– Я однажды уже помог ему. Я… его сын.

– Как и я. Разве наше происхождение должно как-то влиять на наши поступки? Разве ты не показал, что достоин доверия?

Рич сконфуженно опустил голову, разглядывая красивый каменный пол. Блики свечей дробились и множились, растекаясь цветными всполохами по камням.

– Присядь.

Рич давно уже не был продажником Вольфзунда, но голос альюда полнился такой властью, что Ричмольду будто надавил на плечи кто-то невидимый, и ему ничего не оставалось, кроме как опуститься на массивный неудобный стул.

Вольфзунд, напротив, легко встал и достал из ящика стола бутылку и два низких стакана. Рич хмыкнул: он не удивился бы, достань Вольфзунд выпивку из какого-нибудь дупла в самой дремучей чаще.

– Выпьем, братец?

– Я ещё вчера… ещё утром… – Рич почувствовал, как к щекам приливает жар.

– Болела голова? – Вольфзунд сочувствующе моргнул. – Ничего страшного. Мои напитки, можно считать, целебные. Не то что простое пойло древунов. Не отказывайся, братец.

В стаканы плеснулось что-то густое и тёмно-коричневое, пахнущее лесом и ягодами. Рич сделал глоток и кашлянул: на вкус напиток напоминал ежевичное вино, но был гораздо крепче.

– А теперь начнём сначала, неторопливо и обоснованно. Ты же любишь, когда всё чётко и ясно. По крайней мере, раньше любил, если малышка Фитцевт окончательно не закружила тебя вихрем волшебства. – Вольфзунд осушил стакан и плеснул себе ещё, жестом подбадривая смутившегося Ричмольда. – Давай. Откройся мне. Выплесни всё, что тебя томит. Старший брат готов выслушать и поддержать.

Ричмольд допил напиток, посетовав про себя, что Вольфзунд не позаботился о закуске, встряхнул головой и перевёл взгляд на окно, за которым покачивала ветвями косматая ель, похожая на огромного медведя, пытающегося влезть в дом.

Вольфзунд смотрел слишком пристально, слишком испытующе, его взгляд угнетал и давил, будто заглядывал в душу, выискивая в ней самые тёмные, самые потаённые струны. Ричмольд разрывался между порывом уйти и спрятаться и желанием по-настоящему открыться. Он поймал себя на мысли, что всего раз или два беседовал с Вольфзундом наедине, и то никогда не обходилось без унизительных колких реплик. А как хотелось, чтобы выслушал кто-то мудрый, понимающий и проницательный! Не Герт, нет. При всей любви Ричмольда к наставнику он не мог представить, как расскажет ему о голосе Эллекена, о сомнениях и страхах, которые не покидали его со дня той проклятой бури. Не представлял, как можно говорить с Гертом о магии. Да и сам Герт теперь казался чужим и непонятным. В голове не укладывалось: как можно остаться прежним, если провёл несколько месяцев в чужом теле? Даже не в человеческом. Рич стыдился этого чувства, но не мог заставить себя смотреть на Герта по-прежнему, хоть и безгранично доверял ему. А вот Вольфзунд представлялся подходящим собеседником. К нему тянуло, как тянет к самому глубокому омуту, как тянет в холодную зимнюю полночь. От него веяло опасностью: ледяные взгляды, колкие слова, нечеловечески точные движения, но в то же время что-то заставляло верить, что за всем этим прячется нечто совсем иное, большое и могучее, готовое принимать, прощать и любить. И этому-то могучему и хотелось открыться, показаться, скинуть лишнее и ненужное, предстать перед ним, наконец, вместе со всеми своими сомнениями. Рич подозревал, что отчасти в этом порыве виновен странный напиток, но от осознания такой возможности только прибавилось решимости.

Вольфзунд щёлкнул пальцами, и половина свечей в комнате погасла. Полумрак сгустился, налился кровавым багрянцем, бросил резкие тени на фигуру и лицо Владыки. В таком свете его скулы и подбородок казались острее, а крупный нос очерчивался особенно чётко и походил на вороний клюв. Ричмольду стало не по себе, и он снова принялся теребить рубашку.

– Темнота раскрепощает, – пояснил Вольфзунд. – В темноте мы можем говорить о том, о чём никогда не стали бы говорить при свете. Чтобы тебе было легче, я спрошу первый. Итак… ты до сих пор общаешься с Эллекеном?

– Н-нет. То есть не совсем… Я не хочу этого, честно! Он сам… иногда…

В горле встал ком, мешая говорить, но проглотить его не получалось. Глаза Вольфзунда сверкнули искрами.

– Он говорит с тобой? И что он предлагает?

– Силу… Он предлагает мне всё.

– Какой огромный соблазн для смертного мальчика. Но ты не простой мальчик, Ричмольд Лаграсс. Ты – колдун-астроном. Или ты забываешь об этом, привычно сбегая в воспоминания о прошлой жизни? Думаешь, что скоро – совсем скоро – всё вернётся на круги своя и ты заживёшь как прежде?

Рич молчал, не зная, что ответить. Тогда Вольфзунд щёлкнул пальцами второй раз, и темнота стала полной.

Ричмольда сковало крайне неприятное ощущение: словно чьи-то ледяные пальцы перебирали самую его душу, гладили сердце и копались в мозгу. Рич сглотнул. Он понял, что это какое-то тёмное колдовство альюда, но решил, что будет терпеть, что бы ни случилось.

Незримые пальцы добрались до чего-то неведомого, стали будто перебирать тонкие струны, тянущиеся из солнечного сплетения. Рич и не подозревал, что у него в груди, где-то под сердцем, трепещут и звенят невидимые нити.

Пальцы обожгло, но не жалящим пламенем, а спокойным теплом. Струны зазвенели, и Рич почти услышал ту самую неуловимую мелодию, какую напевали ему звёзды.

Вольфзунд ухмыльнулся.

– Не пугайся, Лаграсс. Это твоя сила, дар, которым я наделил тебя, и она не имеет ничего общего с тьмой, которая напитала тебя во время прошлого путешествия. Не бойся того, что дремлет внутри тебя.

– У Алиды тоже есть такая сила?

– Может, даже более мощная. Раз уж ты заговорил о ней… Послушай меня, Лаграсс, и не перебивай. Люби её. Так, как она любит тебя. Это единственное, что люди могут подарить друг другу. Я не зря отправил вас сюда вдвоём. Не зря просил тебя держать её за руку, когда ей плохо. Не зря просил её спасти тебя от тьмы. И – ты удивишься – не зря пригласил именно вас в свою карету в тот вечер. Первый Волшебник лишь немного помог мне, когда вывел тропку Алиды к разрушенной башне.

Рич заморгал, пытаясь уложить в голове слова Владыки. Это он свёл их с Алидой? Заранее всё предвидя? Но разве такое возможно?

– Пошли, – вдруг приказал Вольфзунд.

В его голосе было столько власти, что Рич даже не подумал ослушаться, и только едва не наткнувшись на стену в полной темноте, спросил:

– Куда?

– В чащу. В самое её сердце. Теперь я вижу, что ты готов.

– Готов к чему?

Ричмольду стало страшно и холодно, но из Вольфзунда больше не удалось вытянуть ни слова. Они быстро миновали двор и скрылись среди еловых ветвей, опущенных так низко, что некоторые хвоинки царапали землю.

Лес тяжело дышал, со всех сторон доносились шорохи и стоны, хаотичные порывы ветра будоражили деревья, заставляя их дрожать и скрипеть. Светила сияли в небе, огромные и тяжёлые, будто налитые соком ягоды, невыразимо прекрасные и такие близкие, что не верилось в расстояние, отделяющее их от земли.

Вольфзунд вскинул руку вверх, и на его ладони заплясал сиреневый огонь. Воздух вокруг Владыки будто замер на миг, чтобы снова всколыхнуться с ещё большей силой. Где-то вдалеке раздался утробный вой, и скоро со всех сторон ему ответили низкие волчьи голоса. Рич сглотнул. Горло пересохло от страха, но он не позволил себе впадать в панику, напротив, выпрямил спину и требовательно посмотрел на Вольфзунда, освещённого холодными лиловыми отблесками.

– Что вы задумали? Объясните!

– Мы с тобой немного поохотимся, астроном, – усмехнулся Вольфзунд с пугающим азартным блеском в глазах. – Если повезёт, оба останемся живы. Но чтобы повезло, ты тоже должен постараться. Слушай звёзды, пока я заманиваю нашу дичь.

Вольфзунд бросился вглубь леса так стремительно, что Рич не сразу понял, куда тот исчез, и помчался следом лишь когда заметил лиловый огонёк, маячащий между древесными стволами.

Пронизывающий ветер щипал кожу, в уши заползал навязчивый неприятный голос, только уже не говорил ничего, а просто смеялся – с холодной издёвкой и неприязнью. Рич представил, что останется один в кромешной холодной темноте, наедине со смехом Эллекена в голове, и содрогнулся.