— Нет, — прошептала я, но голос дрогнул. — Я не брала.

— Лгунья! — рявкнул лорд. — Она всегда лжет. Идите, ищите! Найди кольцо!

«Наверное, на кольце чары, раз он знает, что оно точно здесь!» — пронеслось в голове.

Стражники начали обыск. Марта пыталась остановить их, но они оттолкнули ее, будто она мешала. Я сидела, чувствуя, как каждая секунда тянется, как вечность. Каждый шаг стражника — удар ножом в сердце.

— Одну минутку! — послышался голос лорда Арвейна.

Лорд Арвейн медленно поднес ладонь к перстню на правой руке. Его губы шевельнулись, и в воздухе повисла едва заметная серебристая нить. Она поползла по полу, обвилась вокруг ящика, а затем нырнула внутрь. Трость в его руке дрожала от напряжения, и я вдруг поняла: он не просто ищет кольцо. Ему нужно что-то другое. Кольцо — это предлог!

— Оно там! — закричал лорд Арвейн.

Стражники вытряхнули содержимое ящика так, будто это был не ящик, а гнездо ядовитых змей. Бумаги, чернильницы, пустые коробки — всё разлетелось по полу. Один из стражников наклонился, и в этот миг мир замер. Пыль, поднятая им, застыла в луче солнца. Его пальцы замерли, касаясь чего-то блестящего в куче мусора. И тут я поняла: конец.

Стражник вытащил кольцо из бумаги, как трофей. Золото блестело, жемчуг переливался, будто смеялся мне в лицо.

— Оно? — спросил он у лорда Арвейна.

— Оно! Оно! — лорд Арвейн бросился к кольцу. — Кольцо моей любимой покойной жены! Фамильная реликвия! Оно дорого мне как память!

— Она его спрятала, — переглянулась стража.

В этот момент внутри все покрылось коркой льда. Руки мгновенно стали ледяными, а я не верила, что такое вообще возможно.

— Это не я! — вырвалось у меня, но голос прозвучал слабо, жалко. — Это мое обручальное кольцо! Я в нем выходила замуж! Так что никакое это не воровство!

— Воровство! — произнес лорд Арвейн, пряча кольцо в карман. — Ты выходила замуж с другим кольцом. А это ты прихватила с собой, когда сбежала! Кольцо, которое принадлежит семье Арвейн!

— Это кольцо мне вернул Йенсен! — закричала я, глядя на стражу. — Мой муж!

— Я свидетель! — произнесла Марта. — Он приходил сюда и вернул ей ее обручальное кольцо. Просил, чтобы она вернулась домой!

В этот момент все взгляды уставились на Йенсена. Глаза лорда Арвейна расширились настолько, что стали похожи на блюдца.

— Йенсен? — переспросил лорд, поворачиваясь к сыну. — Это правда?

Йенсен молчал. Он не поднимал глаз. Не отвечал. Стоял, как статуя, будто не слышал.

— Йенсен, — прошептала я, но он не ответил. — Скажи им! Будь мужчиной, в конце концов! Ты приходил в аптеку. Ты принес мое кольцо. Ты просил, чтобы я вернулась!

Муж не поднял головы. Не посмотрел на меня. Просто стоял, как будто его душа уже умерла.

— Сын, — прошептал лорд, и в его голосе слышалось что-то новое. Что-то, от чего по спине пробежало холодное предчувствие. — Скажи им. Скажи, ты правда приходил в аптеку?

Йенсен поднял голову. В его глазах не было пустоты. Там горел огонь — огонь страха, огонь отчаяния, огонь всего, что он не мог сказать. Его губы дрожали, руки сжались в кулаки. Я видела, как борется он с собой: между словом и молчанием, между отцом и мной, между страхом и правдой. В его взгляде читалось всё: он помнил, как в ту ночь в аптеке его пальцы дрожали, пока он вытаскивал кольцо из кармана. Он помнил, как шепнул: «Вернись домой, пожалуйста». И он помнил, как я сказала: «Я не могу, Йенсен. Я не могу вернуться к тому, что убивает».

— Она… — начал он, и я почувствовала, как всё внутри замерзает. — Она…

И в этот момент его голос прервался. Он замолчал. Не закончил фразу. Стоял, глядя на меня, как будто пытался что-то сказать, но слова не шли. В его глазах — мука. Понимание. И страх.

Я посмотрела на него. И в его глазах я увидела всё. Он знал. Он помнил. Он помнил, как вернул мне кольцо. И теперь… он молчал. Не защищал меня. Не говорил правду.

— Сын, — лорд Арвейн подошел ближе, глядя на Йенсена. — Скажи им. Скажи, что это она.

Йенсен не ответил. Он смотрел на меня. И я поняла: он не скажет правду. Он не защитит меня. Он оставит меня одну. Как тогда. Как в ту ночь, когда трость врезалась мне в скулу.

— Сын, — повторил лорд, и в его голосе слышалась угроза. — Скажи правду!

Йенсен закрыл глаза. И я почувствовала, как мир рушится.

И тут же в душе вспыхивала надежда, что вдруг все изменилось. Вдруг мой побег стал для него уроком. Вдруг он сейчас возьмет себя в руки и пойдет против воли отца! В первый раз в жизни!

— Сын, — прошептал лорд Арвейн, тряхнув Йенсена за плечи.

Йенсен открыл глаза. Взгляд пустой. Лицо — лед. И я поняла, что сейчас внутри него идет битва.

Йенсен открыл рот. Губы дрожали. Слова, которые могли спасти меня, застряли в его горле, как камень. В его глазах я увидела всё: его мать, которая умерла, не выдержав правил дома, его собственное детство, которое было не детством, а клеткой. Он знал, что если скажет правду, его вычеркнут из рода. Но если промолчит, он потеряет не только меня — он потеряет себя. В этот миг он сделал выбор. Не между правдой и ложью. А между выживанием и смертью.

Давай, Йенсен! Это твой шанс! Шанс стать мужчиной! Я верю в тебя!

Воздух в аптеке вдруг кончился. Теперь каждый вдох давался с трудом, будто я вдыхала не кислород, а осколки стекла.

За окном вдруг накапал дождь, и капли стучали по стеклу, как часы, отсчитывающие последние мгновения нашей свободы.

Свежая белая краска на стенах казалась теперь не символом чистоты, а предупреждением: всё, что мы построили, рушится.

— Это не я, — прошептал Йенсен, глядя на стражу. — Я не приходил. Не возвращал кольцо. И не просил вернуться домой.

Слова вонзились в меня, как нож в мягкую ткань. Я почувствовала, как что-то внутри ломается, словно его ответ ломает мне кости, от чего ноги начинают подкашиваться. В горле застрял ком, от которого не могла выдохнуть. Не могла даже моргнуть.

«Он лжет. Он должен лгать. Это его шанс не покидать клетку. Но почему не смотрит мне в глаза?»

— Это — ложь! Он лжет потому, что до одури боится своего отца. Потому что лорд Арвейн запугал его, — вырвалось у меня, но голос превратился в тихий шепот. — Йенсен! Ты же вернул его! Ты… ты говорил… Ты был здесь, Йенсен! Скажи правду! Хоть раз в жизни перестань плясать по дудку этого старика!

Йенсен отвел взгляд. Руки сжались в кулаки, но не от гнева. От страха. Страха, который сковывал его с детства. Его пальцы дрожали — но не от эмоций. От привычки подчиняться.

— Я говорю правду. Готов поклясться. Я не приходил, — повторил он. — Это кольцо ты украла. Ты украла его из дома Арвейн. Ты украла его у моего отца!

Слово «украла» прозвучало так, будто оно не присутствовало в его лексиконе до сегодняшнего дня. Как будто он выучил его наизусть, повторяя перед зеркалом.

Внутри меня что-то треснуло — не сердце, а какая-то невидимая связь, которую я так долго пыталась увидеть. Не гнев. Не страх. Сожаление, острое и горькое, как полынь. Я смотрела на него — и видела того самого мальчика, который стоял у конюшни, слушая, как палач бьет коня, а отец говорит: «Смотреть — это слабость». Тот, кто выучил: чтобы выжить, нужно перестать быть человеком. И он не просто сдался. Он перестал существовать как личность. В его глазах не было слабости. Было отсутствие. Пустота, которая не может бороться, потому что уже давно не чувствует боли.

Лорд Арвейн расхохотался. Не так, как в ту ночь, когда бил меня. Громко. Триумфально. Он подошел к сыну, похлопал его по плечу — не как отец, а как хозяин, одобряющий удачный трюк.

— Молодец, сынок, — произнес он, и в его голосе слышалось нечто новое. — Вижу, ты наконец научился быть сильным. Вижу, что ты не дурак. Не предал отца и семью! Я горжусь тобой!

Йенсен опустил глаза. Но на лице не было ни гордости, ни облегчения. Лишь пустота. Он стоял, как кукла, которую натянули на веревочки и заставили танцевать.