В мой литературный архив входят: рукописные тетради неизданных стихов, черновики, оттиски напечатанных заграницей вещей (прозы, поэм, отдельных стихов), мои переводы на французский Пушкина[501], мои переводы на французский русских и немецких революционных песен[502], письма ко мне поэта Райнера Мариа Рильке и предсмертное его, нигде не напечатанное стихотворение <сверху: элегия>[503], письма ко мне Бориса Пастернака с 1922 г<ода> — 1937 г<од>[504], мои дневники и записные книги, вообще — вся моя литературная работа за 17 лет, привести в порядок которую мне стоило целой зимы. Все, кроме печатных оттисков, — невозвратно.
С багажом, а следовательно и архивом, дело обстоит так.
По указанию парижского консульства все было мною сдано в транспортную контору. Адресовала я багаж на имя и адрес дочери — Ариадны Сергеевны Эфрон — Мерзляковский 16, кв<артира> 27[505] — так как не знала ни места, где буду жить, ни фамилии, под которой буду жить[506].
2 месяца по приезде, т. е. до 20 чисел августа я была без бумаг, поэтому добыть багаж, пришедший 22 июля — не могла. Тотчас же по получении паспорта я, с доверенностью моей дочери, засвидетельствованной по месту ее службы[507] (все документы у меня хранятся) отправилась на таможню, но там мне сказали, что не хватает пограничного свидетельства. Пограничного свидетельства у меня не было, п<отому> ч<то> я ехала специальным пароходом (испанцами)[508]. Тогда таможня мне указала, что надо получить взамен его письменное разрешение на получение багажа, от учреждения, которое меня переправляло. На <зачеркнуто: мои многократные просьбы>{205} мою просьбу (через близкое лицо[509], ибо личных встреч у меня из этого учреждения не было ни с кем) мне <зачеркнуто: многократно> было сказано <сверху: отвечено>, что такое разрешение будет. <зачеркнуто: Прошло неск<олько> дней> Но 27-го августа — арестовали мою дочь, и моя забота о багаже на несколько дней, естественно, заглохла.
<Зачеркнуто: С 1-го сентября 1939 г<ода> по 10-ое октября мне, через моего мужа, многократно было сказано <сверху: передано>, чтобы я о багаже (и архиве) не беспокоилась, что мне всё выдадут. >
В начале <сверху: половине> сентября я передала через мужа———{206} письмо[510], где точно излагала все обстоятельства (отсутствие паспорта и разрешения) помешавшие мне получить багаж во время и опять просила о выдаче мне разрешения. Ответ (устный) был: пусть не беспокоится о своем багаже — она его получит. Но так как разрешения всё не получалось, я несколько раз устно еще раз напоминала и ответ неизменно был: — получит.
10-го Октября арестовали моего мужа, и я уже стала напоминать о багаже через сожителя по квартире Львова[511] — знавшего начальника моего мужа[512]. Сначала ему сказали, что мне всё выдадут полностью, но к концу Октября, при моем повторном напоминании, мне было сказано, что мне придется подождать до окончания следствия над моей дочерью.
Тогда я через Львова передала письмо[513] где просила разрешить <зачеркнуто: мне> взять необходимые вещи, мои и сына (теплое белье, обувь и т.д.) и сберечь мой архив. Ответа не последовало, ибо Львов был арестован 7-го ноября и всякая связь порвалась.
А ныне уже 20-ое декабря, и багаж (следовательно и архив) лежит на таможне уже ровно 5 месяцев, при чем я понятия не имею, дано ли было соответствующим учреждением распоряжение о его сохранности, справиться о чем не имею ни малейшей возможности, ибо не знаю ни одного имени.
По моему разумению, юридически — я в порядке, ибо: принадлежность вещей мне и сыну — несомненна: на переправку багажа мне парижским консульством была дана отдельная сумма, все расписки Конторы у меня хранятся, и в доверенности мне моей дочери на получение прямо сказано:
Доверяю моей матери Марине Ивановне Цветаевой получить вещи пришедшие на мое имя и принадлежащие ей.
Доверенность — заверена.
_____
Мои вещи счетом 13 состоят из:
4{207} сундука носильных вещей <зачеркнуто: (бо́льшей частью <вариант: почти сплошь> (но́шенные)> и всякого скарба, 1 сундука с хозяйством, 1 мешка с пододеяльниками и одеялами, 4 ящика <sic!> с книгами и 2-х сундучков (маленьких) с моим литературным архивом. К этим 13 вещам присоединены (не мною) по разрешению парижского консульства 2 чемодана с подержанными вещами для гражданина В. Кондратьева[514] — к которым я не имею ни малейшего отношения.
Мой багаж — всё, что я имею <зачеркнуто: как человек> лично (после ареста мужа мы с сыном остались без всяких средств.)
А мой литературный архив — всё, что я имею как писатель. Это — годы и годы работы, <зачеркнуто: и я ничего такого не сделала, чтобы меня всего этого дела моих рук — лишали> — и у меня просто руки опускаются.
_____
Второе дело: жилище в Москве[515].
<зачеркнуто: Сейчас я с сыном по 12 февраля в комнате при Доме Отдыха Писателей>.
Сейчас мы с сыном временно устроены, но придет 12-ое февраля и нам необходимо уезжать <сверху: выезжать> — куда?
На даче в Болшеве я не могу жить по двум причинам: — первая: она почти сплошь запечатана и я ее просто — боюсь и ни за что не соглашусь жить на ней одна с сыном <зачеркнуто: :лучше>[516]. Вторая: об этой даче идет спор между двумя <сверху: тремя> учреждениями, одно из которых — Экспортлес, а другое Мытищенский Районый Исполком[517] — меня уже предупредили, чтобы я вывозила из занимаемой мною комнаты все вещи, п<отому> ч<то> в эту комнату вселяются студенты. Отстоять, одной, эту комнату у целого учреждения мне навряд ли удастся, кроме того, повторяю, <зачеркнуто: я этой дачи боюсь> жить там одной с сыном я — боюсь, не говоря уже о бытовых условиях нет ни полена дров, продовольствия в Болшеве достать невозможно — нужно за всем ездить в Москву — таскать воду приходится за 10 минут.
И т. д. Словом, живя там <зачеркнуто: одна с сыном, я бы ничего другого не могла делать> все бы мое время уходило на преодоление быта и о литературном труде <сверху: работе> и думать было бы нечего, — а жить нам <сверху: иного заработка у> не на что.
Кроме того — имейте терпение меня дочитать — <зачеркнуто: школьная жизнь моего сына совершенно разбита. До 13 ноября он учился в Болшеве[518], потом был перерыв мы переехали в город где ночевали у родных[519] и устраивали свой отъезд в Голицыно — в Голицынской школе нам сказали, что поступать в школу на полтора месяца не имеет никакого смысла, — сейчас он учится один[520]>
