– Как такое могло случиться?

– Когда человек отбрасывает тень, кто может сказать, исходит ли тьма от него или идет к нему? – сказал Хонус. – Все, что можно сказать, – это то, что зло возникло здесь и живет до сих пор. Только теперь люди убивают свиней, а не дворцы.

– Ты говоришь так, будто зло – это нечто само по себе, а не сумма дурных поступков.

– Теодус говорил, что всего понемногу. Одно питает другое. Таким образом, зло процветает.

– Как это может быть, если богиня добра?

– Почему рабыня беспокоится о таких вопросах?

– Люди забрали мое тело и продали его. Разум уловить сложнее. Думаешь, только Носители Карм задумываются о таких вещах?

– Очевидно, нет.

– Я вижу в мире такую жестокость и удивляюсь, почему Карм допускает ее.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказал Хонус. – Но Теодус много думал над этим.

– И к какому выводу он пришел?

– Он считал, что против богини что-то борется.

– Зло, о котором ты говорил?

– Возможно.

– Но как что-то может бороться с богиней?

– Развращая человеческое сердце.

– Обдуманный ответ, – сказал Йим. – Теодус говорил мудро.

– Он был мудрым.

– Что с ним случилось?

В голосе Йим было что-то такое, что заставило Хонуса взглянуть на нее. Она шла, согнувшись под тяжестью его рюкзака, и потела, несмотря на дневную прохладу. Ее глаза смотрели вдаль, избегая его.

– Зло победило его, – сказал Хонус.

Когда он произнес эти слова, Хонус представил себе, как изменилась Йим. Ему показалось, что он видит другого человека – того, кто боролся с ужасным бременем. Затем это впечатление покинуло его, и Йим оказалась всего лишь рабыней, изможденной тяжелой ношей.

Чем дальше путешествовали Хонус и Йим, тем безмолвнее становилась земля. Птицы перестали звать, воздух затих, и единственными голосами были их собственные. Речь казалась неуместной, словно они мешали похоронам. Тишина не была мирной, ведь она была результатом трагедии. Она угнетала Йим, как отголоски раскатов грома, и ощущалась столь же реально. День тянулся, и к полудню даже Хонус выглядел усталым. Йим шла в бессмысленном изнеможении.

– Надо отдохнуть, – сказал наконец Хонус. – Лувейн – утомительное место.

Йим опустилась на обочину, не снимая рюкзака. Хонус отпил из шкуры воды и протянул ее Йим. Она лишь уставилась на дорогу, слишком уставшая, чтобы реагировать. Хонус начал убирать шкуру, остановился и опустился перед Йим на колени, чтобы поднести шкуру к ее губам. Йим выпила, затем посмотрела на Хонуса с немой благодарностью. После этого она закрыла глаза.

Когда Йим проснулась, было уже за полдень. Она с удивлением обнаружила, что завернута в плащ и лежит на земле, а рядом с ней лежит вьюк. Хонус стоял посреди дороги и двигался, казалось, в грациозном, но диком танце. Он пинался, кружился и рассекал воздух ногами и кулаками. Моменты неподвижности сменялись ослепительной быстротой, что напомнило Йим о смертельной схватке предыдущей ночи. Хонус крутанулся, и вдруг меч оказался у него в руке. Взмах меча отсек лист от ветки. Лист полетел к земле. Меч пронзил его, затем две части упали. Клинок снова зашипел, и лист распался на три, потом на четыре, потом на пять частей, прежде чем коснулся земли. Так же внезапно, как появился меч, он был убран в ножны, и танец продолжился. Йим была так заворожена изяществом движений Хонуса, что почти забыла об их смертоносном применении.

Хонус продолжал свои упражнения еще долго после того, как Йим устала наблюдать за ними. Она растирала натруженные ноги, когда он, обливаясь потом, подошел к ней, чтобы попить из шкуры воды.

– Мы должны продолжить путь, – сказал он, – если хотим добраться до предгорий к ночи.

Йим посмотрел на дорогу. Впереди земля словно рябила, образуя череду земляных волн, которые поднимались все выше и выше, пока не достигли гор. Вершины были туманны, но ближайший пейзаж был таким же одноцветным. Это был просто более темный оттенок серого.

– Что в предгорьях, мастер?

– Несколько бедных фермеров. Некоторые, возможно, еще придерживаются старых обычаев.

– Каких обычаев?

– Когда-то Носитель или Сарф могли рассчитывать на гостеприимство, куда бы они ни отправились. Теперь это не так, особенно в Лувейне.

Йим увидела, что небо грозит дождем.

– Хорошо бы переночевать под крышей.

Она надела рюкзак и почувствовала себя так, словно он никогда не покидал ее плеч. Хонус немедленно отправился в путь. Через некоторое время начался холодный моросящий дождь. Йим накинула плащ и была рада его теплу. Морось сменилась дождем. Йим шла по дороге, высматривая дом, но пустая земля становилась все более дикой, а холмы все еще казались далекими. Когда дневной свет померк, Йим начала отчаиваться, что сможет найти убежище.

– Если мы доберемся до фермы, нас наверняка примут, – подумала Йим. – Кто осмелится бросить вызов Сарфу?

– Еда и кров должны быть бесплатными, – сказал Хонус. – Иначе Карм будет опозорена. Даже если мы найдем ферму, не исключено, что нам придется провести ночь на улице.

Как будто для того, чтобы еще больше обескуражить Йим, дождь начал усиливаться. Вскоре она уже ступала по холодной, вязкой грязи. Ночь наступила, но никаких признаков жилья не было.

– Для костра слишком сыро, – сказал Хонус, – а ходьба поможет нам согреться. Мы будем идти столько, сколько сможем.

Йим ничего не ответила, но все ее мысли были заняты тем, что именно она, а не Хонус, несла рюкзак. Она тихо шла под дождем, пока не заметила в темноте слабый проблеск.

– Мастер! Свет!

В стороне от дороги возвышались руины большого каменного дома, черные на фоне темного склона холма. Он оказался без крыши, но из одного из самых нижних окон пробивался бледный свет костра, отражавшийся от каменных стен.

– Не надейся, – сказал Хонус, направляясь к свету. Йим последовал за ним через небольшое грязное поле. Вход в дом был без двери, а ступени, ведущие к нему, сгнили, и дверной проем находился высоко на стене. У основания стены в камнях была пробита дыра размером с человека. В ней также отсутствовала дверь. Из этой дыры вышел человек с топором.

– Стой! – крикнул он голосом, в котором смешались гнев и страх. – Что вам нужно?

В тусклом свете трудно было определить возраст мужчины, но он выглядел измученным жизнью. Его крупная фигура казалась исхудалой, а лицо – изрезанным и измученным. Однако спутанные волосы и борода были черными, а двигался он с жилистой силой.

Хонус вежливо склонил голову.

– Мы слуги Карм, отец.

Мужчина сплюнул.

– Отец, вот же задница! Значит, это кармийские нищие. А вы не ходите парами? Я вижу только одного ...и его шлюху.

Хонус ответил спокойным голосом:

– Мы просим приюта и еды в знак уважения к богине.

– Да, и если бы она когда-нибудь уважала меня, то, может быть, и дал бы немного.

Мужчина подозрительно посмотрел на Хонуса и напрягся, держа топор наготове.

– Я не возьму ничего, что ты не отдашь добровольно, будь то хоть угол в твоем хлеву.

– Тогда забирай свою шлюху и отправляйся в лес, – ответил мужчина.

– Пойдем, Йим, – сказал Хонус. – Богиня здесь не в почете.

Хонус уже повернулся, чтобы идти обратно к дороге, когда из дверного проема выскочила оборванная женщина с растрепанными белыми волосами.

– Кармаматус! – позвала она тонким, дрожащим голосом. – Кармаматус, не оставляй нас.

– Мама, иди в дом, – сказал мужчина. – Там слишком холодно и мокро.

Старуха, не обращая внимания на сына, пробиралась по грязи, пока не добралась до Хонуса. Она ухватилась за его плащ грязными шишковатыми пальцами.

– Пожалуйста, Кармаматус, пожалуйста...

– Мама, – сказал мужчина мягче, чем ожидала Йим, – они просто нищие.

Женщина растерянно огляделась и впервые увидела Йим. Ее глаза расширились, и она испустила долгий вопль, в котором, казалось, сочетались и глубокая печаль, и радость. Она опустилась на колени, зарылась лицом в плащ Хонуса и разрыдалась. Мужчина бросил топор и подошел к матери, чтобы поднять ее из грязи.