Этой ночью я видел корабль, и трюмы с людьми
удалялись куда-то в прозрачность
февральского утра. Не Луна, тонкий Месяц высоко стоял,
в окружении
точек уже не сияющих звезд, в облаков
обрамлении,
в перине из северной тьмы. Обернувшись ничем,
растворившись,
исчезнув, пропав, опустившись на дно
петербургского серого неба,
пароход философских раздумий, метаний,
проказ
уносил тех, кто в нем, и того, кто о рейсе том
знал или, может быть, ведал.
В капитанском салоне оркестр Шопена играл.
Дамы в платьях,
мужчины во фраках, цилиндрах. Дирижер
без листа дирижерскою палкой
махал, вдохновлял скрипачей, гобоистов
и скромных красавиц-арфисток…
На корме вернисаж, здесь пространство —
квадрат
(палантин из картин, в тонком запахе вин,
в легком шелке и с лирою Муза
над всеми парит),
в нем ходили художники в белом и черном,
и пили…
Опустился в болота прибрежный петровский
гранит,
слез с коня и укушен змеей государь-
реформатор,
в корабле уплыла по Неве Петербурга душа,
навсегда, насовсем… На Гром-камне бездвижно
лежал император,
указуя перстом на окно, что закрыл за собою
корабль с названьем «Мечта».
