Я подмечала все. Расположение стражей на каждой лестничной площадке и вдоль каждого коридора. Темные закоулки, в которые не проникал дневной свет. Потенциальные укрытия — пустые комнаты с приоткрытыми дверьми и плотными шторами, такими большими, что за ними мог укрыться человек.

Я прижала руку к груди — там в узком бандо прятался свернутый лист пергамента, к счастью, не замеченный стражами при обыске. Тихий шорох пергамента о ткань успокаивал мне нервы. Вскоре этот сверток станет мне путеводной нитью.

Мы свернули в коридор, менее оживленный, чем остальные. В дальнем конце на посту стоял страж, но я не знала, сколько нам еще идти, и вариантов оставалось все меньше и меньше. Я сбавила шаг, изобразив интерес к гобелену, и Мора наконец выпустила меня из вида. Как можно незаметнее я затолкнула сумку в затемненную нишу.

«Первый этап пройден».

Я побежала догонять остальных, лихорадочно отмечая каждый шаг. Поворот налево, поворот направо. Двадцать шагов, потом снова налево. Потом снова направо, там, где меньше колонн.

Наконец мы приблизились к металлическим арочным дверям с выгравированной эмблемой Люмноса — палящим солнцем, пронзенным тонким полумесяцем, — увенчанной короной. Их караулили два стража, поклонившиеся в знак уважения к принцу.

Проигнорировав их, Лютер махнул рукой вверх. Темные вьющиеся побеги пробились из краев створок и, оплетая металлическое полотно, обросли шипами и тенистыми листьями.

— Дием! — прошипела Мора.

Я замерла. Сама того не заметив, под действием магии Лютера я приблизилась. Моя рука вытянулась вперед, стремясь коснуться побега пульсирующей тьмы.

— Осторожно! — шепнул Лютер. Он пристально наблюдал за мной, хотя даже не попытался остановить меня или свою магию. — В нашем дворце тени так же опасны, как люди.

В этом я нисколько не сомневалась.

И тем не менее… отступить подальше от теней я не смогла. Смертельной опасности вопреки, что-то возбуждающее было в невероятной власти, которой они обладали; в неслышимой песне, которая подавляла инстинкт выживания и манила к себе.

Возможно, в этом отчасти и заключалась их опасность.

— Как это работает? — спросила я, хмуро глядя на переплетенные побеги. — В мире смертных свет и тень неосязаемы, поэтому вред причинить на могут. Почему в вашей магии все не так?

Возникла долгая пауза, и я была уверена, что Лютер не ответит. Но потом…

— Вам доводилось в погожий день ловить солнечные лучи увеличительным стеклом?

— Когда мы были маленькие, мой брат нашел на улице чей-то монокль. С его помощью мы поджигали в лесу опавшие листья. — Я усмехнулась. — Хорошо, что погода была дождливая, не то мы половину Люмноса спалили бы.

— Дием, молчи! — шикнула Мора, круглыми от ужаса глазами глядя то на меня, то на принца.

Уголок рта Лютера изогнулся в чем-то сошедшем бы за улыбку, если бы остальная часть лица не оставалась ужасающе неподвижной.

— Наша магия работает так же. Мы вызываем свет и сводим его к самой сути. В чистейшем виде он может прожечь почти любую материю.

— А как насчет теней? — спросила я.

Два стража у двери переступили с ноги на ногу, один негромко откашлялся. По неодобрительному изгибу его рта я заподозрила, что эта информация не предназначена для смертных.

Лютер продолжал их игнорировать, не сводя взгляд с моей руки, застывшей у двери. Он нахмурился, когда дымчатый завиток отделился от побега, потянулся к моему пальцу и замер, почти коснувшись.

— Тени действуют так же. Тьма — это не просто отсутствие света, это отсутствие всего. В ней нет ни света, ни тепла, ни воздуха. Истинная тьма способна уничтожить саму жизнь.

Что-то всколыхнулось у меня за ребрами.

Я посмотрела на Лютера:

— Это все равно не объясняет того, как вы придаете им осязаемость. Осязаемости лишены даже чистые свет и тьма.

Губы Лютера изогнулись снова, на сей раз сильнее.

— Потому мы и называем это магией, мисс Беллатор.

Вопреки длиннющему списку причин ненавидеть Лютера, его ответ получился таким неожиданным, таким нетипично подкупающим, что я широко улыбнулась.

На миг столь эфемерный, что не продлился и секунду, в каменной стене, которую Лютер воздвиг вокруг себя, открылись ворота, позволив мельком увидеть человека, который за ними жил. Мужчину, сильно отличающегося от того, кем я когда-то его считала.

Наваждение исчезло, не успела я в нем разобраться. Квадратный подбородок напрягся, и любое подобие человеческой эмоции исчезло. Лютер снова превратился в каменную статую — внешность приятная, характер невозможный.

Лютер поднял ладонь, и черные побеги широко распахнули дверь. Огромная комната за ней была обставлена так же элегантно, как другие части дворца, но казалась теплее и уютнее. В ней было множество мягких кресел, плюшевых подушек. Вдоль стены с арочными проемами висели прозрачные занавески.

Лютер провел нас в зал, где стояла кровать из отполированного до блеска старого дерева с балдахином. На кровати лежала хрупкая фигура, почти полностью закрытая одеялами. Принц остановился в дверях, в знак уважения опустился на колени и наклонил голову.

Король Ультер.

Я никогда прежде его не видела. Временами он появлялся в смертной части города, в основном чтобы освящать храмы богини Люмнос, которые Потомки иногда возводили в Смертном городе в качестве безмолвной угрозы культам Старых Богов, но в тех случаях мама старательно держала меня дома.

Я почувствовала, как меня настойчиво дергают за руку. Мора низко склонилась над своей тростью и многозначительно смотрела на меня.

Ах да.

Коленопреклонение. Пиетет. Протокол.

Я покорно опустилась на одно колено, хотя не могла оторвать взгляд от лица короля. Я даже шею вытянула, чтобы лучше его рассмотреть.

Король казался пугающе молодым. Не юным, конечно, но и не настолько старым, чтобы угасать от того, что у Потомков соответствует естественным причинам. Будь он смертным, я сочла бы его ровесником моего отца.

Только я знала правду. Правление короля Ультера началось давным-давно, задолго до того, как любой из живущих ныне смертных появился на свет. Каково пережить поколения смертных, снова и снова наблюдать, как они стареют и умирают? При мысли об этом становилось очень грустно.

Но разумеется, Потомки ни к одному смертному не проникались симпатией настолько, чтобы скорбеть.

Я почувствовала жар взгляда Лютера. Он поднялся и теперь стоял у постели короля, наблюдая за мной. Наверное, осуждал меня за дерзкий взгляд, от которого я не удержалась даже в присутствии монарха.

Рядом со мной замерла Мора. Она покорно горбила плечи и не сводила глаз с пола, ожидая, когда принц позволит ей подняться. Это зрелище уязвило мою гордость. Чем Потомки заслужили такое повиновение с ее стороны? Их безнравственные законы лишали невинных людей жизни, а Мора людей спасала. Почему она или я должны преклонять колени перед ними, да и перед кем-то вообще?

Не дожидаясь одобрения Лютера, я поднялась, расправила плечи и вздернула подбородок. Затем потянула за собой Мору и дерзко, вызывающе улыбнулась Лютеру: давай, мол, сделай нам замечание.

Принц выдержал мой взгляд, отказываясь реагировать.

— Можете приступить к своим обязанностям, — невозмутимо проговорил он.

Мора впилась ногтями мне в руку и с хмурым взглядом, в котором четко читалось: «Веди себя прилично», поволокла меня к кровати.

«Я и веду себя прилично», — беззвучно ответила я, раздув ноздри.

Сунув мне свою сумку, Мора повернулась к королю. Мы обе принялись за работу — я выкладывала принадлежности из сумки на приставной стол, а Мора оценивала состояние короля.

Закрытые глаза, ровное дыхание — не предупреди меня Мора, что король Ультер не приходит в сознание уже несколько месяцев, я подумала бы, что он просто спит. Лишь серовато-бледное лицо и дряблая плоть в местах, где начали атрофироваться мышцы, выдавали серьезность его состояния.

Вопреки отчаянным попыткам ненавидеть этого типа, я почувствовала укол сострадания. Головой я понимала, что он виновен в бесчисленных зверствах, что от его правления пострадали несколько поколений моего народа, но сердце видело немощного умирающего старика.