Но через час дверь снова открылась.

Я уже знала: это не Харлен. И не Гарт. Это был он. И я не знала — что хуже: быть запертой… или быть с ним наедине.

Ас вошёл без стука.

Точно так же, как тогда лорд Арвейн в первую брачную ночь.

И в тот же миг по коже прошла лёгкая изморозь страха.

Я не дрогнула. Но мозг уже отмечал сходства: та же выправка, тот же взгляд — не гневный, а оценочный, будто я не человек, а предмет, подлежащий проверке.

Тот же холод в голосе, за которым скрывается привычка повелевать.

— Как вас зовут? — спросил он, остановившись у двери.

— Эглантина, — ответила я чётко. Не шёпотом. Не как просьбу. А как заявление.

Он кивнул, достал из внутреннего кармана несколько листов пергамента и пробежал глазами. Движения — точные, без спешки. Как у судьи, уже вынесшего приговор.

— Я потрудился проверить, состоите ли вы в Гильдии аптекарей.

Итак… — он поднял глаза. — Аптека по адресу «Переулок Рабочих, дом 8» принадлежит Марте Сказард, вдове Артура Сказарда. Ей семьдесят два года.

Он сделал паузу, глядя на меня так, будто прикидывал: «Выглядишь ли ты на семьдесят два?»

— Наемных сотрудников в реестре нет. И в списках Гильдии ваше имя тоже отсутствует.

Я едва не осела.

Этот тон. Этот взгляд.

Я уже слышала это — не в словах, а в паузах между ними: «Ты — никто».

— И что это может значить? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— То, что вы не имеете права даже прикасаться к ингредиентам, — произнёс Ас, и в его глазах мелькнула сталь. — А уж тем более — варить зелья.

— То есть вы хотите сказать, — медленно проговорила я, — что талант, аккуратность и умение — всё это ерунда? Главное — состоять в какой-то гильдии?

— Значит, вы не имеете права готовить зелья, — настаивал он. — И то, что случилось, — ваша халатность.

Я сжала зубы. Вспомнила, как лорд Арвейн швырял мне письмо матери. Как требовал встать на колени. Как называл «долгом».

И вдруг поняла: этот человек — не злодей. Он просто продукт той же системы. Той же логики: «Бумага важнее жизни».

— А вы? — спросила я, глядя прямо в его ледяные глаза. — Вы состоите в Гильдии Поучающих Зануд?

Его бровь дёрнулась.

— Нет!

— Тогда вы точно не имеете права меня поучать, — парировала я. — Особенно если сами не знаете, что такое быть аптекарем!

Он замер.

На миг — всего на миг — маска дрогнула.

И я увидела не судью. Не генерала.

— Вот видите! Нет гильдии — нет прав! — заметила я, чувствуя, как победила врага его же оружием. — Так что можете оставить при себе ваши замечания.

Я тяжело дышала, глядя на него, как на врага.

— И какое вообще право вы имеете меня удерживать здесь? — вырвалось у меня, будто наконец прорвало плотину. — Если вы мне не доверяете, то можете поехать со мной! Самому! Своими глазами увидеть, что и как я делаю! Надела ли шапочку, чтобы волосы не сыпались? Подложила ли бумажку? Правильно ли я все взвесила!

Ас стоял у окна, спиной ко мне, как статуя из льда и стали. Его пальцы сжимали подоконник так, что костяшки побелели.

— Я не могу оставить чудовище одного! — произнёс он, не оборачиваясь. Голос — ровный, но с трещиной внутри, будто лёд уже начал ломаться.

— Всё вы можете! — фыркнула я, шагнув ближе. — Просто без него вы чувствуете себя пустотой! В клетке обязательно должен кто-то быть! Кто-то должен скрестись и проситься на волю! И вам без разницы — я или Гарт! Совершенно без разницы! Главное — не чувствовать себя пустым!

Слова повисли в воздухе, как осколки разбитого зеркала.

Ас медленно обернулся.

В его глазах — не гнев. Не холод.

А боль.

Глубокая, старая, та, что прячется под манжетами и мундиром, под честью и кодексом.

Эти слова ударили его как пощёчина.

И я это видела.

— А что я не так сказала? — спросила я, не отводя взгляда. — Вам проще сидеть и контролировать, чем ехать со мной и решать проблему! Значит, вы не хотите её решать? Что вы чувствуете? Освобождение? Радость, что теперь вашу белоснежную репутацию, ваши идеальные манжеты не портит внутреннее чудовище? И вам нравится быть во всём идеальным! Сознайтесь честно! Это правда?

Он молчал.

Долго.

Так долго, что я уже подумала: он просто вышвырнет меня вон. Или прикажет запереть навсегда.

Но вместо этого он вдруг сделал шаг ко мне.

Не угрожающе.

А почти… уязвимо.

— Думаешь, мне нравится быть идеальным? — тихо спросил он. — Или полагаешь, я не устал от того, что каждое моё дыхание должно быть выверено, каждое слово — взвешено, каждый шаг — одобрен?

Он остановился в двух шагах.

— Не думала ли ты, что мне хочется просто… сорваться? Разбить что-нибудь. Закричать. Сжечь всё дотла?

Его голос дрогнул.

— Но если я сорвусь — кто остановит его?

Он указал в сторону коридора, где, наверное, сейчас Гарт развлекался, флиртуя со служанками.

— Он не просто «чудовище», — прошептал Ас. — Он — я. Моя жажда. Моё желание. Моя ярость. И если я отпущу тебя одну, а он в это время решит, что пора устроить оргию…

Он замолчал.

Потом добавил почти шёпотом:

— Не переживай… те, — заметила я. — Это — его дело. Пусть устраивает, что хочет.

Я замерла.

Не от страха.

От неожиданности.

Но тут же собралась.

— Хорошо! Скажу по-другому! Мне нужна ваша помощь! Поезжайте со мной, — сказала я твёрдо. — Проверьте мои книги. Посмотрите записи. Убедитесь, что я не вру. И если найдёте ошибку — скажите. Я исправлю. Но не сидите здесь, как статуя, и не притворяйтесь, что всё под контролем!

Он смотрел на меня.

Долго.

Потом в его глазах мелькнуло что-то новое.

Не уважение.

А вызов.

— Хорошо, — произнёс он с запалом. — Я немедленно готовлю карету и поеду с вами, чтобы убедиться в том, какой вы профессионал!

— Вот и отличненько, — заметила я, подбоченившись. — Только не забудьте надеть что-нибудь попроще. В аптеке нет ковров под ваши сапоги. И пыль не боится вашего взгляда. А Гарт, кстати, уже знает дорогу. Так что если вы передумаете — он с радостью составит мне компанию.

Он чуть не усмехнулся.

Почти.

Но сдержался.

— Будьте готовы через десять минут, — бросил он и вышел, хлопнув дверью не слишком громко, но достаточно, чтобы я поняла: он зол.

И впервые за эту ночь — не на меня.

А на себя.

Я опустилась на край кровати, чувствуя, как дрожат колени.

«Я его задела. По-настоящему. Не как врага. А как человека».

И теперь он знает: я вижу не генерала.

Я вижу — его.

А это опаснее любого зелья.

Карета подъехала к крыльцу ровно в девять утра.

Солнце ещё не согнало утреннюю дымку, и сад выглядел как сцена перед спектаклем: тихий, покрытый загадочным туманом, таинственный и романтичный.

Ас молча подал мне руку у крыльца особняка.

Без единого слова. Без тени улыбки.

Только холодная вежливость — как у часовщика, проверяющего, не отстают ли чужие часы.

Я взяла его ладонь. Сухую. Тёплую. Неподвижную. Надежную.

Он помог мне ступить на подножку, придержал локоть, пока я не устроилась на сиденье.

— Благодарю, — сухо сказала я, глядя вперёд.

— Не стоит, — ответил он и захлопнул дверцу так тихо,

Внутри кареты пахло воском, кожей и тем же кардамоном — но теперь всё это казалось лишённым страсти, будто мир высушили на солнце, чтобы убить запах жизни.

Я сидела прямая, как свеча.

Ас — напротив, с руками, сложенными на коленях.

Всю дорогу мы хранили молчание и соблюдали дистанцию согласно этикету.

— Ваша аптека, — произнёс он, когда мы свернули в переулок, — выглядит… неожиданно убого и не сильно опрятно.

— Это вы еще внутри не были, — усмехнулась я, предвкушая, как он зайдет в ее белизну.