По лицу Хонуса пробежала тень.

– Баланс действительно нарушен.

Яун с шумом опустил монеты обратно в кошелек.

– Ну... Что скажешь, Хонус?

– Скорее всего, ты узнаешь, что земли твоего отца не безопаснее, чем Лурвик. – Хонус покачал головой. – Но, возможно, нигде не безопасно.

– Я рискну. Я справлюсь.

Хонус бросил на Яуна пронизывающий взгляд, и молодой человек напрягся под его пристальным взглядом. Хонус видел больше, чем обычные люди, и в Яуне ему не нравилось то, что он видел. Но больше всего его беспокоило то, чего он не видел. Как он может не переживать из-за того, чему мы стали свидетелями? Однако Хонус нашел на лице Яуна только самодовольство. Сарф отпустил его взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Мы пойдем к Дуркину. Раб подойдет.

Напряжение покинуло лицо Яуна. Он склонил голову.

– Спасибо, Кармаматус.

Это выражение означало «возлюбленный Карм», и Хонус часто использовал его, обращаясь к своему хозяину. Из уст Яуна оно прозвучало неправильно.

– Не оскорбляй меня лестью, – ответил Хонус. – Я недостоин любви Карм.

На следующее утро Хонус и Яун покинули лес и отправились в путь по заброшенным фермам, заросшим сорняками и запутанным кустарником. Это был меланхоличный пейзаж, даже в весеннюю пору. Задолго до полудня вдали показался дым Дуркина. Яун остановился у дерева, чтобы снять шлем и сапоги. Затем он спрятал их в сумку. После этого он обмотал тряпкой рукоять меча, чтобы прикрыть драгоценности.

Выражение лица Хонуса подчеркивало его презрительное отношение.

– Я вижу, ты не чужой в Дуркине.

– Это беззаконное место, – ответил Яун, – но товары там дешевые.

– Если тебя не смущает их источник.

– Немногие хотят жить так же, как ты. Для них важна хорошая цена.

– Должны иметь значение и другие вещи. Баланс, например.

– О да, священный баланс Карм, – сказал Яун. – Что это значит? Что она взвешивает на своих божественных весах?

– Все, – ответил Хонус. – Что человек дает и что берет. Обе стороны спора. Ценность души.

– И для чего?

– Гармонии. Мира. Справедливости.

– После того, что мы видели, как ты можешь так говорить? – спросил Яун. – Неудивительно, что люди ищут силы в других местах. Что дала тебе твоя вера?

Хонус ответил не сразу.

– Это моя забота, – сказал он наконец. – Дуркин коррумпирован, несмотря ни на что.

– Это потому, что он находится не в божественном царстве, а в мире живых, где люди оценивают удовлетворенность по тяжести кошелька и полноте живота.

– Ты становишься смелее, когда мы приближаемся к владениям твоего отца, – сказал Хонус. – В последний раз взваливаю на твои плечи свою поклажу. Мне не терпится закончить это дело.

Поднявшись на гребень холма, путники впервые увидели Дуркин. Даже издалека вид этого места отражал его репутацию. Окрестные поля были бессистемно размечены и заросли прошлогодними сорняками. Запущенные стены города, казалось, говорили о том, что опасностей здесь столько же, сколько и снаружи. Когда Хонус и Яун прошли через покосившиеся и неохраняемые ворота, в нос ударил запах нечистот. Грубые здания внутри стен были небрежно построены и почернели от дыма литейных мастерских, готовых в любой момент переплавить золото или серебро. Большинство из них были испещрены граффити, и ни одно не выглядело ухоженным. Несмотря на тепло, только в тавернах были открыты двери и не зашторены окна.

Узкие улочки казались на удивление многолюдными, учитывая изолированность города. Большинство пешеходов рассматривали разложенные на земле вещи, некоторые торговались с продавцами, а остальные пили или дрались. Все выглядели раздраженными, и Хонус предположил, что они слышали новости о битве. Более чем несколько человек, которых он заметил, казалось, готовились к бегству.

Яун, очевидно, хорошо знал эти запутанные переулки, потому что без колебаний привел Хонуса к небольшому каменному зданию в центре города. Перед ним возвышался каменный куб высотой в колено, на котором были выставлены человеческие товары. Яун постучал в железную дверь, и за прорезью в верхней части двери показались глаза.

– Мы хотим купить раба, – сказал Яун.

Взгляд переместился с Яуна на Хонуса.

– Сарф с вами? – спросил голос за дверью.

– Да.

– Сначала он должен уйти.

– Раб для меня, – заявил Хонус.

– Для тебя, Кармаматус? – спросил голос в маслянистых тонах. – Времена действительно странные.

– Ты знаешь меня, Пешнелл, – сказал Яун. – Это не фокус.

– Кармаматус, – сказал человек в темноте, – ты даешь слово сохранить меня и мои вещи?

Хонус провел большим пальцем по груди, делая знак Равновесия.

– Клянусь.

Глаза исчезли. Затем раздался звук отодвигаемого засова. Дверь распахнулась, проливая солнечный свет на каменный пол, устланный грязной соломой. Запах, похожий на запах нечистот из стойла, пересилил уличную вонь. Несколько потрепанных фигур сидели, прижавшись к дальней стене. На свет вышел остролицый мужчина с клочковатой черной бородой. Его длинный, ярко раскрашенный халат контрастировал с унылым местом работы. Он улыбнулся, обнажив отсутствующие зубы.

– Вам повезло. У меня появились свежие запасы.

– Откуда? – спросил Хонус.

Пешнелл пожал плечами.

– Кто знает? Но мне говорили, что из детей выращивают рабов.

Из глубины тусклой комнаты донесся резкий голос.

– Наружу!

Фигуры поднялись, послышался звон цепей. К рабам подошел крупный мужчина с толстым хлыстом в руке и дубинкой, свисающей с его кожаной туники. Свистнул хлыст, и резкий щелчок смешался с криком боли.

– Шевелитесь!

Рабы, спотыкаясь, вышли из двери в одну шеренгу, потому что железное кольцо приковало их правые лодыжки к тяжелой цепи. Они были босиком и одеты в одинаковые серые одежды – свободные туники без рукавов из дешевой, непрочной ткани. Все туники были одинакового размера, так что на детях они почти волочились по земле, а на взрослых не доходили до колен. Трое мужчин, одна женщина и двое детей стояли, мерцая в лучах солнца.

– Старик умеет считать и...

Хонус прервал Пешнелла.

– Меня интересуют двое молодых людей.

Охранник в кожаной форме, похожий на Пешнелла, освободил от цепи бледнолицего мужчину. Хонус наблюдал, как тот поднимается на каменную глыбу.

– У этого человека рана, – сказал он. Он приподнял его тунику и увидел порез от меча на верхней части бедра. Из раны сочился гной, а кожа вокруг нее уже почернела.

– Это заживет, – сказал Пешнелл, – но для тебя я снижу цену.

– Мне это неинтересно, – ответил Хонус. – Удивительно, что он вообще смог забраться на камень. Дай мне посмотреть на блондина.

Раб спустился с камня, на этот раз не пытаясь скрыть свою боль. Охранник сделал движение, чтобы снова приковать его к цепи, но рука Хонуса схватила его за плечо.

– В этом нет необходимости, – сказал он. – Этот человек никуда не пойдет. Пусть умрет без оков.

Охранник посмотрел на Пешнелла, который кивнул.

– Внутрь, – рявкнул охранник.

Раненый захромал обратно в темноту.

Когда охранник двинулся отпирать блондина, Пешнелл сказал:

– На него есть резерв.

Хонус бросил на Пешнелла угрожающий взгляд.

– Если это уловка работорговцев...

– Нет, Кармаматус! Помни свое обещание!

– Я ожидаю от тебя честных действий.

– Да, да, – нервно произнес Пешнелл. – Он может стать твоим, если ты согласишься на предложение мельника. Через его мельницу проходит множество рабов, так что у нас есть постоянное соглашение. Спроси любого, Кармаматус. Я говорю правду.

– Какова цена?

– Тридцать копперов.

– Считай деньги, Яун.

Яун высыпал монеты на ладонь.

– У меня шестнадцать медяков, Кармаматус.

– Этого мало! – воскликнул Пешнелл. – Я заплатил за него двадцать. Ты обещал сохранить то, что принадлежит мне.

– А как же девушка? – спросил Яун.