Гнев не утихал — он рос. Мутировал. Я окончательно потеряла контроль и не представляла, на что способна.

Я неслась сквозь деревья, едва чувствуя, как непокорные ветки хлещут в лицо. Споткнувшись о корень, я упала на колени на полянке у самого берега.

Мне стало жарко. Почему мне так жарко?

Звуков было слишком много.

Мое неровное, затрудненное дыхание. Приглушенный голос Теллера. Какое-то шипение у меня в ладонях.

И внутренний голос. Он уже не просто бубнил — теперь он дразнил, пел, умолял, кричал. Я зажала уши ладонями, чтобы от всего отгородиться, но голос лишь зазвучал громче и в итоге заглушил остальные звуки.

«Освободи меня, Дочь Забытого!»

— Дием, ты как? — Какофонию прорезал голос Теллера, осторожно приблизившегося ко мне.

Братишку я не видела: свет чересчур ослеплял. Даже под покровом ночи казалось, что надо мной стоит само солнце и разочарованно качает головой.

— Что со мной происходит? — всхлипывала я.

Пальцы зарылись в сырую, торфяную землю, и я услышала шипение пара. Земля под ладонями превратилась в слой кромешной тьмы, на миг мне почудилось, что я проваливаюсь в вечернее небо и больше никогда не приземлюсь.

Где-то далеко ночь прорезал крик, нечеловеческий и пронзительный.

Древний звук.

И рыдание, и призыв.

«Выпусти меня».

Макушка пульсировала от накатывающих волн давления и боли.

Мало-помалу они становились плотнее, твердели, а затем на их место пришло невыносимое тепло. И тяжесть — огромный вес, грозящий раздавить мне кости в звездную пыль.

— Дием, ты… Ты!.. — воскликнул Теллер. — О боги… О боги мои…

Внезапно я начала кричать. В горле саднило и першило: наверное, я орала все это время. Связь с реальностью истончилась; тело было слишком перегружено противоречивыми ощущениями, чтобы отделять реальность от воображения.

«Прими меня! Я твое право по рождению и твоя судьба».

Терпеть я больше не могла.

Боль, жар, тяжесть, голос.

Они меня убивали. Я и хотела умереть, только чтобы все это прекратилось.

Я воздела руки к богам, и большой луч света метнулся из моих ладоней в небеса.

— Забери меня, — шепнула я голосу. — Я сдаюсь.

Все мои ощущения свелись к теплу, собравшемуся у меня на макушке, и на миг окружающий мир странным образом замер.

Свет поблек. Голоса притихли. Покалывание исчезло.

Я посмотрела на брата — его силуэт стал нечетким и размазанным. Я плакала — я поняла, что плакала. Пришлось моргать, пока слезы не стекли по щекам и видимость не улучшилась.

С дикими глазами и полным ужаса взглядом Теллер прошептал слова, которые навсегда изменят мою жизнь:

— Дием… на тебе корона. Магия выбрала тебя. Ты — новая королева Люмноса.

Где-то в Эмарионе

Шесть месяцев, две недели и четыре дня.

Она крутила белый меловой камень в руке, пересчитывая кривые линии, нацарапанные на стене из богокамня.

В прошлый раз она поняла, как быстро убегают дни. Неделя может показаться годом, а месяц — одним днем. Когда два десятилетия назад солдаты прибыли, чтобы забрать ее отсюда домой, они могли бы запросто убедить ее, что она провела здесь годы, если бы не младенец у нее на руках.

На этот раз она была осмотрительнее. Каждый закат она отмечала одиночной белой линией и группировала их по семь, отсчитывая проходящие дни.

Шесть месяцев, две недели и четыре дня.

Когда она уходила, король уже был очень слаб, его сознание помутнело, а могущество таяло. Она заранее приготовилась и морально, и в более практичном смысле в одиночестве переждать его предсмертную агонию в течение пары недель, максимум месяца-двух.

Она не рассчитывала, что король продержится почти целый год. Как часто случалось в эти дни, неуверенность охватила ее. А вдруг король полностью выздоровел? А вдруг она неправильно истолковала симптомы, и его одолела какая-то излечимая болезнь?

Задачу она решала опасную, поэтому о своем плане смогла рассказать лишь троим; и лишь двое знали, где она находится. Хотя один из них был готов рискнуть жизнью ради ее спасения, дорогу сюда она искала целых двадцать лет. Когда такой шанс представится снова?

Она могла застрять здесь на годы. На десятилетия. На века. Ее тело могло превратиться в прах и развеяться по ветру прежде, чем на эту землю снова ступит нога смертного.

Она спрятала мел в сумку и замаскировала листьями свой импровизированный календарь. Терзаться разными «а вдруг» не имело смысла. Она знала, чем рискует, когда пришла сюда. Если здесь она найдет последнее пристанище, значит, так тому и быть.

Она засвистела, чтобы успокоиться, и занялась ежедневными или, точнее, еженощными делами. Разгуливать среди бела дня было слишком опасно — вдруг заметят, — и она научилась жить исключительно в темноте. Все шло неплохо теплыми летними вечерами, когда она могла лежать под звездами, но быстро приближалась зима. Дни становились короче, еды — меньше. Скоро ей предстояло принять нелегкое решение — остаться незаметной или остаться в живых.

«Но не прямо сейчас, — пожурила она саму себя. — Скоро, но не прямо сейчас».

Она обошла дорожки, пересекающие местность, и проверила каждую точку, заранее подготовленную для последнего этапа плана. Она очистила от листьев и веток тропинки и осмотрела все свои схроны — с пресной водой, с едой, с оружием, с драгоценными сюрпризами, которые ей чудом удалось сюда пронести. Она приблизилась, насколько хватило смелости, к каждому из входов, поправляя кое-что там, где силы природы нарушили ее подготовку.

Она даже немного поохотилась, в кои-то веки обеспечив себя горячим ужином, на участке, где водились кролики, присутствие которых здесь объяснялось лишь милостью Старых Богов. Обильная еда привела ее в такое хорошее расположение духа, что она уговорила себя подойти к двери из блестящего черного камня.

Эту дверь она проверила первым делом по возвращении в это ужасное место. Во время мучительного путешествия она могла думать лишь о нем. Что она найдет здесь? Кого она найдет?

Вскоре по прибытии сюда она встала у двери, окликнула его и получила окончательный ответ — ничто и никого.

Тем не менее она так и не уговорила себя спуститься по ступеням темной витой лестницы. Раз в неделю она через силу возвращалась сюда и, крепко прижимая к груди кинжал из богокамня, гадала, что ждет ее в кишащей крысами комнате.

Когда-то там был ее дом. Давным-давно. В ту пору она была совсем другой женщиной с совсем другими целями.

— Эй! — позвала она, заставив себя спуститься на первые несколько ступеней. — Ты… ты еще здесь?

Она напрягла слух — от каждого шелеста и шороха замирало сердце, — осторожно спустилась на одну ступеньку, потом еще на одну, пальцами ног задев линию, где серебристый свет луны сменялся зловещей тьмой. Из сумки она вытащила маленький коробок спичек. Вопреки жесткой экономии их оставалось до опасного мало. Нехватка даже одной спички могла сыграть решающую роль, особенно с учетом ее планов.

Но она должна узнать.

Она чиркнула спичкой — оранжевый свет от шипящей головки заплясал по стенам и озарил небольшое пространство. Она сделала еще несколько шагов, отсчитывая каждый. «Девять, десять, одиннадцать…»

Пятнадцать шагов. Если оставаться в пределах пятнадцати шагов, она в безопасности. Вне досягаемости. Ценой горького опыта она узнала это еще в прошлый раз.

Сегодня она остановилась на двенадцати шагах и вгляделась в бездонные тени.

— Это я. Я пришла за тобой.

Лишь тишина была ей ответом.

Она бросила спичку вперед и затаила дыхание, когда крошечное пламя затрепетало, падая вниз. Спичка ударилась о пол и неудачно отскочила назад — недостаточно далеко, чтобы разбавить мрак комнаты.

Но достаточно, чтобы разглядеть край старого почерневшего пятна на полу.

Кровь.

Она развернулась и побежала обратно вверх по ступенькам. В ушах раздавался бешеный стук сердца: это облегчение боролось с дурным предчувствием.