с . Михайловское, Псковская губерния

Наступила мартовская распутица, незаметно перешедшая в апрельские бездорожье и беспогодицу. Небо затянуло свинцовыми тучами, целыми днями то ветер выл волком, то лил дождь, как из вёдра. Быстро сошёл снег и дороги превратились в болото, став непроходимыми ни для пешего, ни для конного. Про карету и говорить было нечего, в один миг увязнет и на всё четыре колёса в землю уйдёт.

Жизнь в Михайловском совсем замерла, ужавшись до размеров крестьянских изб и барского дома. Никто наружу и носа старался ни показывать, разве только по хозяйской нужде или иной особой надобности. Что утром, что в полдень глянешь в окно, а там тишь, да гладь. Изредка только взъерошенный пёс пробежит вдоль домов или замычит дурниной некормленая корова.

Для Пушкина же это время оказалось исключительно плодотворным. Весенние распутица и ненастье разогнали от него назойливых гостей всех мастей, смотревших на него, как на диковинного зверя в зоопарке, и задавших бесконечное число самых разных вопросов. Бессмысленные по сути, они невероятно отвлекали и раздражали, заставляя изображать внимание и интерес (не станет же гнать соседей прочь, не поймут-с).

Сейчас же, к своему собственному удовольствию, поэт оказался предоставлен самому себе, и наконец-то мог вплотную заняться своими планами.

Первым пунктом у него стояла работа над романом о новом Герое для этого времени, которого еще не знало русское общество. Вот-вот выйдет роман Лермонтова «Герой нашего времени» с его неприкаянным, мечущимся из стороны в сторону, Печориным, и Пушкин должен был в пику ему представить другого героя. Не картонного, живого, привлекательного, талантливо прописанного. Герой должен стать прямым, как стальной рельс, пробивным, как танк.

— … Никаких метаний, сожалений… Это будет новая «Как закалялась сталь», от которой станет кровь в жилах кипеть, — продолжал размышлять над характером своего героя Александр, с самого утра прохаживаясь в гостиной. Типаж героя уже сложился в его голове, и осталось лишь облачить его в оболочку из слов. — Только черное и белое, только плохое и хорошее, чтобы сразу расставить все точки над «и». Да, да, именно так…

Поэт намеренно шел на упрощение, сужая всю палитру человеческих чувств до самых ярких.

— Оставим сопли для Достоевского с его «Преступлением и наказанием»! Пусть будет просто, пусть не будет той глубины, чем так кичатся другие! Пусть! Главное, пример! Герой должен стать звездой, к которой будут тянуться, о которой будут мечтать, с которой будут сверять свои поступки!

Проговаривая вслух свои мысли, Пушкин рубил рукой воздух, словно мечник клинком. Нарастающее возбуждение было верным признаком накатывавшего «приступа творческой лихорадки», во время которой поэт мог часами работать, как одержимый, не замечая ни времени, ни усталости. Он даже не рассуждал, не подбирал нужные слова, не мучился над слогом и сюжетом. Казалось, все уже было кем-то и где-то написано, а ему предстояло все это лишь перенести на бумагу.

В такие минуты к нему, вообще, было страшно подходить. Александр выглядел взбудораженным, наэлектризованным: глаза бешенные, движения порывистые, с губ то и дело срываются обрывки слов, предложений. Он то резко мерил комнату шагами, то неожиданно бросался к столу и начинал судорожно что-то писать. Перо отчаянно скрипело по бумаге, нередко ломалось, в воздух летели брызги чернил, обрывки бумаги. Пушкин творил…

Взбудораженный идеями, образами, поэт чувствовал, что в итоге должно получиться. Уже сейчас, когда была написана лишь пара страниц, остро ощущал, какие невероятные по силе эмоции станет будить герой в его современниках.

— … А им нужен такой Герой, очень нужен… Эдакий Данко, с одной стороны недосягаемый, а с другой стороны очень притягательный, светлый, идеальный… Он покажет, как и что нужно делать…

Эта потребность в образце, в направлении, царившая в обществе, в умах людей, чувствовалась, как никогда. Поэтому с таким искренним интересом и жаждой и был воспринят лермонтовский «Герой нашего времени», в котором многие увидели отражение себя, своих близких и знакомых.

— Да, да, именно так… Я покажу им не просто Героя нашего времени, а мечту, в которую не стыдно и поверить, — поэт уже не просто метался по комнате, а самым настоящим образом «летал», едва не чувствуя позади себя крылья. Этот полет фантазии окрылял, раскрывая перед будущим романом невероятные перспективы — известность, подражание. — Это будет мечта, красивая, правильная, светлая. Мечта о настоящем Герое…

Поэт вдруг остановился, словно наткнулся на что-то невидимое.

— А, собственно, что за герои сейчас есть? На кого им всем равняться? Да, на кого? — вдруг задумался Александр, словно споткнувшись в своих рассуждениях. — Какие у них всех есть примеры? Мой Евгений Онегин? Этот вечно скучающий и во всем разочаровавшийся брюзга⁈ Тот, кто пристрелил собственного друга из-за глупости, самой настоящей прихоти — мнения света, условностей…

От избытка эмоций Пушкин даже пнул подвернувшийся под ногу стул, чем изрядно напугал спавшего там рыжего кота. Отправленный в полет кот, со страху издал жуткий вопль, грохнулся на пол и со скрежетом когтей умчался прочь.

— Что это к черту за герой⁈ Да, талантливо написано, да, красиво все выглядит, но героем здесь даже не пахнет!

В таком ракурсе Онегин уже выглядел в высшей степени неприятным, даже отвратительным.

— А кто еще? Лермонтов со своим Печориным вот-вот появится. Этот тоже хорош, не лучше моего Онегина… Какой-то рыцарь печального образа, бродит по стране неприкаянным, творит, не пойми что…

Понимание, действительно, выходило жутковатым. В обществе, пусть и не осознанно, транслировался образ довольно странного героя нашего времени — скучающего, мнущегося, лезущего на стенку от безделья и цели в жизни, человека.

— Помог украсть жеребца у горца, чем нанес ему страшное оскорбление… Зачем? Неужели не понимал этого? А с Беллой? Наигрался, бросил. Бред же, полный бред… И это герой, образец⁈ Неудивительно, что все прогнило! С виду все в полном порядке, все блестит, красиво, благоухает, а копнешь поглубже, то начинает смердеть, гниль наружу лезет.

Получалась, и правда, какая-то бессмыслица. Куда ни глянь, сплошное морализаторство, копание в грязном белье, откровенное пустословие.

— А ведь Крымская война на носу, которая так всем по шапке врежет, что сам император Богу душу отдаст. Опять придется бедному солдатику отдуваться, да паре сотням офицеров во главе с Корниловым да Нахимовым⁈

Споры с самим собой, творческие метания нередко достигали такого накала и ярости, что дворня пугалась и со всех ног бежала в соседний монастырь к батюшке. В барском доме тогда оставались лишь старый слуга Никитка и древняя бабка, которая и ходить уже не могла, а не то что бегать.

— Ничего, ничего, так напишу, что слеза пробьет, — кривился Александр, хватаясь за перо. — Тем более почти ничего придумывать не нужно. Образец для подражания уже есть. Мой товарищ Михаил Дорохов очень даже подойдет на эту роль. Ну-с, приступим.

… Где-то ближе к полудню творческий порыв Пушкина обычно иссякал, и ему начинало жутко хотеться есть. Через какое-то время раздавался протяжный гул от удара в колокол, а следом и зычный крик слуги Никитки, за долгие годы отлично изучившего распорядок дня и предпочтения своего барина.

И если до этого все в доме ходили на цыпочках и старались лишний раз «не дышать», чтобы не дай Бог не потревожить барина, то сейчас все начинало бурлить, шуметь, стучать и источать восхитительные ароматы готовящихся яств. Слышалось шлепанье ног, с которым слуги носились из одной комнаты в другую. Звякала посуда, звучали недовольные крики Никитки, который на правах личного слуги барина раздавал указания, а нередко и оплеухи особо нерадивым или провинившимся слугам.