— Что? Масонские игры? — ей показалось, наверное, но Пушкин почему-то сильно удивился ее словам. Неужели, забыл о своем увлечении масонством, тайными обществами и их странными идеями. — Я не очень понимаю…

— Хорошо, хорошо, Сашенька, — женщина понимающе улыбнулась. — Ты все это хочешь забыть, и правильно делаешь. Забудь обо всем этом. Еще мой первый супруг, царство ему Небесное, говорил, что ничего хорошего нет в этих тайных посвящениям. Мол, дурное это. Хорошими словами прикрывают плохое… Храни тебя Господь, Сашенька.

На следующий день из Тригорского в соседний губернский город отправился гонец, Прошка сын Силантия из дворовых людей, с большой кожаной сумкой на плече, где лежала почти два десятка писем. Только в городе была ближайшая почтовая станция, через которую и можно было отправить письма в столицу.

Всему тригорскому семейству не терпелось поделиться событиями вчерашнего дня со своими родными, друзьями и знакомыми. Во всех красках описывали новый праздник, спрашивали, слышали ли кто-то еще о нем. Рассказывали о необычных новых играх, которыми можно скрасить вечер большой компанией.

Целыми листами описывался товарищ Пушкина, где он представал отважным молчаливым красавцем, получившим на Кавказе золотое оружие за храбрость. Расписывались его подвиги на войне, когда офицер в одиночку спас красавицу-дочь полковника и разогнал целый отряд жестоких горцев. Естественно, в письмах просили родных и друзей непременно узнать про этого офицера и сразу же отписать обратно.

Через какие-то несколько недель, как письма пришли и новости о неугомонно Пушкине разошлись по городу, Санкт-Петербург «охнул». Оказалось, что весь высший свет каким-то невероятным образом пропустил такой невероятный праздник, который посвящен исключительно дамам!

В знатных домах происходили самые настоящие баталии, во время которых от корки до корки изучались календари, книги, выспрашивались ученые мужи о празднике, которые приходился в аккурат на восьмое марта.

В Санкт-Петербургском императорском университете оказались сорваны все занятия. Возбужденные студенты толпами рыскали по библиотеки в поисках любого упоминания об искомом празднике. Поднимались даже греческие и римские свитки, так кто-то из преподавателей предположил, что имелся ввиду старинный римский праздник.

Дело дошло и до самого императора, когда к нему обратилась его супруга. Императрица оказалась обеспокоена тем, что они не организовали высочайший прием в честь такой знаменательного праздника.

Псковская губерния, с. Михайловское

Тот разговор с Прасковьей Александровной, состоявшийся сразу же после празднования восьмого марта, еще долго не выходил у Александра из головы. Слишком уж много непонятного, странного он узнал о прошлом Пушкине, что не могло быть простой безделицей или даже шуткой. Соседка, относившаяся к нему с материнской теплотой, вряд ли бы стала так шутить.

— Какие-то масоны, тайные общества, политика… Хм, Саня, курчавая башка, куда ты, вообще, влез⁈ Чую, не к добру все это, точно не к добру.

Пушкин снова перевернулся с одного бока на другой, уже в шестой или седьмой раз, наверное. Сна, по-прежнему, не было ни в одном глазу. Мозг, взбудораженный тревожными мыслями, теперь до самого утра не даст уснуть.

— Черт, — вздохнув, поэт откинул одеяло и поднялся. — Подкинули вы, Прасковья Александровна мне задачку. Гадай теперь всю ночь… Масоны… Код да Винчи какой-то получается, — почему-то вспомнился характерный фильм с Томом Хенксом про всякие масонские общества, заговоры и вселенские секреты. — Подожди-ка, этот французик ведь тоже про какого-то рыцаря говорил… Как уж там было-то?

Вскочив с кровати, он заметался по комнате. Нужное, словно специально, никак не вспоминалось. Мысль бродила где-то близко, очень близко, но все равно никак не давалась в руки.

— Так… Он сказал… Сказал… — наконец, началось вспоминаться, отчего он даже глаза прищурил от предчувствия. — Кажется, рыцарь розы и креста. Да, точно, рыцарь розы и креста.

Сделал в сторону печи еще несколько шагов и замер, уткнувшись задумчивым взглядом в стенку. А затем, и вовсе, повел себя странно. Резко дернул головой из стороны в сторону, с силой почесал затылок, и медленно пошел к небольшому комоду. Пока шел, что-то усиленно бормотал. Посмотри кто-нибудь сейчас на него, точно бы креститься стал.

— Где-то я это видел… Точно видел… Черт, попадалось же на глаза совсем недавно, — оказавшись у комода, Пушкин вдруг резко опустился на колени и начал в нем рыться. Рыскающий вполной темноте, с выпученными глазами, выглядел, и правда, не очень здоровым. — Видел же… Не мог я ошибиться… Тогда еще подумал, что это такое… Вот же оно!

Что-то увидев, он быстро дернулся.

— Вот оно.

Схватил массивную серебряную печатку с искусно выгравированными на ней розой и крестом и стал внимательно ее разглядывать.

— Даже надпись какая-то есть… Не видно ничего… От свечи один огарок остался… Сейчас, новую достанем.

С новой свечой стало гораздо светлее. На внешней части перстня показалась витиеватая надпись английскими буквами.

— Рыцарь, во как… Значит, я все правильно запомнил. Дантес упомянул, что я рыцарь розы и креста… Интересно… Как-то все так странно закрутилось. Сначала Дантес, потом соседка с ее разговором, а теперь вот еще и перстень. Санька, куда же ты вляпался?

Получалась, и правда, малоприглядная картина. По всему выходило, что Пушкин состоял в каким-то тайном масонском обществе и теперь, похоже, конфликтовал с его членами. При этом Александр сам толком ничего не помнил ни про это тайное общество, ни про его членов, ни про их совместные дела.

— Кто они такие? Чем занимаются? А я им с чего сдался? Вопросов, больше, чем ответов… А что я, вообще, знаю о масонах?

Александр задумался, усевшись в кресло. Вопрос был очень не просто и требовал обстоятельного размышления.

— Хм… Похоже, немного, — недовольно хмыкнул он, понимая к своему неудовольствию, что его знания о масонах в России весьма обрывочны и во многом основываются на кинематографе и художественной литературе.

— Масоны, общество вольных каменщиков… Если верить Льву Николаевичу Толстому, то и Суворов, и Кутузов были масонами, причем самого высокого градуса посвящения… При матушке Екатерине их во власти было, как блох на бродячей собаке. Вроде и канцлер, и сенаторы, и среди военных очень много… Подожди-ка, а сейчас-то они вроде запрещены, — он точно не был уверен, но почему-то очень склонялся к этой мысли. — Прасковья Александровна, кажется, что-то об этом тоже говорила. Мол, хорошо, что перестал с ними якшаться, а то и в Сибирь попасть не долго…

Постепенно появлялась некоторая ясность. Скорее всего, Пушкин, по натуре сильно увлекающийся, как и все творческие люди, человек, входил в масонское братство. Наверное, его «подцепили» чем-то красивым, необычным — какой-нибудь идеей о всеобщем братстве, равенстве. Пообещали, что они все вместе будут строить царство всеобщей справедливости. Для поэта, сильно симпатизировавшего декабристам и откровенно недолюбливавшего императора, это могло стать прекрасной наживкой.

— Эх, Саня, Саня, тебе уже почти сорокет, а все в сказки веришь, — он печально улыбнулся, качая головой. — Знал бы ты, как часто нас этими сказками о справедливом обществе кормили. Сначала рассказывали о коммунизме и светлом будущем, потом — о человеческом капитализме с сытостью, достатком и демократией… И всегда, Санька, всегда простой люд не получал ничего кроме боли, страха и нищеты. Никогда не верь, если тебе говорят красивые слова… Не верь.

Тяжело вздыхал, вспоминая свое прошлое.

Горько усмехался, когда перед глазами всплывали одухотворенные сытые лица политиков, красиво и грамотно вещавших о наступлении скорого рая и всеобщего изобилия в отдельно взятой стране. Рассказывая о временных трудностях, о нашей лени, о необходимости усердного труда, через какое-то время они все оказывались откровенным ворьем и лжецами. Как же так можно, на голубом глазу рассказывая о морали и нравственности, призывая работать не покладая рук, воровать так, словно в последний раз? Никогда этого не понимал.