– Не одна. – Смородник нащупал её руки и сжал в своих. Мавна вздрогнула: так неожиданно это было. – Ражд и Лируш пока остаются в слободе. Ты всегда можешь обратиться к ним, если вам с Раско что-то понадобится. Ты вернула своего брата, как и хотела. Завершила то, ради чего вышла из дома. Теперь и я должен завершить начатое. Я не могу отсиживаться в тепле, пока там, – он кивнул в сторону окна, – пока там упыри рвут людей, а чародеи раздувают костры. Я должен им помочь. Моя искра выросла сильной и может принести пользу. Должна принести пользу. Я не смогу сам простить себя, если останусь сейчас.

Мавна шмыгнула носом. В глазах начинало щипать.

– А если тебя убьют? Свои же. Этот проклятый Боярышник. Что тогда будет со мной?

Смородник подался чуть вперёд, протянул руку к волосам Мавны, но так и не решился дотронуться. Разглядывал её лицо, и Мавна смущённо опустила глаза. Нашёл на что смотреть, она ведь совсем некрасивая сейчас, с красными глазами и опухшим носом.

– Тогда я умру, попытавшись завершить своё дело. Это лучше, чем не пытаться вовсе.

От его упрямства под рёбрами тянуло и сжималось. Она совсем никак не сможет убедить его остаться – бесполезно говорить. Сейчас он соберёт остатки вещей, и они с Раско останутся одни. Увидятся ли когда-нибудь ещё? Мавна снова взглянула Смороднику в глаза – печальные, но горящие неистовой решимостью.

Вдруг ей подумалось: а есть ли что-то, кроме слов?..

Высвободив свои руки из горячих пальцев Смородника, она медленно обхватила его лицо ладонями и чуть подождала – не отстранится? Не стал. Провела пальцами по брови с белым пятном. С нежностью заметила: надо же, пара ресниц на этой стороне тоже были белыми, а она раньше и не видела. Опустила руку на скулу, очертила линию нижней челюсти. Смородник прерывисто выдохнул.

– Мавна…

Платок Мавны соскользнул, но она не стала хвататься и поправлять. Сидела на кровати как есть: в тонком нижнем платье, босая, с распущенными волнистыми волосами, и надеялась, что Раско не проснётся. Сердце отсчитывало глухие удары, и кровь приливала к щекам.

– Смородник, – позвала она тихо. Хотела произнести его настоящее, не чародейское имя, но не стала: вроде бы ему это не нравилось. Что ж, пускай остаётся это – любое, какое он сам захочет.

Одну ладонь она оставила у него на лице, а второй скользнула ниже – по шее, мельком проведя по часто бьющейся жилке и дальше, к выступающим ключицам. Здесь уже начинались росчерки шрамов, убегающих под рубаху. Мавне хотелось огладить каждый из них, увидеть все – чтобы он перестал прятаться и стыдливо одеваться при её появлении. Хотелось лучше рассмотреть изувеченную упыриными когтями спину и донести: если тебя не принимали чародеи, то приму я – уже принимаю…

Мавна подалась вперёд и прижалась губами к губам Смородника. Сначала думала, что он оттолкнёт её и тотчас вскочит на ноги, но он замер – всего на миг.

А потом её словно снесло огненным вихрем. Смородник запустил руки в её волосы и поцеловал: жарко, настойчиво, с такой силой и жадностью, что Мавне резко перестало хватать воздуха. Он опрокинул её на кровать, навалившись всем телом – тяжёлым, твёрдым, горячим. Мавна обхватила его за плечи, прижимаясь крепче, и целовала так, как могла и чувствовала: с нежностью и мольбой, вкладывая в каждое движение столько тепла, сколько могла отдать.

Губы Смородника не давали вдохнуть полной грудью, его руки сжимали её тело, и Мавна казалась самой себе слишком мягкой, слишком маленькой, слишком неуклюжей и бестолковой по сравнению с ним: неожиданно стремительным и сносящим с ног, как стихия. Голову заполнял горячий туман, сердце колотилось как бешеное, и хотелось снова и снова ловить его губы своими, прижиматься крепче, снять с него рубаху и чувствовать кожу обнажённой кожей.

Внезапно Смородник перекатился на бок, поднялся с кровати и встал, прижавшись лбом к стене. Его грудь тяжело вздымалась.

Мавна непонимающе села, стыдливо одёрнула платье и заправила волосы за уши. Горячий туман в голове вновь сменился звенящей тревогой. Нашарив упавший платок, она набросила его на плечо, стараясь закрыться как можно плотнее.

– Что случилось?

Она понимала, как глупо звучит. Конечно, он не собирался отступать от своих целей ради неё – нелепой деревенской дурёхи. Раз уж такая красавица, как Лунница не смогла его удержать, то куда уж Мавне…

Смородник молча мотнул головой, рассеянно провёл рукой по шее – там, где совсем недавно его гладили пальцы Мавны.

Наспех побросав травы, туески и оружие в мешок, он широким шагом вышел за полог – даже не взглянув на прощание и ничего не сказав.

– Угли хотя бы возьми, – глухо бросила Мавна.

Она пошла следом, к кровати Раско, и, покопавшись в своих вещах, достала давно остывшие угли Ражда, завёрнутые в тряпицу, и не глядя сунула в руки Смородника.

– Мавна! – позвал Раско и сел на своей постели. – Мы куда-то идём?

– Никуда мы не идём, – ответила она резко и вытерла глаза. – Спи давай.

Смородник взял свёрток – тоже не глядя на неё, так быстро, словно боялся обжечься, ненароком коснувшись её пальцев. Не оборачиваясь, прошёл к двери, на ходу мельком кивнув Раско, и вышел.

Стало так тихо, что голос Раско казался слишком громким и звонким, до головной боли.

– Куда он пошёл? Мы ему не понравились? Он больше не вернётся? А мы с ним не пойдём?

– Спи-спи, – шикнула Мавна. – Ещё ночь. Утром поговорим.

Раско повертел ещё головой и снова лёг, недовольно пыхтя.

Мавна не сразу заставила себя пошевелиться. Приятного жара в теле как не бывало: она снова казалась себе замёрзшей и неповоротливой. Доковыляв до окна, она прислонилась лбом к стеклу.

Как назло, отсюда прекрасно был виден двор, и она смотрела, как Смородник, закончив запрягать своего коня, ненадолго замер, уткнувшись лицом в гриву. Затем резким движением вскочил в седло, на котором белел козлиный череп с отломанным рогом, и кинул быстрый взгляд в сторону окна. Наверное, ему было видно лишь неясное красное свечение от огонька, который так и остался гореть на столе. Мавна задержала дыхание, и слеза скатилась по щеке.

Решительно отвернувшись, Смородник пустил коня галопом в сторону ворот.

Упыри лезли на поляну, бросаясь прямо в защитные костры – визжали, корчились, сгорали заживо, заполняя всё вокруг смрадным чёрным дымом, но продолжали кидаться к чародеям. Илар схватил Купаву под локти и бегом оттащил в шатёр – самый большой, что был посередине стоянки: сюда упыри доберутся в последнюю очередь, сперва им придётся продраться через костры и чародеев, выстроившихся в кольцо.

– Обещай, что даже за полог не выглянешь, – сказал он, сжав лицо Купавы в ладонях. Она кинула быстрый взгляд за его плечо, где сквозь приоткрытый полог виднелись костры, и снова посмотрела на Илара с упрямством, которое совсем ему не нравилось. – Прошу тебя. Сиди тихо.

Она кивнула, поджав губы. Только сейчас он заметил, какая Купава уставшая и бледная – она никогда не жаловалась вслух и не говорила, как боится или переживает, но теперь он ясно увидел: ни один день после того, как они покинули дом, не прошёл для неё спокойно. Илар поцеловал её в лоб, прижал к себе – на минуту, не дольше, схватил из чародейских запасов короткий меч и выбежал обратно, под дым, вопли, пламя и смрад.

Если он ещё способен убивать упырей, то он будет делать это – до тех пор, пока все эти твари не сдохнут, – ради покоя его жены, ради пропавшей сестры и памяти погибшего брата.

Вокруг шатра чародеи замкнули кольцо, запалив огни на оружии. Упыри с воплями носились по лагерю – когда одних поражало пламя, сквозь бреши в кострах прорывались другие. Чародеи заметно выдыхались, и костры у многих уже не получались высокими и жаркими. Илар зарычал и направил все усилия, чтобы разбередить искру, но не полыхнуть без цели, а разжечь клинок. Чародеи складывали пальцы в щепоть и трогали сперва лоб, потом грудь, а затем – оружие. Илар попробовал так же – в первый раз просто метнулась красная молния и погасла, ударив в землю. Вокруг него всё визжало, кричало, взрывалось и падало, упыри набрасывались на чародеев, метясь в шеи и лица, чародеи рубили палашами, метали живое пламя и горящие ножи со стрелами.