Слуга в ответ гугкнул, залихватски прикрикнул на запряженных коней, и карета тронулась. Александр тем временем склонился над длинным свертком, положив его на свои колени. Содержимое свертка и было его подарком императору.

— … Понравится, обязательно понравится, — бормотал он, разворачивая ткань. — Вот она… игрушка.

Отрез ткани развернулся, и на его коленях оказалась небольшой, явно детский, палащ — рубяще-колющее холодное оружие с широким к концу клинком. Гарда оружия была богато украшена золотом, инкрустирована драгоценными камнями. Кожа на рукояти потертая, намекая на частое использование.

— Точнее любимая игрушка, подаренная отцом сыну… Помнится, наши историки рассказывали, что Николай Первый очень любил и уважал своего отца.

Лишившись его в четыре годика, он тем не менее сохранил в памяти его образ, как добродушного и любящего отца. Даже в мемуарах не раз и не два перечислял подарки, которые получил от отца на именины, рождество, к другим праздникам. И этот детский палащ упоминался многократно, как самая любимая его игрушка, с которой он не расставался ни днем, ни ночью.

— Интересно, каким образом этот палащ попал к магистру, да еще в закрома ордена, — он задумался было, но ответ почти сразу же в его голову пришел ответ. — Видит Бог, здесь наследил Наполеон. Похоже, когда грабили Кремль в двенадцатом году, то забрали и детскую игрушку, соблазнившись золотом и камешками. А собственно, какая теперь разница? Главное, чтобы заценил император.

Кивнув этим словам, он начал обратно заворачивать оружие. Аккуратно сложил ткань, заправив все торчавшие уголки в кармашки. В итоге получился небольшой продолговатый сверток из золотой парчовой ткани — отличная упаковка для подарка.

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Император, как и обычно, начал свой рабочий день с изучения корреспонденции. На его письменном столе уже лежала внушительная пачка документов, заботливо приготовленная его секретарем. В стопке угадывались и дипломатические послания от иностранных государей в крупных белых конвертах, и записки по министров по текущим вопросам, и личные послания письма от поданных.

— Так…

Он вытянул руку к стопке и замер, гадая, с чего начать. С одной стороны, можно посмотреть, а что пишут из-за рубежа. С другой стороны, за внутренней кухней тоже нужно следить. Вон, его батюшка, Павел Петрович упустил из виду внутреннюю ситуацию, и в итоге получил заговор, закономерно окончившийся смертью царствующего императора.

— Да…

Вспоминая отца, он тяжело вздохнул. Казалось бы, его уже давно не стало, а сердце все равно побаливало при этих воспоминаниях. Помолчав некоторое время, Николай Павлович схватил верхний конверт, оказавшийся письмом от российского посла из Франции.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь. Судя по стуку, за дверью был статс-секретарь.

— Входи, — буркнул император, не поднимая головы. Был занят вскрытием письма, держа в руке нож. — Что там еще?

— Ваше Величество, вашей аудиенции просит господин Пушкин, — с коротким поклоном статс-секретарь остановился на середине кабинета.

Николай Павлович вопросительно посмотрел на секретаря. Мол, какого черта ему нужно?

— Говорит, весьма важное дело, не требующее отлагательств.

— Важное, значит, дело, да еще не требующее отлагательств? — император удивленно дернул головой. — Пригласи. Посмотрим на его важное дело.

Так и не вскрытое письмо он отложил в сторону. Туда же положил нож для вскрытия корреспонденции.

— Очень интересно… Чего же ему понадобилось?

Через мгновение дверь открылась, пропуская в кабинет Пушкина. Александр Сергеевич с поклоном пересек кабинет, и протянул императору небольшой продолговатый сверток.

— Что это? — Николай Павлович показал на сверток.

— Ваше Величество, вынужден вам признаться. Я только что вернулся из поездки, и там нашел одну вещь, которая, как мне кажется, принадлежит Вашему Величеству.

Император при этих словах удивленно вскинул брови.

— Не понимаю. Какая еще вещь? Насколько я знаю, вы были в Европе. Получается, там нашли что-то, что принадлежит мне?

Пушкин кивнул, снова протягивая сверток. Пожав плечами, Николай Павлович принял его и, положив на стол, начал разворачивать.

— Интересно, интересно… — пробормотал было император, но тут же громко вскрикнул. — Ах! Это же мой палащ! Господи, это он!

Не веря своим глазам, Николай Павлович осторожно, одними пальцами, коснулся клинка и медленно его поднял. Едва душа, начал рассматривать давно уже потерянную игрушку, о которой сохранились самые теплые воспоминания.

— Батюшкин подарок! Господи, он же пропал…После пожара…

В уголках его глаз сверкнула слеза. Вновь обретенный подарок будил такие воспоминания, что у него руки задрожали. Осторожно, словно это великая святыня, положил клинок на стол, и тут же развернулся в сторону Пушкина:

— Как? Как он оказался у тебя? Где он был? У кого?

— Государь, принадлежавшая ваша вещь хранилась в тайном хранилище ордена Розы и креста. Все указывает на то, что именно масоны направляли руку Наполеона.

Лицо у императора окаменело от этих ужасных слов. Оказалось, что виновник той ужасной трагедии, которая потрясла империю, все это время жил совсем рядом с ними.

— Я… — у Николая Павлович перехватило горло. Пришлось откашляться, чтобы продолжить говорить. — Я обязан тебе, Александр.

Он положил ладонь на рукоять палаща, крепко обхватив ее.

— А я не люблю быть обязанным, Александр. Что ты хочешь? Насколько я понял, ордена, чины и звания тебя не интересуют?

Пушкин кивнул.

— Тогда что?

— Государь, ты уже очень много сделал для меня и моей семьи. Я глубоко благодарен за все. Прошу лишь позволить мне хорошо делать свое дело.

Чуть помолчав, император качнул головой и медленно проговорил:

— Я, самодержец Всероссийский, даю тебе свое слово, что поддержу во всех начинаниях.

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Наверное, никто еще с таким видом не выходил из Зимнего дворца. Дворцовые гренадеры с нескрываемым удивлением наблюдали за Пушкиным, который, пройдя через арку дворца и оказавшись на дворцовой площади, вдруг пустился в пляс.

— Йо-ха! — не сдержавшись, накатившись на него чувств, Александр испустил восторженный вопль. — Вот это я дал! Я просто The best!

Чуть поскакав, и, сорвав еще с десяток удивленных взглядов со стороны прохожих господи и дам, Пушкин, наконец, успокоился. Одернув задравшийся сюртук и пригладив волосы, поэт пошел в сторону дома.

— Хор-рошо, очень хор-рошо, даже руки чешутся…

Уже выходя с площади, Александр замедлил шаг. Ему навстречу весьма целеустремленно шел незнакомец в темном плаще и высокой шляпе, низко надвинутой на глаза.

Когда между ними осталось шесть или семь шагов, Пушкин вдруг узнал этого человека.

— Адам?

Дальше все происходило, словно в замедленном кино. Незнакомец, оказавшийся тем самым поляком, его бывшим знакомым Адамом Мицкевичем, вдруг вскинул руку из под плаща. И на Пушкина уставился пистолетный ствол, за мушкой которого фанатично поблескивали глаза поляка.

— Адам, ты чего?

— Умри, царский сатрап! За Свободную Польшу! — с ненавистью закричал Мицкевич. — Jeszcze Polska nie zginęła!

Раздался щелчок, и прогремел выстрела. Из пистолетного ствола вырвался сноп пламени.

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Врач отошел от кровати с неподвижным телом поэта и остановился рядом с его родственниками. Наталья Пушкина со слезами на глазах шептала молитву, позади нее всхлипывали сестры, то и дело прикладывая к глазам платки. У самой стены стол бледный как смерть брат Лев, с тяжелым вздохом хватавшийся за сердце. Угрюмо молчал слуга Никита Козлов, кусая до крови губы. Хорошо детей не было, кухарка с самого начала увела их подальше, на кухню, где их отвлекала сказками.