, но по блеску в глазах отца поняла, что он заметил мою тревогу.

— В чем дело? — спросил Андрей.

Я отступила на шаг так, что его ладонь соскользнула с моей щеки. Отец сильно насупил брови:

— Дием…

— Я уволилась из Центра целителей.

Теллер разинул рот. Даже он отступил подальше от отца.

Отец закрыл глаза, и его грудь поднялась: он сделал нарочито медленный вдох. Мои мышцы напряглись, словно в ожидании удара.

— Тогда ты вернешься в Центр, — тихо сказал он. — И попросишь Мору восстановить тебя в должности.

«Борись!»

Я стиснула зубы:

— Нет.

Отец распахнул глаза:

— Да.

— Нет.

— Почему?

— Потому что сейчас я не могу быть целительницей. И не хочу. Я служила в Центре ради мамы, потому что этого она от меня ждала, но… Я не могу. Больше не могу.

От кулаков дрожь перекатилась отцу на плечи: ярость он сдерживал с заметным трудом.

— Тогда ты выйдешь замуж за Генри, — процедил он. — Его семья сможет обеспечить вас обоих.

Я охнула. Или, может, это охнул Теллер. Отделить происходящее передо мной от нарастающего внутри хаоса становилось все сложнее.

«Борись!»

Проклятый голос, словно злой зверь, неистово расхаживал внутри меня, впивался когтями в кожу и вопил, требуя освобождения, как случалось уже многократно.

Но этот раз ощущался пугающе иначе.

Надежного контроля над голосом у меня не было никогда, но, по крайней мере, я могла контролировать себя. Когда он донимал меня с особенным упорством, я укрывалась за стенами одиночества, пока нервы не успокаивались, а голос снова не погружался в дрему.

А сегодня я поддалась собственному гневу.

Все инстинкты и оттенки здравомыслия предупреждали, что нужно уйти, запереться у себя в комнате или сбежать из дома, пока страсти не улягутся. Только я не могла убегать. Больше не могла.

Я не могла ничего, кроме как…

«Борись!»

— Выйду я за Генри или нет, решать мне, — огрызнулась я. — А не тебе.

— Ты потеряла право решать, когда уволилась из Центра целителей.

— Ничего подобного. Будь здесь мама, она не позволила бы тебе так со мной разговаривать.

— Ее сейчас нет, — прорычал отец, — и мы все приносим жертвы.

— Вы, оба, перестаньте, пожалуйста! — взмолился Теллер.

— Тогда я принесу другую жертву. Я могу найти работу в Райском Ряду.

— Моя дочь не будет работать барменшей или проституткой. Это не обсуждается.

«Борись!»

— Это не тебе решать. — Лицо горело огнем, воздух кипел, словно я вернулась во вчерашний пылающий ад. — Я взрослая женщина, а давно не ребенок.

— Тогда прекрати вести себя как ребенок.

— Ты не имеешь права…

— Довольно! — проревел отец. Даже ножи и вилки в ящике буфета звякнули от его громоподобного голоса. — Я твой отец, и ты будешь мне подчиняться.

«Борись!»

— Ты мне не отец!

Слова отравили воздух гнилостным запахом. Стойким. Тошнотворным.

— Как бы то ни было, никого больше похожего на отца, чем я, у тебя не будет, — проговорил отец резким дрожащим голосом.

«Борись!»

— Ну и прекрасно, — процедила я сквозь зубы. — Так скажи мне, дорогой отец, где наша мама?

Он замялся. На миг, почти незаметно.

— Не знаю.

«Врешь!»

— Я тебе не верю. — Мои глаза сузились в щелки, за которыми бушевал серебристый огненный шторм. — Почему ты перестал искать ее, а, отец? Почему едва пальцем пошевелил с тех пор, как она исчезла?

Никогда раньше я не видела, чтобы он так на меня злился. Никогда. Мне бы испугаться, но его гнев подпитывал пламя моей собственной ярости. У меня затряслись руки: в них пульсировали мороз и пламя.

«Борись! Борись! Борись!»

— Почему ты не горевал по ней, отец? Почему говоришь так, будто она вернется с минуты на минуту? Ты знаешь что-то, чего не знаем мы?

Покалывание потекло вверх по руке и обожгло грудь. В ушах затрещало, по краям поля зрения потемнело — стены дома исчезли из вида, оставив лишь бесконечную, злую тьму.

«Борись!»

«Уничтожь!»

Как и много недель назад, когда я поссорилась с Генри в Фортосе, меня захлестнуло непреодолимое желание причинить боль — раздавить его тело и его дух, нанести такую страшную рану, от которой он никогда не оправится.

И я нанесла, пусть словами, а не оружием.

— Наверное, ты не ищешь ее, потому что тебе все равно. Наверное, это из-за тебя она исчезла.

— Дием! — охнул Теллер.

Отец взорвался — перевернул стол так, что посуда и стулья разлетелись по полу.

— Убирайся! — прорычал он. — Убирайся из моего дома!

— С радостью! — гаркнула я и протолкнулась мимо Теллера за порог, захлопнув за собой дверь.

Через участок вокруг дома я пронеслась к водянистому болоту. Наступила ночь, и лес едва просматривался в слабом мерцании лунного света, но земля у меня под ногами сияла серебром. Думалось по-прежнему с трудом, с трудом даже дышалось.

Далеко за спиной Теллер окликал меня, но остановиться я не могла.