– Где стюардесса? Мне нужен бренди.

Затем снаружи раздался голос внезапно встревоженного Данчеккера.

– Да что, во имя всего святого, здесь творится? Сделайте что-нибудь с этой адской железякой! – Они посмотрели вниз. Профессор висел в полуметре над трапом и остервенело размахивал руками, застряв на полпути к остальной компании. – Это просто нелепо! Опустите меня обратно!

– Вы загораживаете проход, – непонятно откуда сообщил уже знакомый голос. – Как насчет пройти внутрь и освободить место?

Они направились к внутреннему проему, и спустя несколько секунд сзади появился малость негодующий Данчеккер. Пока Хеллер и Пакард поднимались по трапу, Хант и Лин последовали за Колдуэллом внутрь самолета.

Они оказались в небольшом коридоре, который тянулся в сторону хвоста и метров через шесть упирался в закрытую дверь. Несколько перегородок от пола до потолка разделяли пространство по обе стороны от коридора на полдюжины узких кабинок. Шагая по коридору, Колдуэлл и его спутники заметили, что все кабинки выглядят абсолютно одинаково: в каждой стояло повернутое в сторону прохода кресло-реклайнер с роскошной красной обивкой, а вокруг него – металлический каркас, на котором располагались мозаичные панели из разноцветного кристаллического материала и умопомрачительная конструкция из филигранного оборудования неизвестного назначения. И по-прежнему никаких признаков жизни.

– Добро пожаловать на борт, – поприветствовал голос. – Когда каждый из вас займет свое место, мы сможем начать.

– Кто с нами говорит? – потребовал ответа Колдуэлл, глядя по сторонам и вверх. – Окажите нам любезность и назовите себя.

– Меня зовут ВИЗАР, – ответил голос. – Но я всего лишь выполняю функции пилота и обслуживающего экипажа. Те, кого вы ждете, будут здесь через несколько минут.

Судя по всему, говоривший находился по ту сторону двери в дальнем конце коридора, решил Хант. Это казалось странным. Голос напомнил ему о первой встрече с ганимейцами на борту

«Шапирона» вскоре после того, как корабль вышел на орбиту вокруг Ганимеда. В тот раз посредником в общении с инопланетянами также выступал голос, который играл роль переводчика и, как выяснилось впоследствии, принадлежал некой сущности под именем ЗОРАК – суперкомпьютерному комплексу, распределенному по всему кораблю и отвечавшему за большую часть бортовых систем и функций.

– ВИЗАР, – обратился он. – Ты бортовой компьютер?

– Можно сказать и так, – ответил ВИЗАР. – Я бы вряд ли смог объяснить точнее. Но здесь лишь небольшая часть меня. Остальное распределено по Туриену, а также множеству других планет и мест. Теперь у вас есть точка подключения к этой сети.

– Хочешь сказать, что корабль не управляется автономно? – спросил Хант. – Ты взаимодействуешь с Туриеном в реальном времени?

– Разумеется. А как иначе мы бы смогли переадресовать сообщения с «Юпитера»?

Хант был поражен. Слова ВИЗАРа указывали на существование коммуникационной сети, охватывающей несколько звездных систем и работающей с пренебрежимо малыми задержками. Это означало, что как минимум в плане энергии физический перенос между двумя точками пространства, который они часто обсуждали в НавКомм с Полом Шеллингом, не просто возможен в теории, но и вполне реализуем на практике. Неудивительно, что Колдуэлл буквально опешил; по сравнению с этим технологии НавКомм были сродни каменному веку.

Хант заметил, что Данчеккер теперь оказался сразу за ним и с любопытством оглядывался по сторонам, а Хеллер и Пакард только сейчас вошли в самолет. Куда подевалась Лин? Будто отвечая на этот молчаливый вопрос, изнутри одной из кабинок донесся ее голос:

– Что ж, довольно удобно. Я могла бы так провести неделю-другую.

Повернувшись, Хант увидел, что Лин уже заняла один из реклайнеров, который явно пришелся ей по душе. Он посмотрел на Колдуэлла, помедлил секунду, а затем вошел в соседнюю кабинку, повернулся и сел, погрузившись всем телом в податливое кресло. Хант с интересом заметил, что реклайнер сделан с учетом не ганимейских, а человеческих пропорций. Неужели они за неделю построили этот самолет специально для этой встречи? Впрочем, в этом все ганимейцы.

По телу вновь пронеслось теплое, приятное ощущение, от которого накатила сонливость, и его голова самопроизвольно опустилась в специальную выемку кресла. Перед Хантом возникли смутные образы женщины – он никак не мог вспомнить ее имя – и секретаря чего-то там из Вашингтона, которые проплывали мимо, изучая его любопытными взглядами.

– Попробуйте. Вам понравится, – услышал он свое собственное отстраненное бормотание.

Какая-то его часть понимала, что всего несколько секунд тому назад он мыслил вполне трезво, но Хант никак не мог сообразить, о чем именно думал, да и не очень-то хотел знать зачем. Его разум перестал функционировать как единое целое и будто распался на отдельные процессы, за которыми он мог отстраненно наблюдать, как если бы те продолжали работать, но уже не вместе, а изолированно друг от друга. Часть его сознания твердила остальным, что этот факт должен был его обеспокоить, и остальной мозг соглашался… но Хант продолжал сохранять спокойствие.

С его зрением происходило что-то странное. Верхняя часть кабинки вдруг превратилась в бессмысленную мешанину мазков и пятен, которая почти так же быстро собралась в целостный образ. Тот разбух, затем сжался, померк и, наконец, снова заиграл яркими красками. Когда картинка перед глазами стабилизировалась, все цвета оказались неправильными, напомнив Ханту сгенерированные компьютером изображения с условной раскраской. На несколько сумасшедших секунд цвета сменились комплементарными оттенками, как на негативе, претерпели гиперкоррекцию, а затем все вернулось на круги своя.

– Прошу прощения за эту преамбулу, – прозвучал откуда-то голос ВИЗАРа. Во всяком случае так подумал Хант; голос казался почти неразборчивым, а его высота менялась от пронзительного вопля до едва слышного рокота в диапазоне нескольких октав. –

Этот процесс… – далее следовал нечленораздельный набор звуков, – …всего один раз, после чего не потребуется… – мешанина из проглоченных слогов, – …вам вскоре объяснят. – Последняя фраза прозвучала без искажений.

Затем Хант вдруг остро ощутил давление реклайнера, прикосновение одежды к коже и даже воздух, проходивший сквозь его ноздри с каждым вдохом и выдохом. Тело начало содрогаться в конвульсиях, и он почувствовал резкий приступ паники. Чуть погодя Хант понял, что на самом деле не шевелится; все эти ощущения были связаны с быстрой сменой чувствительности по всей поверхности кожи. Он почувствовал жар, затем – холод, следом – зуд, на секунду ему стало щекотно, потом его тело будто онемело и, наконец, внезапно пришло в норму.

Теперь все ощущалось как раньше. Его разум собрался в единое целое, и мышление пришло в порядок. Пошевелив пальцами, он обнаружил, что невидимый гель, в который было погружено его тело, исчез. Он попытался подвигать одной рукой, затем другой: ничего необычного.

– Можете встать, – сказал ВИЗАР.

Хант медленно поднялся на ноги и вернулся в коридор, где встретил остальных, которые выходили из своих кабинок с тем же недоуменным видом, что и он сам. Хант взглянул на дверь, блокировавшую дальний конец коридора, но та была по-прежнему закрыта.

– И что, по-вашему, было целью этой процедуры? – спросил Данчеккер, который в кои-то веки выглядел растерянным. Хант лишь покачал головой.

А затем позади него послышался голос Лин:

– Вик.

Всего одно слово, но зловеще-предупредительный тон моментально заставил Ханта обернуться. Широко раскрыв глаза, она глядела вдоль коридора на дверь, через которую они попали на корабль. Следуя за ее взглядом, он повернул голову чуть дальше.

Дверной проем занимала гигантская фигура ганимейца, одетого в серебристый наряд, который представлял собой нечто среднее между короткой накидкой и свободным пиджаком поверх темно-зеленой брючной туники. В течение нескольких секунд инопланетянин разглядывал их блестящими темно-фиолетовыми глазами на вытянутом, выдающемся вперед лице.