— Нет, спасибо. Мне пока ничего не нужно, — сглотнула я, стараясь улыбнуться. — Благодарю за гостеприимство.

— Это единственная комната с засовом, — вздохнул дворецкий. — Не забудьте его задвинуть на ночь.

О, это я точно не забуду!

Я вошла в комнату и осмотрела ее.

Кровать с балдахином, ковёр, в котором тонули шаги, и окно, выходящее во внутренний сад.

Идеальное место для побега.

Спать я не собиралась. Поэтому просто сидела в кресле и ждала, когда звуки дома стихнут.

Я дождалась полуночи.

Сняла туфли, положила их в глубокий карман фартука. Свернула простыню в верёвку. Привязала к ножке кровати.

Сердце колотилось так, что, казалось, разбудит весь дом.

Только бы никто не услышал.

Я спустилась по импровизированной верёвке, приземлившись в мягкой траве сада.

Поднялась. Оглянулась.

Тишина. Только ветер шелестел листьями.

Удалось.

Я уже сделала три шага по садовой дорожке, когда луна будто замерла над кронами деревьев.

— Сбежать решила?

Голос прозвучал не из-за спины — из самой тени, будто ночь заговорила. Низкий, хриплый, пропитанный ванилью и чем-то тёмным, древним.

Я обернулась.

Гарт стоял у стены, прислонившись к камню, с бокалом вина в руке. Луна освещала расстёгнутый мундир, золотые цепи на груди и усмешку, от которой по коже побежали мурашки — не от страха. От узнавания.

— Ты… следил? — выдохнула я, отступая.

— Ждал, — поправил он, делая шаг вперёд. — Знал: не удержишься. Ты ведь не из тех, кто ждёт, пока за них решат.

Сердце колотилось так, что, казалось, разбудит весь дом.

— Пожалуйста… — Голос дрожал. — Не выдавай меня. Я вернусь к утру. Мне просто нужно в аптеку. Там записи…

Он приблизился. Так близко, что я почувствовала тепло его тела, запах вина на дыхании и ту самую горьковатую ноту кардамона, что витала вокруг него, как аура.

— А если я подниму тревогу? — спросил он почти ласково. — Мне это ничего не стоит. Особенно если ты снова хочешь загнать меня в клетку.

— Я никого никуда не загоняю! — вырвалось у меня. — Я пытаюсь понять, что случилось!

— Чтобы снова запереть, — прошептал он, будто читал мои мысли. — Ас уже боится, что ты уведёшь меня с собой. Видел, как он замирает, когда я к тебе прикасаюсь…

— Ты делаешь это назло?

— Нет. — Он усмехнулся. — Я просто делаю то, что хочу. Впервые за долгие годы.

Его палец скользнул по моей щеке — не касаясь, почти паря над кожей. Я задрожала.

— Но я могу промолчать, — сказал он. — Только будешь должна…

— Что?

Он улыбнулся. Медленно. Опасно.

— Поцелуй.

— Нет!

— Тогда я крикну.

Он уже развернулся, и я схватила его за рукав.

— Подожди…

Взгляд его — вызов и обещание.

Я встала на цыпочки. Прижала губы к его — резко, как удар спички о коробок. Холодно. Быстро. Без дрожи. Без смысла. Просто условие сделки.

Он не ответил. Не двинулся.

Просто стоял и позволял мне целовать его, будто знал: это не страсть. Это мольба.

Но едва я попыталась отстраниться, его рука легла на мою талию. Пальцы впились в ткань платья, вторая — придержала затылок.

— Нет, — прошептал он в губы. — Так не пойдёт. Даже покойную бабушку целуют с большей страстью.

И тогда он поцеловал меня.

Не ртом — душой. Жаром. Огнём. Словно ждал этого всю жизнь.

Его губы скользнули по моим — не властно, а исследуя, будто читали каждую дрожь, каждый выдох. Я почувствовала, как мир сужается до одного ощущения: его дыхание, его пульс, его желание — и моё, которое я так долго прятала.

Он коснулся языком уголка моих губ — словно спрашивая разрешения.

Я ответила — не словом, а выдохом. И мне было ужасно стыдно за то, что мой выдох предательски выдал мои чувства с головой.

И он снова поцеловал.

На этот раз медленно.

Глубоко.

Со стоном наслаждения, который вызвал у меня волну мурашек и слабость в коленях.

Как будто у нас было всё время мира.

Вкус вина.

Тёплый, сладкий, с горчинкой.

Его дыхание смешалось с моим.

Его пульс — с моим. Его руки выдавали его желание. Обжигающее. То, что не может оставить равнодушной.

Я почувствовала, как колени подкашиваются, как мир сужается до одного ощущения: его рот, его руки, его желание — и моё, которое я так долго прятала.

Он прижал меня к стене дома — не грубо, но неотвратимо. Его бедро втиснулось между моих ног, и я невольно выгнулась навстречу, будто тело помнило то, что разум отрицал.

— Ты дрожишь, — прошептал он, целуя шею. — Не от страха. От того, что знаешь: если я отпущу тебя сейчас — ты всё равно будешь чувствовать мой вкус до утра.

Его зубы коснулись мочки уха. Лёгкий укус. Не боль — обещание.

Я задохнулась.

В груди — пустота и жар одновременно.

— Это… нечестно, — прошептала я.

— Жизнь нечестна, аптекарь, — сказал он, проводя большим пальцем по моим губам, будто запечатлевая их форму.

А потом, не меняя выражения лица, крикнул в темноту:

— Ас! Она пытается сбежать!

Его глаза блестели, как у хищника, поймавшего добычу. Он играл. А я… позволила себе на миг забыть, что я не в сказке. Что я — пешка.

— Теперь ты не уйдёшь, — сказал он тихо. — Ни от него. Ни от меня.

— Ты… монстр, — выдохнула я.

— Нет, — усмехнулся он. — Я — твоя реальность.

— Она пытается сбежать! — разнёсся по саду голос Гарта, звонкий, насмешливый, будто он только что выиграл в карты на чужую честь.

Я дёрнулась, чтобы бежать, но меня резко схватили за руку.

— Поймал! — рассмеялся Гарт.

Я попыталась разжать его пальцы, но попробуй их разожми! Они как стальные тиски! Я упиралась, рвалась, но всё тщетно.

И тут я увидела, как к нам идёт Ас.

Он шёл быстро, но без спешки. Мундир застёгнут до самого горла, волосы — идеально уложены, даже в полночь. Взгляд — ледяной, пронизывающий. Он не смотрел на меня. Он смотрел сквозь меня. Как на ошибку в расчётах. На сбой в системе. На то, что не должно было произойти.

За ним, запыхавшийся и бледный, бежал Харлен. Его глаза метались между мной и Гартом, но в них уже не было прежнего сочувствия. Только разочарование. И осуждение.

— Вы… — начал дворецкий, но осёкся. Он не знал, как называть меня теперь. Не «мадемуазель». Не «гостья». Скорее — «предательница».

В груди всё сжалось, как будто кто-то обмотал сердце верёвкой и начал медленно душить. Щёки пылали. Я не смела поднять глаза. Всё тело ещё помнило прикосновение его губ — горячее, требовательное, почти жестокое. И теперь этот стыд, как раскалённый камень, лежал в горле.

Гарт всё ещё держал меня за запястье. Его пальцы не сжимали больно, скорее уверенно, как замок на клетке. Он усмехался, глядя на Аса, и в его улыбке читалась вся дерзость мира.

— Смотри, кого я поймал, — сказал он, будто речь шла о бабочке, а не обо мне. — Собиралась удрать в свою аптеку. Наверное, решила, что мы — не клиенты, а обуза.

Ас остановился в трёх шагах. Молчал. Смотрел. И в этой тишине было больше упрёка, чем в любом крике. Лёд его взгляда скользнул по мне, а я почти физически почувствовала обжигающее недовольство.

Потом он медленно перевёл взгляд на Гарта.

— Отпусти её.

Голос был тихий. Но в нём звенела сталь.

Гарт фыркнул, но послушался. Пальцы разжались. Я тут же отступила, будто от костра.

— Ты думала, я позволю тебе исчезнуть, не разобравшись? — наконец спросил Ас, обращаясь ко мне. Не гневно. Не саркастично. Просто… холодно. Как будто я нарушила не его покой, а закон природы.

Я не ответила. Что было отвечать? Да, я хотела сбежать. Да, я не верю, что смогу что-то исправить здесь. Но признаваться в этом — значит признать себя беспомощной. А я уже слишком много раз была беспомощной.