Но однажды час расплаты все-таки наступил. В Большом концертном зале «Октябрьский» давали совместную пресс-конференцию мэр Анатолий Собчак и Мстислав Ростропович. Они рассказывали о созданном ими фонде помощи «переселенцам» (советским оккупантам) из стран Балтии, для которых в Царском Селе (!) на средства фонда предполагалось построить несколько жилых домов. У нас же была задача пристыдить господ за расточительность и поставить вопрос о возвращении квартир тем, кого советская власть изгнала из СССР, отняв жилье и имущество, например профессору и известному филологу Ефиму Эткинду, который оказал колоссальную помощь Александру Солженицыну и многим опальным литераторам, за что и пострадал. Задавая вопрос Собчаку и Ростроповичу, я поймал на себе пристальный взгляд музыкального редактора Ирины Т. Выслушивание ответа (Собчак пообещал вернуть квартиру Ефиму Эткинду) сопровождалось планированием моего отступления из зала пресс-конференции, которое бы не повлекло серьезных потерь с моей стороны.

Как только мероприятие было объявлено завершенным, мы вместе с Анной Полянской дружно сорвались со своих мест, чтобы срочно эвакуироваться, но было уже поздно. Грузная фигура Иры Т. с руками, упертыми в бока редактриссы, грозно спросила у меня: «Так вы и есть Руслан Линьков?» Являя собой пример честности, я, конечно, тут же признался, что являюсь Русланам Линьковым, и, любезно показывая на Анну, добавил: «А это мой соавтор — госпожа Полянская». Принцип коллективной ответственности показался мне единственным выходом из положения. Как и предполагалось, Ирина Т. мгновенно переключилась с меня на коллегу Анну. С некоторой иронией Ирина Т. вопрошала: «Вот вы написали, что я немолодая бабушка в лосинах и клипсах… Но ведь вы тоже носите клипсы!..» Перспектива дамской склоки в присутствии мэра и великого виолончелиста ярко вырисовывалась в воображении. И в этот момент Ирина Т. резко изменила тактику боя: «Ну ладно, я вас прощаю», — сказала она и продолжила: «Чтобы вы знали, расскажу одну историю. Жена моего учителя, профессора консерватории Гогенцоллерна, мне как-то сказала: „Ирочка! Вы дурочка!" Я тогда возмутилась и спросила у нее: „Почему же?" И жена профессора Гогенцоллерна мне ответила: „Ирочка, вы дурочка, потому что вы красивенькая!" До свидания». Музыкальная редактрисса резко развернулась и, цокая шпильками по паркету, поскакала в шлейфе свиты Мстислава Леопольдовича. А наш гулкий смех долго еще потом заполнял собой пространство Большого концертного зала…

Вчера на Невском Ирочка Т. отпустила мне комплимент, который дает все основания для раздумий над тем, неужели я тоже подпадаю под классификацию и определение, прозвучавшие из уст супруги профессора Гогенцоллерна? Скажите, я тоже дурачок?

Меркантильность и жадность оказались свойственны некоторььм моим друзьям. Сегодня девушка Елена заявила, что не станет участвовать в организации моих похорон, поскольку они будут дорого стоить из-за большого количества гостей и придется по многу скидываться. В качестве аргументации она сообщила, что те 33 человека, которых я так или иначе вытащил из милиции во время саммита «большой восьмерки», тоже захотят со мной проститься, и их всех тоже надо будет накормить, напоить… И это не считая тех, кто назовет себя моим другом после моей смерти, и многочисленных «бутер-бродников», коим все равно где харчеваться, на кладбище или у постели новобрачных.

Признаться, я не ожидал такого поворота в наших взаимоотношениях. Считать копейки и экономить на моих поминках… как-то не по-товарищески. Нет, я, конечно, могу уподобиться советским старичкам и собрать некую «гробовую сумму», чтобы на нее можно было приобрести спальные принадлежности и ящик для собственного захоронения, продукты и выпивку скорбящим гражданам, и еще оставить небольшую сумму, чтобы кто-нибудь купил цветы и положил их на мою могилку… Но… А может, устроиться куда-нибудь работать? Найти организацию, которая в трудовом контракте берет на себя обязательства похоронить сотрудника за свой счет? Так ведь и здесь есть свои нюансы. Какая организация станет гарантировать похороны работника, зная, что поминки сожрут весь годовой бюджет ассигнований на закупку скрепок для степлеров? Все-таки без друзей не обойтись. И я по-прежнему возлагаю на них надежды. Даже если приобрести страховку на случай кончины и зафиксировать в ней определенную сумму выплат от страхователя на вечное упокоение страхуемого, без содействия друзей эти деньги из страховой компании удастся вытрясти не ранее сорокового дня или к годовщине…

Эх, Лена, Лена! А я на твои похороны не приду и участия в них не приму по другой причине — не доживу!

Андрей был человеком приятным и интересным. Особенно в те редкие моменты трезвости, что случались с ним в дни безденежья и в часы обострения приступов жадности среди его друзей. Литературные способности и педагогическое образование оставались твердым фундаментом, на котором его организм держался даже в минуты катастрофической алкогольной интоксикации. Даже когда он находился в глубоком сне, его проспиртованный мозг был способен выпускать через ротовую полость организма нечленораздельные цитаты из Тютчева или Тургенева. Окружающих это забавляло и напрягало одновременно.

Почему-то не все были рады принимать Андрея у себя дома, а некоторые демонстрировали озабоченность при каждом его визите. Так, например, уважаемый поэт Александр в новогоднюю ночь умолял покидающих его гостей сжалиться и забрать Андрея с собой, «чтобы год не начинался санобработкой помещений». Семейная пара историков — Владимир и Мария, продемонстрировала отзывчивость и увела Андрея, аккуратно поддерживая его повисший на их руках торс. Погрузившись в трамвай, Владимир и Мария заговорились об исторической роли трамвайного маршрута, ведущего из центра в их родную Стрельну. Андрей спал на соседней лавке и, громко похрапывая, посвистывал.

Незадолго до своей остановки Мария предложила супругу «забыть Андрея в теплом трамвае. Новый год, все пьяные… Ну забыли мы его в трамвае… С кем не бывает?». Но большего праведника, чем муж Марии, в Петербурге в ту пору не сыскалось бы. Он протянул руку к Андрею, потряс его и разбудил: «Сегодня в трамвае забудем, завтра под трамваем… Вставай, Андрюша, приехали!»

Дома они уложили друга в кровать любимой черной лабрадорихи, а сами на кухне обустроились чай пить и отогреваться. Через час из глубины квартиры донесся непрерывный грудной крик: «Аааааааааааа!» Владимир, отхлебывая из своей чашки, спокойно умозаключил: «Ничего страшного. Если бы она его рвала и ела, то крик был бы дискретным, то есть прерывистым, и звучал бы, А-а-а-а-а!“». Подождав еще минуту, супруги вошли в комнату и узрели огромную черную лабрадориху, возлежащей на теле трезвеющего с каждой секундой Андрея. Ее морда располагалась непосредственно поверх лица литературного педагога и из-под нее раздавался вопль ужаса.

— Наверно, он решил, что это за ним пришла его черная душа, — произнесла Мария и сняла с Андрея изумленную поведением гостя собаку. Шокированный Андрей поспешно оделся и выбежал прочь из квартиры, не поблагодарив за ночлег и не ответив на поздравления с Новым годом. Его неблагодарность не отвратила Владимира и Марию от непреодолимого желания и далее творить людям добро.

Есть у меня подруга Вика Уздина. Замечательная девушка, которая трудится в питерском Интерфаксе без выходных и не покладая рук. Она там очень устает и часто впадает в депрессию. Иногда мы ходим с ней в театр. Редко в Мариинский (она подслеповата, поэтому либретто ей надо зачитывать до начала спектакля). Когда на сцене происходит действие, Вике приходится пояснять, что «то белое пятно не просто размытая фигурка, а Царевна Лебедь или Жизель». А белый нимб ниже таза «пятна» — балетная пачка. Хуже обстоит дело с коршунами и многочисленными темными силами в черных одеждах. Их Вика просто не замечает. И только когда «зло» перекрывает своим мрачным одеянием светлые тоги «добра», Вика интересуется, все ли там, на сцене, нормально и не угрожает ли «белому пятну» какая опасность?