– Я - ее инструмент. Разве молоток понимает плотника?

– Не говори глупостей. Зачем называть себя молотком?

– Ты права, – сказал Хонус. – Как ты однажды сказала, я – меч. Я ничего не строю.

Ответ Хонуса удивил Йим, и она не знала, что ответить.

– Я гожусь только для убийства, – сказал Хонус. – Карм должна быть очень гневлива, чтобы нуждаться в таком, как я. Неудивительно, что ты сторонишься меня.

Уныние Хонуса вызвало у Йим сострадание. Почти не задумываясь, она нежно погладила его по посиневшей щеке.

– Нет, – сказала она. – Провидец ошибся. Твое лицо – не лицо гнева.

Хонус замер от прикосновения Йим. Она убрала руку и поняла, что кончики ее пальцев влажные. Заглянув в глаза Хонуса, она увидела, что они блестят в лужах постоянной тени. Йим вспомнила, как она связалась с духом Хонуса в замке темного человека. На этот раз ей не потребовалось особых способностей, чтобы увидеть его мучения. Она и раньше улавливала намеки на них, но никогда не ощущала всей их силы. Его снедает неуверенность в себе. Йим отвела взгляд, потирая влажные пальцы. Эти слезы – его признание.

Йим чувствовала, что ошиблась в намерениях Хонуса предыдущей ночью. Его влекла не похоть, а одиночество. Одиночество, похожее на ее собственное. Тогда Йим пожалела, что не оценила его потребность в близости так строго и не сказала тех слов, которые произнесла той ночью. Ее охватило желание утешить Хонуса. Но даже когда она подумала о том, чтобы заключить его в объятия, она вспомнила о Карм. Йим восприняла ее порыв как очередное испытание, возможно, самое суровое из всех. Она вспомнила слова Кары:

– Чтобы помешать Карм, тебе достаточно забраться в постель Хонуса. Остальное сделает Хонус.

Йим подавила свои чувства.

Только когда Йим вновь обрела самообладание, она посмотрела на Хонуса. К тому времени он уже вытер глаза и принял спокойное выражение лица. Йим изучала его татуировки. Гневное лицо, созданное ими, было жестким и непримиримым. Такое лицо, должно быть, трудно вынести. Татуировки казались безжалостным наказанием за преданность всей жизни. В этом смысле они напоминали Йим ее собственную судьбу. Возможно, Провидец все-таки понимал Карм.

Хонус молчал, и Йим тоже, ибо она не знала, что сказать. Она чувствовала себя неловко, и ей казалось, что Хонус чувствует то же самое. Когда он спросил ее, готова ли она продолжить путешествие, она почувствовала облегчение. Йим ответила, что готова, и подняла мешок. Они отправились в путь, причем Хонус шел впереди, его лицо было скрыто от Йим.

День шел своим чередом, и Йим начала сталкиваться с враждебностью. Никто не смел оскорблять Хонуса; вся недоброжелательность была направлена на нее. Иногда это был лишь недобрый взгляд. Однажды она была вынуждена сойти с дороги, когда телега внезапно покатилась. Она слышала бормочущие проклятия, но не все проклятия были бормочущими. Проехав мимо одного особо нецензурного человека, Хонус повернулся и увидел потрясенное выражение лица Йим.

– Прости, Йим. Я не мог этого предвидеть.

– Разве Носители не должны прощать оскорбления?

– Ты не Носитель.

Йим подняла голову.

– Я могу вести себя как Носитель.

Позже они наткнулись на сгоревший коттедж. На почерневшем строении виднелись следы того, что его разрушение не было случайным. Заборы были повалены. Пара собак была разорвана на части, и их куски валялись повсюду. На закопченных стенах красовались граффити. Заброшенный дом выглядел настолько неуместно среди мирной сельской местности, что Хонус сошел с дороги и отправился на поиски. Йим последовала за ним, но он остановил ее на пороге. Изнутри доносился сладковато-тошнотворный запах.

– Нет нужды заглядывать внутрь.

– Что здесь произошло? – спросила Йим.

Хонус не сразу ответил, а отошел на некоторое расстояние от коттеджа и сел в транс. Вскоре он открыл глаза.

– Дед этого фермера был родом из Аверена. Этого было достаточно, чтобы осудить его в глазах соседей.

– Они убили его за это?

– Его и его семью. Рассказы Кары и Кронина оказались правдой. Винден изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз.

– Почему?

– Ответ скрыт от меня. Но одно ясно: Это сделали последователи Пожирателя.

Йим огляделся и увидел землю в ином свете.

– Был ли Лувейн когда-то таким же справедливым, как Винден?

– Говорят, он был еще справедливее, – ответил Хонус.

К позднему вечеру маленькие домики уступили место большим поместьям. Широкие поля и фруктовые сады окружали усадьбы и их хозяйственные постройки. Ближе к вечеру они заметили такой дом. Он стоял вдали от дороги, в конце переулка, вдоль которого тянулись недавно вспаханные поля. Дом был построен из камня, и, если не считать некоторых руин в Лувейне, он был самым большим из всех, что Йим когда-либо видел. Хонус сказал:

– Пора просить еду и ночлег.

Пережитое Йим днем усилило ее трепет, когда она подошла к поместью и постучала в дверь. Вскоре ей открыл мужчина в длинной серой мантии. На его шее на цепочке висел сложный латунный медальон, а на лице застыло надменное выражение. Он пристально посмотрел на Йим.

Йим склонила голову.

– Отец, мы слуги Карм. Мы просим приюта и пищи в знак уважения к богине.

Мужчина не ответил на поклон Йим. Вместо этого он ответил:

– Мой хозяин решает, кому оказывать гостеприимство. Я поговорю с ним.

Затем он закрыл дверь.

Хонус ничего не сказал, но Йим показалось, что он выглядит удивленным. Прошло немало времени, прежде чем слуга вышел из дома и закрыл за собой дверь.

– Следуйте за мной, – сказал он. Затем он повел Йим и Хонуса вокруг усадьбы к длинной, низкой хижине в ее задней части. Построенная из дерева и похожая на хижину, она служила сезонным жильем для полевых рабочих. Поскольку была ранняя весна, единственная узкая комната была почти пуста.

– Найдите себе кровать по вкусу, – сказал мужчина, указывая на ряд деревянных поддонов, покрытых соломой. – А потом я провожу вас к ужину.

Йим положила мешок на пустой поддон и огляделся в поисках места, где можно было бы умыться. Возле двери стоял таз. Она вымыла в нем лицо и руки, хотя мутную воду явно не меняли в последнее время. Когда Хонус сделал то же самое, седовласый мужчина повел их в заднюю часть поместья. Дверь открывалась в комнату с длинным столом, за которым три дюжины слуг и полевых рабочих вкушали вечернюю трапезу. При входе Хонуса и Йим поднялась тучная женщина с добродушным лицом. Их провожатый обратился к ней.

– Наш хозяин велит накормить этих двоих.

Затем он удалился.

– Кармаматус, – обратилась женщина к Йим, – я Эмджа, повар и хозяйка этой трапезы. Для меня будет честью, если ты и твой Сарф сядете рядом со мной.

Йим склонила голову.

– Это честь для нас.

Некоторые из обедающих подвинулись на скамье, чтобы освободить место для Йим и Хонуса. Маленькая девочка принесла миски с густой кашей, деревянные ложки и пустые чаши из-под эля для вновь прибывших. На столе лежали буханки грубого коричневого хлеба, кувшины с элем, большой кусок сыра и кусок нашинкованной капусты, замоченной в рассоле. Все это передали Йим и Хонусу, когда они сели за стол. По обычаю, Йим подала Сарфу, прежде чем угоститься самой.

Эмджа, казалось, жаждала поговорить, но сначала она позволила Йим утолить голод. Когда Йим доела кашу, Эмджа улыбнулась и спросила:

– Хочешь еще, Кармаматус?

– Нет, спасибо, матушка, – ответила Йим, отламывая еще один кусочек сыра.

– Пожалуйста, зови меня Эмджа, Кармаматус.

– Тогда ты должна называть меня Йим.

Эмджа по-матерински улыбнулась Йим.

– Йим, ты выглядишь так молодо, чтобы быть Носителем.

– Все когда-то становятся молодыми.

– И где же ты путешествовала?

– В Лувейне.

– Лувейн! – с изумлением сказал Эмджа. – Такое падшее место! Твоя нежная внешность обманчива; ты, должно быть, сделана из твердого материала.

Мужчина сурово рассмеялся.