— Ты не понимаешь, — начал он, его голос звучал почти ласково, но я чувствовала, как он дрожит от сдерживаемого гнева. — Это не про тебя. Это про репутацию. Ты сбежала. Ты оставила сына. Ты открыла аптеку. Ты стала независимой.

Он словно выплюнул это слово. Как будто он ненавидел его всей душой.

— Ты показала, что женщина может жить без мужа, без семьи, без опеки. Это опасно. Это разрушает порядок, — произнес лорд Арвейн. — Это разрушает мой порядок! Твое место я тебе уже определил! И то, что ты не хочешь его занимать, не делает тебе чести!

Он сделал паузу, его пальцы сжали мое запястье еще сильнее.

— Ты думаешь, я хочу вернуть тебя обратно в наш дом? Нет. Я хочу, чтобы ты исчезла. Чтобы тебя больше не было. Но у нас есть репутация. Семья не может позволить себе, чтобы невестка бежала и жила независимой жизнью. Это будет примером для других. Это подорвет уважение к нашей семье.

Его глаза сузились.

— Ты — не человек. Ты — символ. И этот символ должен быть уничтожен. Но не публично. Не в суде. Это нанесет урон нашему имени. Поэтому ты вернешься в дом. Ты будешь вести себя как должна. Или… — он сделал паузу, давая мне понять, что не только репутация под угрозой.

— Или что? — выдохнула я, чувствуя, как ледяной страх охватывает меня.

— Или я найду способ сделать так, чтобы твоя аптека сгорела дотла. А твоя подружка… Она так любит сидеть у окна. Жаль, если ей вдруг захочется прогуляться по крыше и споткнуться. Или если ей вдруг не понравится вкус чая, который ей подадут. Я многое могу сделать, даже сидя в своем кабинете.

Я посмотрела на Йенсена, который сидел рядом с отцом, опустив глаза. Я поняла: он не предал меня. Он никогда не был на моей стороне. Он был частью этой системы, которая превращает женщин в имущество. И это было хуже всего. Потому что предательство я могла бы простить. Но безразличие… Это оставило меня одну, без надежды, без спасения.

— Я сделаю так, чтобы о твоих зельях забыли. Чтобы о тебе забыли все. Ты думаешь, что ты свободна? Ты думаешь, что можешь жить так, как хочешь? Нет. Ты всегда будешь под моим контролем. Потому что ты носишь мое имя. Ты — мое имущество. И пока я жив, ты будешь подчиняться мне, — произнес лорд Арвейн.

— Я готова подписать документы на развод! — произнесла я.

— Нет. Никакого развода! Ты что? Хочешь опозорить нас? В нашей семье никто не разводится! К тому же я не собираюсь платить тебе пособие из своего кармана!

Воздух в карете мгновенно наполнился запахом дымного табака и старой крови. Я замерла, чувствуя, как ледяные пальцы страха обвивают мое горло. За окном кареты мелькали деревья, словно черные тени, танцующие под луной. Каждый поворот заставлял меня думать, что сейчас я увижу аптеку. Но она не появлялась. И я поняла: я больше никогда не увижу ее. Потому что лорд Арвейн не остановится, пока не уничтожит все, что я создала.

Карета остановилась у ворот поместья. За высокими чугунными воротами, увитыми колючими розами, стояли два лакея, как статуи из льда. Их глаза скользили по мне, оценивая, не убегу ли я. Каменные стены дома, серые и холодные, поднимались ввысь, закрывая собой небо. Я вспомнила, как когда-то входила сюда, полная надежд, а теперь вернулась в качестве пленницы.

Лорд Арвейн открыл дверцу.

— Выходи, — приказал он. — И помни. Твоя жизнь — мое имя. Твое существование — моя репутация. И я сделаю все, чтобы сохранить ее, даже если это значит уничтожить тебя.

В этот момент меня схватили лакеи, подоспевшие к хозяину. Их руки были жесткими, как стальные тиски, и я почувствовала, как они впиваются в мою кожу, оставляя синяки. Они вытащили меня так, будто я была мешком, который нужно перенести из одного места в другое. Я попыталась вырваться, но их хватка только усилилась.

Я больше не была свободной. Я была пленницей, даже если мое тело находилось вне стен дома. Свобода умерла в тот момент, когда я покинула этот дом. И теперь я поняла: я не просто вернулась. Я вернулась в ловушку, которую лорд Арвейн построил для меня много месяцев назад. Каждый мой шаг, каждая попытка жить своей жизнью — это лишь игра в кошки-мышки, от которой я проиграла с самого начала. Я думала, что бегство — это свобода. Но настоящая свобода — это право выбирать. А я его уже давно потеряла.

Потому что теперь я знала: лорд Арвейн не отпустит меня. Он не хочет вернуть меня в дом. Он хочет уничтожить меня, чтобы сохранить иллюзию порядка. И в этом мое единственное преимущество. Потому что если я стану для него не просто угрозой репутации, а проблемой, которую нужно решить, значит, я еще не сломлена. И пока я не сломлена, есть шанс. Надежда. Внутри меня, словно тлеющий уголек, вспыхнула искра.

Я не сдамся.

Я сделаю все, чтобы выжить.

И когда настанет время, я вернусь.

К аптеке. К Марте. К свободе.

Но сначала мне нужно выжить.

И я сделаю это.

Даже если это убьет меня.

Дверь в спальню распахнулась с тем же грохотом, что и в ту ночь, когда всё началось. Только тогда я впервые переступила порог с надеждой, а теперь — с ощущением, что ступаю на эшафот.

Лорд Арвейн шел впереди, его трость стучала по каменному полу, как метроном, отсчитывающий мои последние свободные секунды. Каждый удар резонировал в моих висках, будто били в колокол смерти. Воздух в коридоре был густым, пропитанным запахом воска и прелого вина. Стены, когда-то украшенные портретами, теперь выглядели как тюремные решетки, окутанные пылью времени.

Лакеи держали меня за руки, но я не сопротивлялась. Слишком хорошо помнила, к чему ведет сопротивление.

— Добро пожаловать домой, дорогая невестка, — произнес лорд, входя в комнату и оглядываясь, словно впервые видит эти стены.

Он не смотрел на меня, но я чувствовала его взгляд, скользящий по моему платью — тому самому, что Марта дала мне в день, когда я впервые упала на порог аптеки. Простое, но чистое, выстиранное до белизны.

— Я уже не ваша невестка, — произнесла я, но голос дрогнул.

— Ты — долг, — отрезал он, не оборачиваясь. — Долг, который вернулся. И вы будете вести себя как должна.

Он бросил на кровать сверток ткани — дешевое платье служанки, намекая, что теперь оно мое по праву.

— Я хочу переодеться и поужинать, — произнес он слугам, не глядя на меня.

Дверь захлопнулась. Засов щелкнул.

Я тут же бросилась к окну. Деревянные рамы были старыми, но когда я потянула за них, магия обожгла пальцы, как раскаленный металл. Окно не открывалось. Магический барьер. Я ударила кулаком по стеклу, но оно осталось целым. Слезы навернулись на глаза, но я не позволила им вырваться. Нет, я не буду плакать в этом доме. Никогда больше.

Ноги подкашивались от воспоминаний. Той ночи, когда трость врезалась в скулу. Когда я упала на колени, а Йенсен отвернулся.

Я сжала кулаки, пытаясь удержать дрожь. Нет. Больше не сломаюсь.

И тут — шаги. Негромкие. Трепетные, как у человека, боящегося собственных слов.

— Эгла… — прошептал знакомый голос за дверью.

Йенсен. Голос его дрожал, но в нем слышалась такая надежда, что внутри все сжалось. Как будто он снова верил в сказку, которую сам же разрушил.

— Я здесь, — ответила я, подойдя ближе к двери, но не прикасаясь к ней.

— Я так рад, что ты вернулась, — его голос дрожал, но в нем слышалась радость.

Я молчала. Слова застряли в горле, как камень.

— Я люблю тебя, — продолжал он, голос становился тише. — Я всегда любил. Я не хочу жениться на другой. Я не могу без тебя.

— Ты не любишь, — вырвалось у меня. — Ты просто трус. Ты просто стоял и смотрел, как твой отец бьет меня в этой комнате. Ты встал на сторону отца, когда нужно было просто сказать правду!

Тишина. Только шелест ткани за дверью.

— Да… Ты права… Конечно же права… Я должен был сказать правду… Но я не мог. Отец… Он угрожал всем. Он сказал, что если я встану за тебя, я больше не его сын. Я не знал, что делать. Я люблю тебя, Эгла. Я всегда любил. И я знаю, что если ты будешь вести себя правильно, отец смягчится. Просто потерпи. Все наладится. Если первым нашим ребенком будет мальчик, он обязательно смягчится. Я уверен…