Но я не опустила глаза.

— А, лорд Арвейн! — воскликнула я, будто вспомнив. — Да, был у нас вчера. Только… Вы точно уверены, что это тот самый лорд Арвейн?

Чиновники переглянулись.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился второй.

— Ну как же! — Я развела руками, будто объясняю очевидное. — Тот, кто пришёл, торговался за каждую монету, будто у него в кармане — дыра! Требовал скидку на «Слёзы совы», потому что, мол, «у соседа дешевле». А когда я сказала, что не торгуюсь, — чуть не упал в обморок от тахикардии! Пришлось дать ему воды и соли!

Я понизила голос, будто делюсь секретом:

— Он сказал, что если не сэкономит сегодня — завтра придётся продавать фамильные портреты.

Я закатила глаза:

— Мы, конечно, понимаем, что времена тяжёлые… Но мы — аптека для малоимущих. Для тех, кто действительно в беде. А не для тех, кто притворяется нищим, чтобы сбить цену!

Один из чиновников слегка усмехнулся. Второй — поморщился, будто почувствовал запах чего-то неприличного.

— Вы утверждаете, что лорд Арвейн… торговался? — переспросил он уже с сомнением.

— Торговался! — кивнула я. — И ещё требовал, чтобы мы привезли зелье к нему домой — «по скидке за доставку». Я сказала: «Милорд, у нас тут не лавка с овощами!»

Чиновник закрыл блокнот.

— Возможно, произошла ошибка, — сказал он сухо.

Да! Получилось! Чиновники всегда ценили титулы и статус. Поэтому по просьбе бедных не часто бегали на проверки. Но вот если попросит кто-то богатый и влиятельный, они тут как тут!

А теперь, глядя на нашу аптеку, слушая мою выдуманную историю, они начинали сомневаться, а что богатый и влиятельный лорд делал у нас?

Он кивнул напарнику:

— Уходим.

— Но… санитария? — робко спросил второй.

— Аптека закрыта на ремонт, — бросил первый, указывая на мой импровизированный листок на окне. — И, судя по всему, клиентура у них… специфическая.

— Да-да, ручку осторожно трогайте. А то вчера тут чесоточный был, — с тревогой соврала я. — А я еще не вытирала ее!

Чиновник, который хотел ухватиться за ручку рукой, тут же отдернул ее.

Он достал из кармана платок и взял ручку через платочек.

Проверка очень быстро вышла.

— Проклятые исмерийцы! Что ж им в Исмерии не сиделось! — заметил второй чиновник, глядя на нашу вывеску. — Пусть бы в своей Исмерии аптеку открывали!

Исмерийцы? В смысле? Насколько я знаю, у нас с Исмерией, соседней страной, есть много разногласий. Там правит магический совет и король. Так вот, король за мир, а магический совет — против мира с Объединенным Королевством.

Я опустилась на стул, дрожа от адреналина.

В аптеке повисла тишина. Только скрип вывески да далёкий лай собаки.

— Ты гений, — прошептала Марта. — Теперь он не только жалобу подал — он позор на себя навёл!

— Пусть знает, — сказала я, поправляя косынку, — что унижать других — не способ скрыть свою нищету.

— А при чём здесь исмерийцы? — спросила я, глядя на её напряжённое лицо.

Марта долго молчала. Потом подошла к шкафу, достала потрёпанную шкатулку, открыла её — и вынула кольцо. Не жемчужное, как у меня, а простое серебряное, с гравировкой: «Сердце важнее крови».

— Артур… Мой Артур… Его настоящее имя Арктюр. Он был членом Магического Совета Исмерии, — тихо начала она. — Высокородный. Могущественный. Ему прочили место в Совете на всю жизнь. Но он… полюбил меня.

Она усмехнулась, но в глазах блеснули слёзы.

— Я была дочерью аристократа. И меня звали Маринель. Без магии. Ни капли. В Исмерии это — позор. У нас в Исмерии даже цветы не расцветают без заклинания. Но отец обещал Совету древний артефакт — Сердце Дарайа — в приданое, чтобы меня приняли. Только… отец умер до свадьбы, а артефакт пропал из дома. Об этом стало известно уже после свадьбы.

— И что случилось? — прошептала я, чувствуя, как почему-то волнуюсь.

— Совет потребовал развода. Все сказали: «Она — ничто. Брак недействителен». Но Артур… Он собрал мои вещи ночью, взял меня за руку и сказал: «Если мир не хочет тебя — я уйду из этого мира».

Она сжала кольцо так, что костяшки побелели.

— Мы бежали. Сменили имена — стали Артуром и Мартой. Открыли эту аптеку. Жили скромно, но… свободно. Артур не был идеальным мужем. Нет! Он был ворчлив, терпеть не мог, когда ему мешают, иногда мог поругаться на ровном месте. Но без этого никуда. Я знала, что Артур переживал, что мы не живем в роскоши, как должны были. Но я каждый раз его утешала. И говорила, что роскошь мне не нужна. Мне нужен он. Артур никогда не спрашивал: «Где твоё приданое?» Он спрашивал: «Ты счастлива?»

Она посмотрела на меня — прямо в душу.

— Вот почему я не боюсь их сегодня. Потому что однажды мужчина выбрал меня — не за золото, не за магию, а просто за меня.

Марта вздохнула, доставая маленький портрет мужа из кармана.

— А ещё он каждую зиму ходил по переулкам и оставлял у дверей бедняков мешки с углём. Говорил: «Пусть хоть огонь не предаст их». Он сам создал уголь, который горит дольше, чем обычный.

Она усмехнулась сквозь слёзы.

— Я ругалась: «Ты ж сам мёрзнешь!» А он отвечал: «Зато я знаю, что где-то кто-то спит в тепле — благодаря мне», — прошептала Марта, а потом сглотнула, словно воспоминания сдавили ее горло.

Вот оно что…

— Так, давай ремонт делать! — усмехнулась я, понимая, что сегодняшний день у нас пойдет на благоустройство.

Я посмотрела на Марту. На её морщинистые руки, на фартук с пятнами, на глаза, в которых мелькнула та самая боль — не от возраста, а от страха быть найденной.

И вдруг мне стало не до ремонта.

Я задумалась.

Значит, дело не в приданом. Дело в человеке.

Один мужчина видит в тебе человека.

Другой — только долг.

И теперь я знаю: я не хочу быть долгом. Я не хочу быть должна.

Я хочу быть выбором.

Даже если этот выбор — быть одной.

Сначала я выгребла из аптеки всё.

Пыльные мешки с засохшими травами, которые, судя по запаху, начали превращаться в компост. Был бы у меня огород — получилось бы отличное удобрение!

Пустые банки, в которых когда-то хранились «Слёзы дракона» или «Пот саламандры» — теперь просто пыльные сосуды с этикетками, размазанными временем.

Я всё отмыла, сняла старые этикетки и расставила сушиться на полотенце. Ещё бы! Склянки в аптеке лишними не бывают!

Но это были ещё не все находки.

Тряпки, которые выглядели так, будто их использовали для мытья конюшен.

Даже старый башмак, застрявший под прилавком — наверное, чтобы стол не шатался, — тоже отправился в свой последний путь.

Марта сидела в углу, попивая травяной отвар и ворча:

— Ты что? Короля собираешься принимать? Зачем столько шума?

— Потому что, если мы хотим выжить, — ответила я, вытаскивая из-под шкафа скелет мыши (или, может, крысы?), — нам нужно выглядеть так, будто мы не умираем.

Потом началась уборка.

Я мыла полы до тех пор, пока вода в ведре перестала быть чёрной.

Тёрла окна, пока не увидела своё отражение — бледное, уставшее, но с горящими глазами.

Вытряхивала полки, протирала каждую банку, перекладывала всё по порядку: сухие травы — отдельно, жидкости — отдельно, яды — под замок («На всякий случай», — сказала Марта, хитро подмигнув).

А потом — краска.

Белая, как первый снег. И сохнет за три вздоха. Марта поперхнулась, узнав, сколько она стоит!

Я окунула кисть — и как только мазнула по стене, краска впиталась, будто стена сама её втянула. Через секунду — сухо. Белоснежно. Без запаха. Без следа кисти.

Я работала как одержимая.

Покрасила стены. Потолок. Даже потолочные балки — чтобы не было теней от грязи.

Нашла два старых стула у задней двери — один с треснувшей спинкой, другой без сидушки. Сидушка нашлась под лестницей. Вероятно, она не была его родной, но подошла.

Вымыла их, подклеила, покрасила — и поставила у входа.