— Т-т-ты с-с-спа-с-с це-це-цесаревича?

Александр кивнул и развел руками. Мол, это сделал именно я.

— Его Императорское Величество пожаловал меня в камергеры и назначил пожизненное содержание в две тысячи рублей ежегодно, а также наградил орденом Святого Владимира четвертой степени и правом незамедлительной личной аудиенции.

Едва он произнес все это, как одна из сестер супруги — Катерина — вдруг закатила глаза и без чувств осела на своем стуле.

— Господи…

— Ну ты братец даешь! Ухватил Бога за бороду! — удивленно хохотнул Лев, и сразу же опрокинул полный бокал вина. Похоже, не выдержал напряжения. — Камергера получил, да еще отхватил Владимира на грудь. Подожди-ка, Саш[А], это еще не все? Больно уж хитро ты улыбаешься! Помнится, еще в детстве так делал, когда какую-нибудь каверзу придумал. Давай, рассказывай!

За столом вновь все притихли.

— Я поступаю на должность, — совершенно серьезным голосом проговорил Пушкин, показывая, что в этой новости нет ни грамма легкомысленности и веселости. — Император предложил возглавить министерство народного просвещения.

Вот теперь и вторая сестра — Александра — глаза закатила. И если бы не сидевший рядом Дорохов, точно бы на пол брякнулась.

— Вот так-то…

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Глубокой ночью Пушкин и Дорохов остались совершенно одни. Все спали глубоким сном и даже при желании не смогли бы их побеспокоить. Лев от стольких новостей и выпитого вина в конец осоловел и сейчас храпел на диване в гостиной. Наталья осталась с детьми в детской комнате. Ее сестры тоже изрядно выпили, восстанавливая сове душевное спокойствие.

— Значит, нам ничего не угрожает? — спросил Дорохов, внимательно вглядываясь в лицо поэта. — Никто ничего не узнал? Тогда это просто чудо.

— Наверное, — согласился Александр, решив не посвящать товарища в некоторые подробности вчерашнего ночного происшествия. — Я, Миша, хотел с тобой еще кое о чем поговорить…

— Если снова нужно достать сто пудов пороха, то это вряд ли получится.

Пушкин хмыкнул, показывая, что оценил шутку.

— Миша, а теперь серьезно.

Дорохов весь подобрался, словно готовясь к чему-то важному. Понял, что предстоит, действительно, важный разговор.

— Я собираюсь начать очень большое, серьезное дело. Без всякого преувеличения скажу, что в случае успеха, оно окажет на Россию очень глубокое воздействие и принесет много хорошего живущим здесь людям.

В воздухе буквально разлилось напряжение. Видно было, что это не обычные застольные разговоры или мужские беседы о чем-то непотребном. Здесь было нечто совершенно иное, от чего захватывал дух.

— Но прежде Миша мне придется предпринять одну экспедицию в Европу, и мне нужен корабль с надежной командой. Человек тридцать крепких мужчин с оружием, умеющих держать язык за зубами и готовых беспрекословно выполнять приказы. Ты со мной?

Дорохов некоторое время молчал, а потом тихо сказал:

— С тобой… А людей найдем столько, сколько нужно. Хорошие ребята, еще по службе на Кавказе знаю. Эти, если нужно, проберутся в преисподнею, и самого главного черта выкрадут.

СПАСИБО ЗА ИНТЕРЕС

Если соскучились по бояркам, посоветовал бы познакомиться с серией «Ненужный» про ученого из космического будущего, попавшего в альтернативную Российскую империю с магией. ВСЕ ДОВОЛЬНО ЖИВО, АТМОСФЕРНО, НЕ СКУЧНО

https://author.today/reader/193678/1649468

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Свой первый рабочий день Александр оттягивал, как только мог. Сначала сказывался больным, в чем ему всячески помогали домочадцы. Затем, когда все мыслимые сроки заявленной простуды вышли, то начал ссылаться на то, что еще не готов его мундир, а в обычном платье просто не имеет морального права появляться в присутственном месте.

Но наступил день, когда избегать службы было просто физически не возможно. Его личный секретарь, закрепленный за ним в министерстве, уже едва не ночевал у них на квартире. К тому же начали идти слухи, что Его Величество начал интересоваться, а как там деле у его протеже. Словом, откладывать свой первый рабочий день было смерти подобно.

— … Просто штаны просиживать я не буду… — Пушкин сидел в своем кабинете и, не мигая, смотрел на эти самые пресловутые штаны темно-синего цвета от его нового министерского мундира, только-только кстати пошитого. — Я должен прийти уже с какой-то программой реформ…

Да, да, его нежелание идти на службу было связано не с тревогой или страхом, а с отсутствием программы действий. Ведь, зная будущее, он хотел встряхнуть страну, придать ей резкий импульс к развитию. Он совершенно остро ощущал, что именно сейчас, именно в это время, Россия застопорилась, успокоилась и начала «подгнивать». Между тем середина XIXв. для многих соседей стала временем радикальных буржуазных реформ, научно-технической революции, ход и результаты которых позволили им в кратчайшие сроки совершить стремительный рывок вперед.

— А мы? А что мы делаем? Тоже несемся, чтобы вскочить в последний вагон этого поезда, а если вспомнить ближайшие события, то скорее всего, бронепоезда? Ха, тысячу раз нет! Мы балы каждую неделю устраиваем! Комиссии по отмене крепостного права учреждаем и по двадцать лет заседаем! Двадцать лет! Они, мать их, что думаю, что будут жить вечно⁈ Вместо того, что трубить тревогу и бить в колокола, мы целым императорским указом, определяем, кому и что носить! Натуральный сюр…

С этими словами Пушкин поднял злополучный мундир, который только утром принесли от портного, и с силой его запустил в дальний угол кабинета.

— Одни, значит, боевые корабли на паровой тяге строят, а другие законом определяют, кто из чиновников буден носить мундир синего цвета, кто — черного, кто — зеленого, а кто — аж красного! Это как мы только не додумались, законодательно трусы красить⁈

С министерским мундиром, и правда, приключилась целая история. Оказалось, несколько лет назад Николай I утвердил «Положение о гражданских мундирах», где скрупулезно, во всех подробностях было расписаны цвет, размеры, фасон, отдельные детали мундиров чиновников в зависимости от должности, рода службы, выслуги лет. Пушкинский мундир, как министра просвещения, был темно-синего цвета, имел плотное золотое шитье на воротнике, обшлагах, пополам в три ряда и карманным клапанам. Вдобавок, к будничному мундиру он обязан был сшить еще шесть комплектов одежды — парадная, праздничная, повседневная, особая, дорожная и летняя. Всю эту одежду чиновник обязан был пошить на свои собственные средства, которые, в зависимости от должности, нередко достигали космических сумм. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, за счет кого потом чиновники будут «отбивать» эти самые деньги.

— Б…ь, до Крымской войны осталось чуть больше десяти лет… Нас же в этих тряпках и закопают… И хоть бы кто-то почесался.

Его особенно поражало то, что никто об этом не говорил. Наверху царило полное спокойствие, ровная гладь. Император, его ближайшее окружением и большая часть дворянства, словно бы жили в своем особом мире, где внешнее положение России было непоколебимо, внутренняя стабильность незыблема. На парадах и балах ходили расфуфыренные генералы, от золотого шитья мундиром которых рябило в глазах, и похвалялись непобедимостью русской армии и флота, грозились разгромить Османскую империю и отобрать Проливы. Сам император вел себя так, словно ничего не изменилось после четырнадцатого года и победы над Наполеоном.

— … Чем они все хвалятся? Кому они грозят? У нас же до сих пор гладкоствольные ружья, которые чистят кирпичной пылью. У нас ни одного парового боевого корабля нет. Опять бедные солдатики будут за все расплачиваться… Сталина на всех вас нет.