– Я поймал твой венок, – продолжил Варде, не встретив возражений. – Потому что почувствовал твою тоску. От него так безудержно веяло… пустотой. И эта тоска была мне знакома. Я уже встречал такую. Очень похожую. Будто… будто вы одной крови.

– Ты про Раско? – шепнула Мавна.

Варде потёр подбородок и задумчиво кивнул:

– Да.

Мавна чудом устояла на ногах.

– Где он? Ты приведёшь его?

Легонько усмехнувшись, Варде откинул волосы со лба.

– Ты не произносила это вслух, но я понял, что ты хотела бы, чтобы я исчез и больше не появлялся. Но теперь просишь привести твоего брата. Определись, Мавна, чего ты хочешь.

От его тона, ставшего вдруг притворно-насмешливым, Мавне стало тошно. Тот ли Варде робко смотрел на них с Купавой? Тот ли просил встречи? Казалось, сейчас перед ней стоял совсем другой человек. Она одёрнула себя: нет, не человек.

– Я хочу, чтобы Раско вернулся домой, – выдавила Мавна.

– Но его нет среди людей. Он на нашей стороне.

Мавна сухо сглотнула. Неимоверным усилием воли она решила: будет изо всех сил сохранять ясность разума и не позволит себе поддаться ужасу.

– Что за ваша сторона? Как привести его домой?

Рука Варде скользнула к шкурке на поясе. Бледный месяц выполз на серое небо – ещё не вечернее, но опасно темнеющее. Мавна горько задалась вопросом: что было бы страшнее, остаться ночью одной на улице или стоять прямо сейчас с нежаком?

– Ты можешь прийти к нему сама, – проговорил он, а потом понизил голос: – Если станешь моей женой.

На этот раз удержаться на ногах было ещё сложнее. У Мавны закружилась голова, в глазах ненадолго потемнело. Ей показалось, что она больше ни слова не сможет из себя выдавить, но всё-таки справилась:

– Как это поможет? Почему я?

– Ты слишком много спрашиваешь. – Варде погрустнел. – Если согласишься, я проведу тебя к отцу, и он отведёт тебя к брату. Мы сможем его отпустить, но ты останешься на той стороне.

– Кто твой отец?

Варде чуть повернул голову, и его глаза в свете месяца сверкнули яркой зеленью. Сердце Мавны вновь зашлось от страха – нет, ну как она могла поверить в то, что он человек?

– Мой отец – болотный царь. Но ты вряд ли о нём слышала.

– Не слышала, – тихо согласилась Мавна.

– Ну вот. Человеку к нему не войти – только по приглашению. А его детям – в любое время. И жене моей будет можно.

В глазах медленно расплывалось, разбредалось неровными очертаниями, а потом снова обретало чёткость. Мавна стиснула зубы. Сперва – вопросы, потом – переживания.

– А если откажусь выходить за тебя?

Варде пожал плечами – как Мавне показалось, немного обиженно, с напускным равнодушием.

– Твоё право. Но брата тогда не увидишь.

– Что, если ты врёшь?

Варде усмехнулся:

– Вот и проверишь. Жду ответ завтра на рассвете. Здесь же.

Он тронул Мавну за руку, будто хотел поцеловать, но передумал, и в крапиву уже ускакала неприметная лягушка – бурая в крапинах точь-в-точь как шкурка на поясе.

Мавна не помнила, как добрела до избы Малицы. Одеревеневшие ноги сами донесли её, а в голове всё это время разбухала и давила на виски страшная чернота, в которой не было ни мыслей, ни чувств.

«Твой будет утопленником», – сказала Малица тогда, во время гаданий на Карачунов день.

Если человек тонул в болоте, ручье или реке, но его тело не вылавливали, то его могла забрать нежить – болотники или ручьевики. Нежить всегда имела два облика. Первый – почти незримый, бесплотный дух, который можно было увидеть как постоянно движущийся сгусток тумана. Второй – рыбье, лягушачье или жабье тело. Плоть существ, которые ближе всех к воде. Но стать по-настоящему опасным нежак мог лишь нарастив себе новое тело.

Никто не знал, когда болотник впервые попробовал людскую кровь и почему не смог остановиться. У Сонных Топей они появились относительно недавно, но говорили, в иных весях набеги упырей длятся десятки лет. Постепенно вся нежить научилась охотиться на людей и с лёгкостью принимать новую форму: устрашающую, стремительную, смертоносную.

Мавна замерла на пороге дома Малицы, глубоко вдохнула и коротко стукнула в дверь. Старая серая собака на цепи лениво подняла голову, повела мохнатым ухом, но не стала шуметь и снова легла спать. Не дожидаясь ответа, Мавна потянула на себя дверь и вошла в дом.

– Малица? – тихо позвала Мавна, комкая пальцами ткань на платье.

Она уже пожалела, что не успела захватить угощение из пекарни – самой Малице и её домовому. «И когда ты поумнеешь?» – подумала про себя.

Послышался глухой стук – будто чашку или тарелку поставили на стол, а потом:

– Проходи.

Почти не дыша, Мавна миновала сени и вошла в избу. За столом сидели Малица с Илькой и пили взвар вприкуску с пирогами: пахло размоченными в кипятке сушёными яблоками, брусникой и малиновым листом. По лицам женщин было заметно, что они только-только прервали разговор, и им не то чтобы это нравилось.

– Прошу прощения, – бесцветно проговорила Мавна. – Я не вовремя?

Малица сощурила полуслепые глаза и махнула рукой.

– Раз уже пришла, значит, вовремя. Садись. Что стряслось?

– Совсем бледная, – печально согласилась Илька.

Мавна послушно опустилась на скамью и сложила руки на коленях. Пальцы были совсем холодные, и чтобы скрыть их дрожь, Мавна сжала кулаки.

Она поняла, что по пути растеряла все слова. Мысль о том, что придётся рассказать им о Варде, обдавала сердце льдом.

– Взварчику выпей, девочка, – добро проворчала Малица и налила Мавне ароматного напитка. Илька, чуть склонив голову, с любопытством наблюдала за гостьей.

Мавна вцепилась в кружку, как в спасительно протянутую руку. Она чуть не обожгла озябшие пальцы, но эта боль немного помогла Мавне прийти в себя. Она жива. Варде ушёл сам. Ей не пришлось его прогонять или звать на помощь. Он не вцепился ей в горло и не выпил всю кровь. Это уже хорошо.

– Малица, – робко начала она. – Ты помнишь гадание на Карачуна?

Малица хмыкнула:

– Как не помнить. Набились все в мою светёлку, как сороки, глазищи вытаращили.

– Ты тогда сказала мне… – Мавна пригубила взвар и вздохнула. Нужно было спросить Малицу, да только Илька смущала, не сводила тёмных глаз. – Сказала, что мой суженый…

– Я помню, – прервала её Малица. – Я всё помню. И от слов своих не откажусь. Что увидела, то увидела, время вспять не воротишь.

В животе у Мавны стало пусто, и даже горячий взвар перестал согревать нутро. Она-то надеялась, Малица скажет, что пошутила, или признается, что вовсе не умеет гадать. Но вот как, значит.

– И что ты имела в виду?

– То, что показала свеча. Твой жених будет утопленником.

– Мертвецом?

Малица мотнула головой:

– Ты не мути, девка. Что узнала, то и говорю. Как за мертвеца замуж пойдёшь? Так не бывает. Но свечи никогда не лгут. А их-то я понимаю.

Мавна беспомощно посмотрела на Ильку. Та продолжала сидеть, склонив голову. Вспомнился разговор про шкурку. И кажется, не одной Мавне.

– Ты про того, который из заболотских? – спросила Илька. – У которого шкурка на поясе? Он – твой жених-утопленник?

Мавна молча кивнула, уставившись в стол. Она бы рассказала всё, будь Малица одна – или Илька одна, но двоим сразу… Нет, это было слишком тяжело.

– Не тяни уж, самой же хуже, – буркнула Малица, пододвигая к Мавне миску с пастилой – тёмно-красной, из зимней клюквы. – Сидишь вся бледная, дрожишь. Про мертвецов говоришь. Про шку-урки.

Шкурки.

Такое безобидное слово, но после него у Мавны сильнее затряслись руки. Она зажмурилась и проговорила:

– Я привела в деревню упыря.

Она ожидала вскриков, возмущения, обвинений. Ожидала, что Малица схватит её за воротник и выволочит из избы. Но ничего такого не произошло.

– Как привела, так и уведёшь, – спокойно ответила Малица. – Пастилу-то ешь.