Вздохнув, я сконцентрировалась.

Каждое движение — как молитва.

Каждая травинка — как шанс.

Я отмерила имбирь до миллиграмма, собрала росу из хрустального блюдца (Марта хранила её с прошлого полнолуния), сожгла на свече обрывок пергамента с заклинанием, чей пепел нужно было обязательно добавить в зелье.

И когда всё было готово, я шепнула, глядя в котёл:

— Пусть то, что я сломала… вернётся целым. Пусть то, что я нарушила… восстановится, — прочитала я заклинание из тетрадки.

Зелье вспыхнуло мягким серебристым светом, потом осело — прозрачное, с лёгким мерцанием, как утренний туман над рекой.

Я разлила его в два пузырька. Один — в карман фартука, плотно завёрнутый в пергамент. Второй — оставила в руках. Мутноватый, без блеска. На всякий случай.

Жизнь меня слишком часто обманывала. И решила не давать ей еще одного шанса.

— Нужно, чтобы они оба выпили его, — шепнула Марта, подойдя ближе и прикрывая нас от Гарта своим телом. — И смотри, чтобы никто не узнал. Пусть не вздумают обращаться к другим магам. Знаешь, как разнесётся новость! Нас и лицензии за такое лишить могут! Так что делай умное лицо, говори умные вещи, а мы что-нибудь придумаем. Только пусть они не привлекают никого! У магов в жопе вода не удержится. Они мигом разнесут сплетню!

Я кивнула. Сердце стучало ровно — как будто я снова была в своей старой аптеке, где всё подчинялось логике, накладным, мерам и порядку. Только теперь порядок был хрупким. Как стекло.

— Готова? — раздался насмешливый голос за спиной.

Гарт стоял в дверях, прислонившись к косяку. Взгляд — ленивый, но внимательный. Слишком внимательный.

— Готова, — ответила я, не глядя на него.

Я вышла первой. Села в карету — на противоположное сидение, у самого окна. Чтобы он не обнимал. Чтобы не касался. Чтобы не смотрел мне в глаза так, словно влюбился с первого взгляда.

Гарт, заметив мою стремительность, хмыкнул и забрался вслед, с грацией хищника, и плюхнулся напротив. Его колени почти коснулись моих. Он не отводил взгляда.

Я сжала пузырёк в руке. Стекло было тёплым — от моей ладони или от магии, не знаю.

— Ты всерьёз полагаешь, я не вижу? — вдруг спросил он тихо. — Думаешь, я не чувствую, как ты начинаешь волноваться, когда смотришь на меня?

Я не ответила. Смотрела в окно. Улицы мелькали — мокрые, тёмные, незнакомые.

— Неужели ты хочешь снова запереть меня в клетку? — прошептал он. Голос дрогнул. Не насмешливо. А по-настоящему. — Неужели в тебе нет сердца?

Я вздохнула.

Да, у меня есть сердце. Оно только что вырвалось из собственной клетки. Оно помнит холодный пол, трость, пустые глаза мужа и ложь, замаскированную под любовь. А теперь держу в руках ключ от чужой. Или это не ключ? Может, это замок?

И я понимаю его.

Понимаю слишком хорошо.

Гарт подался вперёд. Его рука легла поверх моей — тёплая, сильная, почти бережная. Пальцы скользнули по моим, будто утешая.

— Я не хочу обратно, — шептал он. — Не хочу… Я хочу быть свободным.

Его ладонь погладила мою. Я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Слабость. Сострадание. Опасное, как капля яда.

И в ту же секунду — рывок.

Его пальцы сжались, выхватили пузырёк из моей руки, и прежде чем я успела крикнуть — он распахнул дверцу кареты и швырнул его на брусчатку.

Стекло разлетелось с тихим звоном.

Жидкость растеклась по мокрому камню — серебристая, мерцающая… и исчезла, впитавшись в ночь.

— Хорошая попытка, — сказал Гарт, захлопывая дверцу.

Он улыбнулся. Но в глазах не было торжества.

Только боль.

И вызов.

А я сидела, сжав пустую ладонь, и чувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы — прямо туда, на улицу, где уже никто не найдёт её. Но в то же время я была хитрее, мудрее, опытней. И спрятанный пузырёк грел мою душу.

Теперь нужен был спектакль. Или что? Он думает, что самый умный? Посмотрим, кто кого!

— Т-ты… Ты зачем это сделал? — прошептала я дрожащим голосом. — Зачем⁈ Как ты мог!

Я даже завизжала, чтобы всё выглядело натурально.

Карета покачивалась на ухабах, как лодка в шторм. А я прижала руки к лицу, словно Гарт только что разрушил мою последнюю надежду!

Слёзы пришли легко.

Слишком легко.

Я сидела в карете, прижавшись к дверце, и вдруг — без предупреждения — зарыдала.

Не тихо. Не красиво. А так, как плачут, когда внутри всё рвётся: с хрипом, с дрожью в плечах, с перекошённым от боли лицом.

Гарт замер.

Он знал, как утешать женщину — шёпотом, поцелуем, руками. Но это… Это было не утешение. Это было падение.

— Ты… — начал он, протягивая руку, но осёкся.

— Зачем я вообще сюда поехала? — выдохнула я сквозь слёзы, не глядя на него. — У меня ничего нет. Ни зелья. Ни плана. Ни даже надежды…

Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, будто стыдясь, но слёзы всё равно катились.

«Пусть думает, что я сломлена. Пусть верит, что зелья больше нет. Пусть расслабится — хоть на миг».

— Я просто… хотела, чтобы всё закончилось, — прошептала я, опуская голову.

Гарт смотрел на меня — и впервые за эту ночь не знал, что делать.

Его пальцы опустились. Усмешка исчезла.

«Она сломлена», — прочитала я в его глазах. «Значит, зелья действительно нет».

И тогда он наклонился ближе. Его голос стал тише, почти ласковым:

— Ты действительно хочешь вернуть меня туда, откуда я только что вырвался? — спросил он.

— Ты так и не сказала, нашла ли что-нибудь в книге, — наконец произнёс он, не шевелясь с места.

Голос — низкий, почти ласковый. Но я знала: за этой лаской — когти.

— Нет, — соврала я, не глядя на него. — Ничего. Зелье было последней надеждой!

«Ага! Щас! Так я и доверилась мужчине! После того, что я пережила, фигушки тебе, а не доверие!», — мысленно прошептала я, вспоминая про зелье в кармане.

— Значит, ты беспомощна, — усмехнулся Гарт. — Как и все они. Только ты — красивее.

Я резко повернулась:

— Не называй меня «как все они»! Я не твоя игрушка! Я не твоя «красивая проблема», которую можно решить поцелуем и улыбкой!

Он прищурился. В его глазах мелькнуло что-то острое — почти боль.

— А что ты тогда? — спросил он тише. — Служанка совести? Лекарь чести? Или просто та, кто боится признать, что хочет остаться со мной?

— Я — аптекарь! — вырвалось у меня. — И я не стану участвовать в твоих играх! Ни с тобой. Ни с ним. Ни с кем!

— Игры? — Он вдруг встал на колени на сиденье и перегнулся через пространство между нами.

Его руки легли на мои плечи — не грубо, но неотвратимо.

— Это не игра, Эгла. Это шанс.

Он наклонился ближе. Его дыхание коснулось моей щеки. Он приподнял мое заплаканное лицо так, чтобы наши взгляды встретились.

— Давай сбежим. Прямо сейчас. Просто… сбежим. Вместе.

Сердце замерло.

Не от страха.

От соблазна.

Но я вспомнила Марту. Аптеку. Белые стены, которые мы, ну то есть я, отмыла до блеска.

Вспомнила, как стояла на коленях на брусчатке, думая, что всё кончено.

А потом — вспомнила лорда Арвейна. Его трость. Его голос: «Ты — долг».

— Нет, — сказала я чётко, отталкивая его. — У меня есть обязательства. И бегство — это не выход. Всю жизнь от проблем не набегаешься!

Гарт замер.

Потом медленно опустил руки.

В его глазах — не злость. Не насмешка. А разочарование. Глубокое, почти человеческое.

— Ты ошибаешься, — прошептал он. — Иногда бегство — это единственный способ остаться собой.

Карета резко затормозила у ворот особняка.

Свет фонарей пробежал по его лицу — и на миг я увидела не хищника, а того, кто устал быть в клетке.

Я выскочила первой.

Не дожидаясь, пока он откроет дверцу и появится повод меня еще раз обнять.

Не глядя назад.

За спиной — шаги. Быстрые. Уверенные.

Он догнал у самой двери, схватил за запястье.