Старик упал на колени, держась обеими руками за грудь.

— Держись, папа! Я сейчас! — подскочил муж, словно ошпаренный.

Он был еще в штанах, поэтому слетел с кровати и бросился бежать к двери, на ходу подхватывая свою рубаху с пола.

— Мое сердце, — цедил лорд Арвейн, сморщившись от боли.

На миг мне стало жаль старика.

Уж больно страшная гримаса боли исказила его лицо.

Я даже подумала: может, помочь? Все-таки я фармацевт. В медицине немного шарю! Точнее, шарила — до той промозглой осени, когда я закрывала аптеку, а двое с ножницами в руках решили, что мои ключи важнее моей жизни.

Дверь за мужем закрылась.

В коридоре стихли шаги.

«Может, если я помогу ему, то он сменит гнев на милость?» — дернулась я вперед, чтобы попытаться помочь.

Как вдруг лорд Арвейн изменился в лице.

Пропала гримаса боли, исчезло всё, что могло бы свидетельствовать о сердечном приступе.

Он усмехнулся, глядя на меня ледяным взглядом, а потом поднялся с колен.

Медленно. Уверенно.

Без единого признака слабости.

Он поднял упавшую трость, стряхнул с неё несуществующую пыль. Посмотрел на меня — и в его глазах не было ни сострадания, ни усталости. Только холодная, расчетливая жестокость.

— Думала, я старый дурак? — прошипел он, подходя ближе. — Думала, сможешь здесь командовать?

Я не успела пошевелиться.

Удар.

Набалдашник трости врезался в мою скулу. В глазах — тьма.

Рывок.

Лорд Арвейн схватил меня за волосы — жёстко, как верёвку, — и стащил на пол.

— Ты, паршивка! Знай свое место в доме, — процедил он, глядя сверху. — И не вздумай мне указывать, что делать!

Я дёрнулась, чтобы встать, но не успела.

Удар.

Ещё удар.

Ещё.

Мне казалось, что он сейчас сломает об меня трость!

— В этом доме ты — лишний рот. И раз уж ты не принесла ни монеты, ни связей, ни даже приличного воспитания — будешь делать то, что скажут. Не жена. Не леди. Служанка. И если через неделю не научишься молчать и кланяться, а если нет — сдохнешь быстрее, чем ты думаешь! Или что? Не царское это дело? Да на улице полно таких, кто готов за кусок хлеба чистить мои сапоги⁈ — прошипел он сквозь зубы, когда я смотрела на него снизу вверх, сгорая от ненависти. — И будешь выполнять правила этого дома. Потому что за тебя ничего не дали. Поэтому ты должна быть благодарна мне и моему сыну по гроб жизни за то, что тебя пинком не вышвырнули обратно!

Лорд Арвейн отступил на шаг.

Медленно, почти с изяществом, поправил манжету на левой руке — будто только что вытер руки от пыли.

Я попыталась встать.

Не помня себя от боли.

Стиснув зубы.

С гордостью.

Но он снова резко схватил меня за волосы и чуть не свернул мне шею.

— В следующий раз, — произнёс он тихо, почти ласково, — я не стану ждать, пока ты нарушишь правило, мерзавка!

Он наклонился, и его дыхание коснулось моего уха:

— Я просто избавлюсь от тебя. Тихо. Незаметно. Как от испорченного вина.

Я уже приготовилась к новому удару, но лорд Арвейн бросил в меня скомканное письмо.

— Мне что? Нужны твои платья? Твои украшения? Нет. Мне нужны деньги. Завтра в полдень придут люди из Гильдии ростовщиков. Они не спросят, хорошая ли ты жена. Они спросят: «Где залог?» А я должен показать им золото — или отдать дом.

Он наклонился, голос стал тише, почти шёпотом:

— Ты не жена моему сыну. Ты — дыра в моём бюджете. И если не начнёшь приносить пользу — я закрою эту дыру. Любой ценой. И раз уж ты — лишний рот, запомни: лишний рот не имеет права открываться в моём доме!

Что-то мне совсем нехорошо.

Перед глазами всё тускнеет.

Я держусь из последних сил.

И в момент, перед тем как сознание начало гаснуть, я увидела его.

Йенсен стоял в дверях.

В руке — пузырёк с зельем. Пальцы так сжимали стекло, что костяшки побелели.

Он сделал полшага вперёд…

Моё сердце вздрогнуло от надежды.

Но лорд Арвейн бросил на него один взгляд — и сын замер, как будто его окатили ледяной водой.

— Спасибо, сынок, — ласково произнёс старик, погладив его по плечу. — Мне уже намного лучше.

А в моей голове, сквозь боль и туман, звучала только одна мысль:

Он не защитил меня. Он даже не попытался. Он выбрал отца.

Я одна.

И если я не встану — никто не поднимет.

Я пришла в себя от холода.

Не от боли — хотя она пульсировала в висках, будто кто-то вколачивал гвозди в череп.

Не от страха — хотя он уже сидел в груди, как камень.

Просто холода.

Лежа на мраморном полу.

В воздухе что-то прошуршало и прилетело мне в лицо.

Дрожащими пальцами я подтянула это к себе, пытаясь понять, что это такое?

Только спустя секунд десять я осознала, что мне швырнули что-то грубое, пахнущее пылью и плесенью.

Рубаха?

Длинная, серая, с дырой под мышкой и пятнами, похожими на старую кровь.

— Оденься! — прорычал лорд Арвейн, не глядя на меня. — Нечего тут голой грудью мозолить глаза! За рубаху тоже отработаешь! Тоже с тебя вычту!

Я схватила рубаху дрожащими пальцами. Ткань была жёсткой, как мешковина. Натянула её через голову, чувствуя, как каждое движение отзывается болью в спине — от ударов тростью.

Но хуже боли было унижение.

Обманутые надежды.

В голове вспыхнули обрывки: поздравления, тосты, поцелуй у алтаря…

Всё, что я приняла за начало.

Оказалось концом.

Дрожащими руками я расправила рубаху.

Лорд Арвейн даже не соизволил отвернуться.

Стоял. Смотрел. Оценивал.

Как хозяин — новую скотину.

«Баба в доме — скотина в хозяйстве», — мелькнуло в голове, горькое, как полынь. Это как в песне. Слова чужие. Боль — моя.

Старик принялся расхаживать кругами вокруг меня, постукивая тростью. Сейчас он напоминал охотника, который наслаждается видом раненой дичи.

Я почему-то вспомнила, как с любопытством рассматривала охотничьи трофеи, которыми был увешан холл поместья.

Взгляд старика скользил по моему телу с таким презрением, будто я не человек, а испачканная тряпка, которую он вот-вот выбросит.

— Роскошные платья? — процедил он, а я видела злость в его глазах. — Украшения? Ты думала, они твои?

Он резко наклонился, схватил меня за запястье и сорвал браслет — тонкий серебряный обруч, подарок матери на свадьбу. Потом — серьги.

Потом — кольцо с жемчужиной, которое Йенсен надел мне на палец ещё у алтаря.

— Это кольцо носила моя мать! И мать её матери! Оно не для нищенок! — резко произнес лорд Арвейн.

Каждое движение — как пощёчина.

Каждый щелчок застёжки — как удар.

А на запястье, на мочках ушей, на пальце — осталась только пустота. Холодная. Окончательная.

— С платья пусть тоже срежут украшения! А платье продадут! — произнес лорд Арвейн, мусоля пальцами дорогую ткань.

Его взгляд упал на меня.

— Тебе ничего не полагается, — сказал он, пряча украшения в карман и похлопывая по нему рукой. — Ничего. Ни единого лорнора. Ни единой нитки шёлка. Ты должна отработать долг — за эту свадьбу, за этот дом, за честь, которую ты, как выяснилось, не заслужила.

Я попыталась встать на ноги, но тело не слушалось. В голове всё ещё стоял туман — густой, липкий. Мне казалось, что я в каком-то сне. И всё вокруг нереальное.

И вдруг всплыло воспоминание.

Я вспомнила, как за неделю до свадьбы мать сидела у окна с расчётной книгой. Пальцы дрожали. Она сжигала какие-то бумаги в камине.

— Не волнуйся, — сказала она, увидев мой взгляд. — Просто старые счета. Всё под контролем.

А потом обняла меня так крепко, будто прощалась навсегда.

Я тогда подумала: она волнуется за меня.

А теперь понимаю: она прощалась с совестью.

Боль ударила не в скулу — в сердце.

Они не просто отдали меня. Они продали — и соврали, чтобы я сама вошла в клетку с улыбкой.